Читать интересную книгу Борджиа - Юлия Остапенко

— Не совсем так, ваше преосвященство. Я действительно пришел, чтобы передать вам привет, но не от его святейшества.

— А от кого же?

— От смерти.

Да Корнето нахмурился. Он был не из пугливых, и уж тем паче — не из впечатлительных, и его не купить драматичными репликами. Но Дуаче тоже оказался не промах: по выражению лица кардинала он тотчас понял свою ошибку и быстро заговорил:

— Вы вряд ли знаете, ваше преосвященство, но ваш управляющий нанял меня кравчим на сегодняшнем празднике.

— Вот как, — проговорил Корнето, внимательно глядя на него. Действительно, он переложил хлопоты по поводу этого вечера на плечи слуг, сам полностью от них устранившись.

— Но он, видимо, не знает, что я служу Борджиа. Не так давно, всего несколько месяцев, потому его святейшество, наверное, и выбрал меня — я еще не успел примелькаться и легко мог проникнуть в ваш дом.

— И что, — проговорил кардинал, начиная понимать, — его святейшество отдал тебе какие-то особые распоряжения по поводу этого вечера?

— Да, ваше преосвященство. Он вручил мне кувшин вина, которым я должен угостить ваше преосвященство… и монну Лукрецию.

Корнето побарабанил пальцами по шахматной доске. Праздник по поводу помолвки его незаконной дочери с племянником Франческо Колонны был назначен еще неделю назад, и все эти дни велись активные приготовления. Папа обещался быть, так как Мария-Луиса приходилась ему крестницей, а с Колонна он в последнее время всеми силами старался наладить дружбу. Надо сказать, это оказалось не так уж сложно после того, как Антонио Орсини вынесли из дома Папы ногами вперед. Ненависть, полыхавшая между кланами Орсини и Колонна, была известна всей Италии, и если что и могло объединить их ненадолго, то лишь общая мечта свергнуть Борджиа с престола Святого Петра. Однако именно проклятый Борджиа обезглавил Орсини одним ударом, за что Франческо Колонна его не то чтобы возлюбил, но стал чуточку меньше ненавидеть, и даже несколько раз на заседаниях кардинальской коллегии высказывался в поддержку Папы при обсуждении спорных вопросов. По всему выходило, что Родриго должен быть на этом празднике, и как бы мало ни хотелось кардиналу да Корнето принимать его в своем доме и, тем более, за своим столом, не пригласить понтифика он не мог. А с ним и его дочь, монну Лукрецию, эту шлюху, которая даже собственную супружескую жизнь сумела превратить в непристойный фарс. Все это закончилось так, как и должно было закончиться; вчера утром по городу разнеслась весть о кончине Альфонсо Арагонского, тут же обросшая жуткими слухами. Говаривали даже, будто Чезаре Борджиа собственноручно задушил зятя подушкой в постели, пока его сестрица стояла рядом и держала свечу. Как бы там ни было, кардинал да Корнето сильно сомневался, что Лукреция явится на торжество, да и Папа, скорее всего, отклонит приглашение в связи с горем в его семье. Но Стефано Дуаче, явившийся спозаранку к кардиналу на порог, посеял в нем сомнения. И как это он сказал… Вино, предназначенное только ему и Лукреции Борджиа? И что это значит?

— Ты полагаешь, вино отравлено? — спросил кардинал, и Дуаче с готовностью кивнул.

— Я сам видел, как его святейшество подсыпал туда яд.

— Но почему, в таком случае, он велел тебе подать это вино его дочери? — в голосе кардинала повеяло холодком. — Не кажется ли тебе, любезный, что ты придумал слишком затейливую ложь, в которой запутался сам?

Он намеревался смутить наглеца этим вопросом, но тот и бровью не повел. Напротив, по его плоским губам скользнула змеиная полуулыбка. Он ответил вопросом на вопрос:

— Хорошо ли ваше преосвященство осведомлены про обстоятельства гибели кардинала Орсини?

— Еще бы, черт возьми, — слегка забывшись, проворчал Корнето. — Он поперся к Борджиа на званый ужин, как последний дурак, сразу после того, как его племянники чуть не угрохали Чезаре. Любому идиоту ясно, что он не мог выйти оттуда живым.

— Но разве кардинал Орсини был идиотом? Не думаете же вы, что он позволил бы так легко отравить себя? И известно ли вашему преосвященству, что на том ужине также присутствовала монна Лукреция? Паж кардинала Орсини потом в подробностях описал тот злосчастный вечер.

Корнето кивнул, начиная понимать. Это казалось невероятным, но…

— Ты считаешь, что его дочь каким-то образом невосприимчива к ядам?

