Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почему? Потому что не хотел ее в это втягивать. Любой ценой хотел Бабочку защитить от всей этой грязи таких реалий своей жизни.
Но вслух не стал об этом говорить. Тем более в тот момент она так резко опустилась на матрас около моего правого бока, что я немного поморщился, не успев переместить руку. Бабочка это заметила, и нахмурилась еще больше. Но в ее черных глазах я рассмотрел искреннее волнение и страх. Мне хотелось ее успокоить. Убедить, что пустое, нестрашно, да и заживает на мне все, как на собаке.
Но вместо этого…
Я так скучал по ней. С ума сходил просто без своего сокровища. Без этой слишком настойчивой и, порой, вредной девчонки. Да и столько сомневался, почти убеждая себя, что все, все оборвано. Так что теперь меня накрыло такой мощной смесью облегчения, радости и любви к ней, что и не скажешь ничего. И не до объяснений. Да и этот чертов наркоз…
В общем, вместо того, чтоб сказать что-то путное, я приподнялся, отпустив наконец пистолет, и левой рукой не просто обхватил: сжал ее затылок, загребая волосы, опрокидывая Бабочку на себя. Не позволяя и ей ничего добавить. И с непередаваемым удовольствием впился в ее губы.
Какой же она была! Сладкая настолько, что эта сладость растекалась по моему языку, по моему горлу. Мягкая, моментально раскрывшаяся под моими губами. И в то же время – сильная и упрямая девчонка, которая и несмотря на поцелуй, похоже, продолжала сердиться на меня. Мне хотелось улыбнуться от количества эмоций, которые я ощущал в ней, которые переполняли Свету настолько, что она невнятно бормотала и ворчала, тем не менее, и не пытаясь прервать наш поцелуй или отодвинуться.
Как же я любил ее. Кажется, сильнее, чем когда-либо. И, казалось, не смогу, не сумею заставить себя от нее оторваться.
Или это потому, что я так соскучился? Но мне хотелось вдохнуть ее, до краев наполняя легкие и свое тело ощущением Светы, и не хватало только лишь объятий. И все же, я не претендовал ни на что большее: знаете, простреленное плечо (пусть и с отпускающей анестезией) не особо располагает к прикладной романтике и страсти.
Да и не в том даже дело было. Просто за месяц, что не видел ее – все переигралось, все как-то по местам стало у меня внутри. Да, я хотел ее. Но страсть не была самым важным и предводительствующим элементом в буре моих чувств. То, что горело в душе, в сердце при виде Светы, то, что я вкладывал в каждое прикосновение к ней – было во столько раз сильнее простого желания. Важнее, больше. Я даже не секса хотел. И плевать на то, сколько у меня никого не было. Я в этот поцелуй все свое обожание и радость, все свои чувства к ней выплеснул, похоже. И уж в этом дал себе волю.
А когда все-таки оторвался от ее губ – мы оба задыхались. Бабочка практически забралась на меня, обе ее руки обхватывали мою шею, а пальцы переплелись где-то в районе затылка. Локоть немного давил на простреленное плечо, хоть и было заметно, что она старается не задевать повязку. Да я и не собирался жаловаться.
- Я все равно злюсь из-за того, что ты меня обманул, - все так же задыхаясь, заявила она, уперев свою голову в мое неповрежденное плечо.
Не знаю, что именно в этом заявлении было смешного, но я расхохотался так, словно услышал самую удачную шутку последнего месяца. Наверное, от облегчения. А еще от радости, что держу Бабочку в своих руках. И что она послала к черту все мои разумные и взрослые доводы, резоны и причины о которых мы столько говорили. Света вернулась. Вернулась ко мне.
- Парни прокололись? Обоих выставлю, - тихо пообещал я, легко касаясь губами ее волос, уха, скулы.
Света поежилась с улыбкой. Она всегда слишком остро ощущала щекотку. И все равно вечно просила, чтобы я не прекращал ее щекотать.
- Нет, они не признались, что тут случилось, - чуть ли не зарываясь между моей шеей и плечом, выдохнула Бабочка. – Но их было двое, и вели они себя как-то настороженно, и ты по телефону как-то так говорил, не как обычно. И, вообще, мне с самого утра было не по себе, и так за тебя страшно… - Она еще крепче обняла мою шею.
- Да ну, - несколько растерянно отмахнулся я, - все нормально, Бабочка, все хорошо. И ничего страшного не случилось…
- Ты ранен! – подняв голову, она в новом приступе возмущения одарила меня обвиняющим взглядом.
Я только хмыкнул: можно подумать, первый раз. Хотя, конечно, я в принципе старался исключить подобные вероятности, но всякое случалось. Как сегодня. Ну да ничего, и это уже решается. Так что, не планируя уточнять подробности для Светы, я снова прижался губами к ее переносице.
