умереть. Это было новое, неисследованное наслаждение. Казалось, что они только сегодня начали жить и использовать свои тела по назначению.
После обеда ребята вышли на улицу. Вокруг санатория раскинулся цветущий весенний парк. Было слегка прохладно, так что всем пришлось накинуть куртки.
Гера рассказала друзьям, что демка здесь не работает, что было, в принципе, логично.
– Чувствую себя инвалидом… Вот, что это за дерево, может мне кто-нибудь сказать? А вон там? Вижу, что разные растения, а назвать не могу.
Насте и Артёму было всё равно на названия, они просто рассматривали окружающий мир, вдыхали свежий воздух с ароматом цветения и слушали щебет птиц. Они впервые в жизни увидели ящерицу, и Настя даже всплакнула. Потом ребята минут пятнадцать рассматривали ползущую через дорогу большую улитку.
Москва была так далеко, как будто в другой жизни. Когда Тёма вспомнил о родных, которых нужно оттуда забрать, ему сначала стало лень даже думать о проблемах. Но потом стало стыдно, и он решил хотя бы поднять этот вопрос:
– Интересно, что там творится в Москве?
Настя и Гера немного смутились, было видно, что они, как и Артём, просто наслаждаются своей новой жизнью и думать ни о чём другом не хотят.
– То же самое, скорее всего… – отозвалась Настя.
– А кто-нибудь думал, как мы будем вызволять оттуда остальных? И как их привести сюда так, чтобы в Новой Москве не прочухали? – Гера озвучила вопрос, который всех волновал. – И к тому же, мы вообще можем отсюда выбраться?
– Думаю, надо дождаться учителя, – предложил Артём, и всех такой итог устроил.
Тем временем учителя доставили к мэру на обед. Мэром оказалась пожилая женщина, и беседовать они собирались в её личном особняке. Андрей Николаевич еле держался на ногах: он уже давно не ел, а выпитая бутылка воды только обострила мучавший его последние годы гастрит. Он не помылся и не переоделся, потому что мэра снедало любопытство и она вызвала его на светскй допрос, даже не осведомившись, в каком виде к ней явится гость.
Когда госпожа мэр увидела вошедшего в её дом путника, на её загорелом лице можно было прочитать, что она уже прикидывает, на какой день заказывать химчистку мебели. Андрей Николаевич был в брюках, переживших потоп, и поддоспешнике, снятом с убитого монголами воина.
Его проводили в просторную светлую гостиную, где был накрыт стол на две персоны, стояли фужеры, шампанское в серебряном ведёрке и свежие букеты пионов. Прислуга помогла гостю разместиться, и вскоре им принесли закуски.
Мэр расспрашивала его о путешествии и о Москве. Учитель больше не скрывал никаких подробностей и рассказал женщине о Катастрофе, о жизни в Москве и о походе, пока им приносили всё новые и новые блюда.
Когда подошло время пить кофе, хозяйка дома предложила перейти в кабинет, так как там уютнее и никто не будет им мешать. Она вежливо попросила слуг убрать со стола и принести две чашки кофе на её рабочий стол.
Когда мэр с гостем оказались наедине, и им принесли напитки, она закрыла дверь и тихо, как будто по секрету, сообщила учителю:
– Знаете, я очень скучала по Москве. А там такое горе, оказывается… Я там выросла, там прошло моё детство и юность. Я сюда тоже… переехала.
Гость шумно набрал воздуха в лёгкие.
– Ладно, перейду к делу, слишком долгая преамбула. У нас мало времени. Не знаю, узнала ли ты меня. Но я знаю, что это сделала ты, – Горбунов прошёлся по комнате и сел в одно из тёмно-серых бархатных кресел. У него ужасно ныла поясница и к ногам будто бы привязали по гире. Кресло было мягким, пахло парфюмом, а на спинке были вышиты разноцветные попугаи, сидящие на золотых обручах.
Госпожа мэр посмотрела на его штаны, испачканные грязью и засохшей кровью, руки с чёрными ободками под ногтями, лежащие на подлокотниках, и тяжело вздохнула.
– Что именно сделала я? – она старалась улыбнуться, но получилось только задать вопрос сквозь зубы.
– Я всё увидел. Я долго думал о тебе, слишком догло и напряжённо. Я замечал, что после катастрофы что-то изменилось. Моя синеволосая девочка изменилась. Сначала я думал, что ты меня разлюбила. Потом решил, что ты сошла с ума.
Повисла долгая пауза. Было слышно, как за окнами шумят деревья и щебечут птицы. Учитель рассматривал свою давнюю любовь, которая теперь была пожилой ухоженной дамой в кремовом костюме из плотного шёлка, с загорелой кожей и жемчужными волосами. На пальцах – крупные золотые кольца, на шее, вместо татуировок, подвеска с бриллиантом. Затем посмотрел на свои старые руки в грубых тёмных мозолях, на разбитые ботинки, с которых на блестящий паркет сыпалась сухая грязь, и перевёл взгляд на пейзаж за окном.
Госпожа мэр обдумывала ответную речь неприлично долго. Всё это время её гость молча смотрел, как ветер колышит листья деревьев, и думал, как же жизнь его перекрутила. Наконец, женщина произнесла:
– Андрей… Прошло столько лет… Но тогда… Я даже не думала, что у меня из этого что-то получится… И что я останусь здесь без возможности вернуться. Мне просто очень хотелось нормальной жизни. Без всей той грязи, боли, наркотиков, нищеты, подлости… Просто хотела, чтобы всё было хорошо.
– Лия… Но теперь всё очень, очень нехорошо! Там зомбиапокалипсис за чертой твоего уютного города. Мы плесень едим в Москве. Твой дом в руинах, мой дом в руинах, дети рождаются с кошмарными мутациями! Там нет голубого неба, нет животных, нет растений. Богатые едят бедных в прямом смысле слова: нищих пускают на фарш и стейки! А наркотики… Наркотики теперь в атмосфере и в ДНК.
У Андрея Николаевича при взгляде на Лию щемило сердце. Она называет его, большого учёного и старого учителя, просто Андреем. Помнит то, что было тогда, в их молодости.
Лия встала и вышла из-за стола. Несмотря на морщины на лице, она не казалась дряхлой бабушкой из-за идеальной осанки, стройной фигуры и звонкого голоса.
– А с чего Вы… ты взял, что это сделала я? Я не такая всемогущая! Я же, по сути, просто сбежала… Мир и так был на грани войны и катастрофы. Может быть, наоборот, я открыла единственное пригодное для жизни место? Да и вообще, всё, что ты рассказал… Всё, что случилось с Москвой – это же закономерно! Люди употребляли запрещённые средства, были жестокими, убивали животных… – Она теперь шагала по просторной комнате туда-сюда, цокая небольшими каблуками, и размышляла вслух, явно начиная нервничать.
– В одном из своих видений я встретил