не оглушил его полностью, и у Клэя было достаточно умственных способностей, чтобы нормально думать в те дни, когда боль была не настолько невыносимой. С другой стороны, он мог бы предпочесть альтернативу, в которой учитывалась бы каждая секунда его дня, проведенного в постели, - каждый съеденный жалкий обед и каждый безумный трах, который Санти делал ради бестелесных клиентов.
Хотя обычно он проводил большую часть дня, размышляя, когда же подадут следующий бутерброд с lampredotto или блюдо pajata, он не мог не отвлекаться на множество киноаппаратуры, постоянно стоящей под углом к его кровати. Круглый свет, зафиксированный в верхней части камеры, мигал на него красными точками, насмехаясь над бесполезностью его существования и маскируя невидимые глаза, которые изо дня в день были свидетелями его мучений. Ноги Клэя ерзали под простынями, дергая веревки, которые разделяли его ноги с потрескавшимися линиями красных волдырей.
Он перестал возиться, как только увидел, что Санти стоит в дверях с сигаретой на нижней губе.
- Bellissimo, - промурлыкал режиссер.
Клэй вздрогнул от отвращения, когда Санти разделся, забрался в постель и запеленал его одной рукой; влажный аромат пота его тела, когда-то опьянявший Клэя, превратился теперь в отвратительную вонь канализационных стоков.
- Мой мальчик - твой мальчик, - сказал Санти, обращаясь к камере, обращенной к ним. - Пакеты "Делюкс" начинаются от $5000.
Он чувствовал, как пальцы Санти очерчивают все его тело - от пучков волос на обнаженной груди до влажных бинтов и повязок, смягчающих пах, и, наконец, до пальцев на ногах.
- Напомни, что это такое? - Санти спросил только для того, чтобы быть встреченным молчанием Клэя. - Хрюшки?
Санти хихикнул, напевая и массируя каждый палец ноги Клэя.
- Этa хрюшкa пошлa на рынок. Этa хрюшкa осталась дома. У этой маленькой хрюшки был ростбиф. А у этой хрюшки его не было.
Клэй нахмурился, когда Санти прижался своими губами к его губам. Затем Санти прижался к нему еще большей частью своей потной наготы, настойчивость мужского члена щекотал волосы на его бедре.
Санти вынул сигарету изо рта и вставил фильтр между губами Клэя. Тот закрыл глаза, сделал затяжку и сильно закашлялся, почувствовав, как два мешочка с воздухом в его груди наполняются теплом. Санти заставил его затянуться еще, потом еще.
Клэй выдохнул, глаза слезились от отвратительного запаха собственного дыхания.
- В прошлый раз, когда мы разговаривали, ты говорил о своем дедушке, - сказал Санти, делая еще одну затяжку от сигареты. Он открыл рот, и перед его лицом закружился букет дыма. - Не так ли?
- Нет, - ответил Клэй.
Санти больше не улыбалась ему.
- Я хочу, чтобы ты сказал нам, мой мальчик, - сказал он, его язык начал двигаться вверх-вниз по единственному пальцу, который остался на руке Клэя.
Перевод: Джей Арс
Шекила Рэйн
"Шарлотта-шлюха"
Шарлотта была самой уродливой шлюхой в деревне, где ни одна блудница не была особенно хорошенькой, поэтому она едва могла зарабатывать на жизнь. Даже косоглазая Теда, в хижине которой всегда пахло рыбным пердежом, вела дела лучше, чем бедняжка Шарлотта. У нее действительно были случайные клиенты, но только когда другие шлюхи были заняты в праздничные ночи или смертельно больны. Голод и чума опустошили деревню, но торговля шлюхами улучшалась.
Но не для Шарлотты. Она все время была голодна, и ее здоровье было слабым. Она была худой и костлявой, ее кожа была покрыта оспинами от оспы, которой она заразилась в первые годы чумы. Она знала, что не создана для проституции, но у нее не было выбора в этом вопросе. Ее ублюдок-муж умер и оставил ее и их ребенка на произвол судьбы. Поэтому ее оставили обслуживать старых, больных, истощенных мужчин деревни - отбросы, от которых обычно отворачивались другие шлюхи. Каким-то образом даже в разгар чумы и ее последствий их члены продолжали работать. Свиньи.
Она взглянула на свою маленькую дочь, беспокойно спавшую в своей набитой соломой кроватке. По крайней мере, девочка не была голодна, но Шарлотта знала, что у матери пересохнут соски, если она сама не наестся досыта. Она обижалась на ребенка за то, что у него была еда наготове. Иногда ей хотелось пососать свой собственный сосок, чтобы получить хорошее теплое молоко. Но, конечно, ее грудь была слишком мала для этого в остальном заманчивого подвига.
У нее не было клиентов уже два дня, и она была голодна, ее желудок урчал, требуя еды. Пока она лежала там, размышляя о том, чтобы покончить со своей жизнью, ее окутали гнилые миазмы, и тень заполнила дверной проем. Очень большая.
Она выжидающе подняла глаза, затем подавила крик. В дверном проеме стоял огромный гниющий труп. Его болезненные желтые глаза жадно уставились на нее, кожа покрылась зеленоватой бледностью. Зловоние внезапно ударило в нее со всей силой. Она подавилась и закрыла нос и рот, чтобы заглушить тошнотворный запах.
Это был Бернард. Она знала о нем, но никогда не имела с ним дела. Он был сыном Мэри, калеки-ведьмы, которая жила одна в лачуге на краю болота. Ходили слухи, что Бернард некоторое время назад умер от оспы, и старая Мэри вернула его к жизни с помощью своих магических заклинаний - некоторые говорили, что она заключила договор с дьяволом. Однажды он забрел в город, очевидно, освободился от цепей, которые, как говорили, Мэри использовала, чтобы не дать ему уйти и напугать людей до чертиков. Это было несколько лет назад, и с тех пор его никто не видел. Ходили слухи, что в конце концов он снова умер, на этот раз навсегда.
Но нет, он был здесь, живой и здоровый. Ну, он был в порядке, вроде как. Она ничего не знала - живой ли.
Он сделал шаг назад, как будто ее сдавленный крик испугал его. Однако выражение его лица не изменилось. У него все еще было то глупое, мертвое выражение лица: рот приоткрыт, толстые губы потрескались и покрылись чем-то, чему Шарлотта не могла дать названия.