Наверное, никакие слова не были бы более красноречивыми. И не «кричали» бы до такой степени о моих чувствах и моей капитуляции, как эти тихие, молчаливые объятия.
Она тихонько замерла, похоже, позабыв о своих вопросах, и только протяжно вздохнула, прижавшись ко мне еще крепче. Вздохнул и я, откинулся и прижался подбородком к ее волосам. Погладил ее плечи рукой, чувствуя, как Бабочка расслабляется. Честно говоря, болтать не хотелось. Было желание просто лежать и впитывать в себя это ощущение – моей драгоценной Бабочки на мне. Да и она, видимо, чувствовала то же самое.
И все-таки, спустя минут десять, я заставил себя открыть рот:
- Бабочка, тебе стоит перейти в свою комнату, - не то, чтоб с восторгом, но все же напомнил.
Она фыркнула и только удобней устроилась в моих руках. При этом Бабочка умудрилась так скривить на лице недовольную гримасу, что я ту кожей груди почувствовал. Потому как Света прижалась щекой как раз к моей татуировке, словно слушала: правильно ли стучит у меня сердце.
- Света, - я обнял ладонью ее щеку и заставил глянуть на меня. – В доме полно охраны, Николай… - думаю, пауза была достаточно выразительной. – Ты все еще моя племянница для всех.
Бабочка поджала губы на это напоминание и прищурилась:
- Ты же сидел со мной все время, пока я болела? И это было нормально. Вот и я буду с тобой.
- Но я же не болен, - улыбнулся. Не смог сдержаться, глядя на эту упрямую и своевольную гримасу.
- Это еще серьезней. И, вообще, у тебя правая рука ранена! – возмутилась Света, - тебе помощь на каждом шагу нужна. Ты же сам стакан воды не выпьешь, ты же правша!
Теперь я смотрел на нее оторопело.
- Вообще-то, я не так уж безнадежен, и неплохо управляюсь и левой рукой, - намекнул я своей чрезмерно заботливой Бабочке.
Она улыбнулась. Лукаво и весело:
- Я даже не сомневаюсь. Но для остальных должно подойти, я думаю. Правда, маскировка, наверное, не будет лишней, тут ты прав.
И ничего не объясняя, она выпрямилась. Я ей не мешал. А зря. Просто сначала не понял, что она затеяла. И перехватил плечо Светы своей рукой, когда она уже подняла свободную подушку:
- Ох…
Бабочка пораженно и испуганно уставилась на пистолет.
Я ругнулся в уме, пересел, ощущая себя все же достаточно неловким из-за повязки, и взяв ствол, без объяснений спрятал в тумбочку.
Света перевела на меня напряженный взгляд:
- Ты всегда спишь с пистолетом? – тихо спросила она, какого-то лешего прижав к себе подушку так, словно это был ее ненаглядный плюшевый заяц-пенсионер.
- Раньше, - не очень многословно ответил я, не отводя глаз. – Сейчас, по обстоятельствам.
- И какие у нас обстоятельства? – все так же напряженно глядя на меня, тихо уточнила Света.
«У нас»…
- Терпимые.
Я откинулся назад, не зная, радоваться или огорчаться, что она ухватила ту подушку, а не эту, под которой весь месяц лежала комком ее майка. Та, что Света забыла, уезжая. А я так и не смог оставить в ее комнате этот клочок ткани. По поводу же обстоятельств не собирался распространяться. И Бабочка, видимо, это поняла.
Не знаю, похоже, я ждал от нее какой-то реакции: страха, сомнения, неуверенности. Всего того, чего ожидал от нее и после похищения. Но Света вместо этого шумно выдохнула и поднялась с кровати. Очень аккуратно устроила «отвоеванную» подушку на кресле. Добавила туда же плед, за которым все-таки соизволила сходить в свою комнату. В общем, делала все то же, что делал когда-то я, «маскируясь».
Я наблюдал, не комментируя. И хоть хотелось расспросить о каких-то мелочах, обо всем том, что происходило с ней у бабушки (и о чем не всегда упомнишь при телефонном разговоре), что-то мешало. Из-за этого дурацкого пистолета Света ходила вся напряженная, так сильно, что я буквально видел, как она вздрагивает от малейшего скрипа досок пола или матраса при моем неловком движении. И вся атмосфера в комнате стала такой, как и настроение моей Бабочки. А между нами словно что-то пролегло, что не давало откровенно поговорить, сказать все, что на уме, как это обычно бывало.
Естественно, я еще раз намекнул, что у нее имеется своя комната. Мало ли, может, перепугал Свету пушкой, или оживил неприятные воспоминания?
За это напоминание был удостоен очередного фырканья и стремительных объятий, когда Бабочка буквально рухнул на меня, заставив сдавленно ухнуть от боли. Тут же извинившись, Света на минуту прижалась ко мне всем телом, а потом пошла в ванну.