— Похоже на то, ваше преосвященство. Я служу им всего четыре месяца, но уже дважды был свидетелем подобных событий. Как-то раз монна Лукреция как бы случайно оцарапала золотой булавкой руку монны Оливии деи Винченца. Она тут же устыдилась, стала просить прощения, заявила, что должна наказать себя за неловкость, и оцарапала себе руку той же булавкой. Монна Оливия умерла к концу недели, а монне Лукреции, как вы знаете, ничегошеньки не сделалось.

— Любопытно, — пробормотал кардинал. Глаза его не отрывались от одинокой белой пешки на мраморной шахматной доске, со всех сторон окруженной вражескими фигурами.

— Я не лгу, ваше преосвященство. За недолгое время я столько насмотрелся в этом доме, что на Страшном суде Господь наш Иисус Христос утомится выслушивать мои свидетельства против этих дьяволов Борджиа. Они щедро платили мне, да к тому же им много лет служит мой кузен Мичелотто…

— Мичелотто! — подскочив, воскликнул кардинал. — Этот душитель! Твой кузен?!

— Ну да, он-то и рекомендовал меня его святейшеству.

— Полагаю, зря.

— Вы совершенно правы, — покладисто согласился Дуаче и опять неприятно улыбнулся.

Корнето лихорадочно размышлял. Можно ли верить этому проходимцу? Кузен знаменитого душителя, Господи Боже! Но не слишком ли хитроумной выглядит ловушка? Разве не легче Родриго просто отравить его, как он привык поступать со своими врагами? К чему затевать подобный спектакль?

— Чего ты хочешь? — спросил он напрямик.

— Золота, — так же честно ответил Дуаче. — Достаточно золота, чтобы я мог навсегда убраться из этого вонючего города.

— Не стоит оскорблять священный Рим, Стефано.

— Простите, ваше преосвященство. Человек слаб.

«И дьявол пользуется этим», — мысленно закончил да Корнето и прикрыл глаза. Белая пешка резала взгляд, притягивала его. Кардинал смотрел на доску и по-прежнему не видел решения задачи.

— Не спрашиваю, сколько ты хочешь, — проговорил он. — Какой бы ни была сумма, ты ее получишь. Но ты ведь знаешь, что недостаточно лишь выдать намерения Родриго? О них я и сам мог догадаться.

— О да, ваше преосвященство, — сказал Дуаче и подобострастно поклонился.

— Ты подашь ему его собственное вино, — закончил кардинал и посмотрел Дуаче прямо в лицо. — Ему, его сыну и его дочери, если они тоже придут.

— Как будет угодно вашему преосвященству, — сказал Дуаче, не моргнув глазом, и Корнето понял, что тот ждал именно такого поворота событий.

Что ж. Тем лучше.

— Скажи управляющему, что я подтверждаю твое назначение кравчим на этот вечер. А теперь убирайся. Придешь ко мне ночью после праздника, если все пройдет успешно.

— Как прикажет ваше преосвященство.

Дуаче снова раскланялся и исчез. Кардинал проводил его взглядом, пожевывая губы. Опять посмотрел на шахматное поле. Пешке остался всего один шаг, чтобы стать ферзем, но что дальше? Он смотрел на доску еще минуту, а потом, озаренный, взял забившегося в самый угол белого короля и отважно продвинул его вперед, почти в самую пасть обступивших врагов. В тыл, вплотную к беспечному черному королю.

До мата осталось два хода.

К вечеру все было готово для начала намеченного торжества. День выдался нестерпимо жарким, зной даже в сумерках почти не ослаб, и в последний момент решили перенести столы в сад. Правда, Марию-Лусию тревожили ядовитые испарения от соседнего озера (дом кардинала, увы, находился не в самой лучшей местности Рима), но сам Корнето лишь отмахивался от них — как-никак, сам он прожил в этом доме всю жизнь, и раз до сих пор не помер от малярии, значит, и его гостям опасаться нечего. Слуги вытащили во двор скамьи, устланные турецкими коврами, расставили по дубовым столам серебряную и золоченую посуду. Гости собирались постепенно, и Папа, согласно своему сану, запаздывал, так как приличия не позволяли кому-либо из гостей прийти позже понтифика. Понемногу сад наполнялся говором и, неизбежно, сплетнями. Корнето, прохаживаясь меж гостей и здороваясь любезно с друзьями и еще любезней — с недругами, внимательно слушал разговоры.

— А вы слышали, какой гвалт стоял утром во дворце Святого Петра? Будто это не резиденция Папы, а мещанский дом, можно было бы решить, что там дерутся.

— Должно быть, его святейшество наконец прознал о шашнях Джулии Фарнезе. Ха! То-то забавно будет сегодня посмотреть на его лицо.

— Да нет, нет. Будь так, он бы выгнал Фарнезе, а она сегодня из дворца не выходила.