Все-таки, наверное, жаль, что королевский визит не мог состояться, ведь, что ни говори, сперва надо было надстроить этаж.
И представьте себе, в самом конце 1860-х поручик впрямь решил, что все прочее уже сделано, пора обновить жилой дом. Приедет король, нет ли, а в старом одноэтажном доме времен пастора Веннервика жилось весьма тесновато, так что не грех и второй этаж соорудить.
Нельзя сказать, что старый дом не претерпел совершенно никаких перемен. Еще лет восемь — десять назад поручик пробил окна побольше, вместо прежних, низеньких, с мелкими переплетами. Еще он сложил новые изразцовые печи, оклеил обоями гостиную и залу и заменил старое крыльцо большой просторной верандой.
Но теперь предстояли куда большие перемены. Всю крышу разберут, поставят более прочные стропильные фермы, а дощатые стены нарастят вверх.
За год до снятия крыши поручик нанял сведущих в строительстве заезжих мастеровых, и они изготовили новые стропильные фермы, чтобы затем как можно быстрее осуществить кровельные работы.
Едва только все было готово, пришла весть о кончине тестя.
Большое горе и тяжелый удар. Поручик сразу почувствовал, что лишился лучшей своей опоры. Впредь ему придется рассчитывать только на себя. И все долги, какие набрал, платить из собственного наследства. Сыновья подрастали, скоро придет время отправить их в Упсалу. Поэтому он почел за благо отложить перестройку в Морбакке на год-другой.
Но обычно до отложенного руки так и не доходят. Строительству все время что-нибудь да мешало. То поручик чуть не целый год хворал, то пришлось помогать одному из шурьев, прежде богатому, а теперь нуждавшемуся в ежегодном вспомоществовании. Пока поручик трудился в своей усадьбе, наводил там порядок, минули годы, а он толком и не заметил. Ему уже сравнялось пятьдесят, и былая дерзкая предприимчивость, пожалуй, поостыла.
Но от перестройки морбаккского дома он отказался не с легким сердцем. Ведь именно это стало бы венцом его трудов. Всю жизнь он мечтал возвести в своей любимой родной усадьбе настоящий господский дом.
Большие штабеля готовых стропил много лет так и лежали на заднем дворе. Но поручик не любил на них смотреть. Отворачивался, проходя мимо.
Дочки-то ужас как радовались, когда плотники начали рубить эти стропила, причем радовались не только по причине королевского визита. Ведь куда важнее было, что появится салон для танцев и что дом будет двухэтажный, такой же внушительный и красивый, как Гордшё фабриканта Вальрота и Херрестад инженера Нурена.
Они огорчались, что работы из года в год откладываются, и как-то раз одна из них, собравшись с духом, спросила у отца, когда же начнут ставить новые стропила.
— Теперь уж, наверно, никогда, дитя мое, — сказал он, и лицо его дернулось, а голос дрогнул, будто от слез. Однако он поспешил взять себя в руки и шутливо добавил: — Но это не имеет значения. В Норвегию строят железную дорогу. И скоро королю не понадобится просить ночлега ни в Морбакке, ни в другом каком вермландском имении.
Будни и праздники
Послеобеденный сон
Поручик Лагерлёф придерживался твердого убеждения, что, дабы сохранить здоровье и силы на протяжении всей жизни и стать полезными и дельными людьми, детям прежде всего необходимо выработать привычку спать днем.
С этой целью он каждый день, пообедав, брал двух младших с собой в усадебную контору, находившуюся в небольшой пристройке по правую сторону двора.
Помещение было довольно большое и выглядело еще точь-в-точь как во времена давних пасторов, когда там располагалась их приемная. На торцевой стене, прямо против двери, находилось окно, а под ним стояли длинный диван черной кожи да продолговатый столик. У северной стены — кровать, потом черное кожаное кресло, а дальше большой черный письменный стол и высокая шифоньерка. По южной стене опять же стояли кровать и кресло, обитое черной кожей. Но дальше — изразцовая печь, а за нею на стене висели три охотничьих ружья, несколько ягдташей из тюленьей шкуры, большой седельный пистолет и несколько пороховниц. Еще там висели скрещенные рапира и сломанная сабля, а посередине в окружении оружия — лосиные рога.
На восточной торцевой стене, по бокам входной двери, располагались два шкафа — вделанный в стену платяной и книжный. На полу платяного шкафа поручик держал свой красивый денежный сундучок с хитроумным замком и крепкой оковкой, тот самый, что принадлежал полковому писарю и чуток обгорел с одного угла, потому что однажды воры да прощелыги пытались его спалить. В книжном шкафу поручик Лагерлёф хранил большие конторские книги, там же стояли школьные учебники двух поколений. Множество годовых комплектов “Европейского литературного журнала” теснились подле Гомера, Цицерона и Тита Ливия. Сюда были сосланы и истории Петра Великого и Фридриха II, поскольку переплеты у них были картонные, простенькие, серые, а также произведения Вильгельма фон Брауна,[15] правда, не за переплеты, а по другим причинам. На полу там лежал землемерный инструмент тех времен, когда поручик Лагерлёф служил в ведомстве генерального размежевания земли, а кроме того, ящики с удочками, переметами и многими другими вещами.
Когда поручик с дочками входил в контору, первым делом нужно было выгнать мух. Они распахивали двери и окна, поручик Лагерлёф вооружался полотенцем, выгонял им летучую нечисть, а девчушки снимали фартучки и махали ими. Махали-гоняли, залезали на кресла и столы. Мухи с жужжанием метались по комнате, не желая улетать, но в конце концов все-таки убирались вон.
Изгнав мух, поручик Лагерлёф вешал полотенце на стену, девочки снова надевали фартучки, окна и двери закрывались. Но была там одна муха, прозванная Старой Конторщицей. Она привыкла к ежедневной погоне и ловко пряталась. А как только становилось тихо и спокойно, вылетала и садилась на потолок.
Правда, сызнова охоту на нее не начинали, так как и поручик, и дети знали, что она их перехитрит. С этой мухой покончить невозможно. И они приступали к второму этапу подготовки к послеобеденному сну.
Клали на кожаный диван две кожаные подушки и одну пуховую как изголовье для поручика Лагерлёфа, он ложился, закрывал глаза и притворялся спящим.
Но тут девчушки подбегали и с громкими криками нападали на него. Он отшвыривал их в другой конец комнаты, словно клубочки, а они, как упрямые кутята, немедля возвращались. Дергали его за бороду, ерошили волосы, влезали на диван — словом, отчаянно баловались. Вволю наигравшись, поручик Лагерлёф хлопал в ладоши и говорил: “Ну все, хватит”.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});