Решено, соглашаюсь, и будь что будет…
03.12. Суббота, чувствую себя словно заговорщик, впрочем, так оно и есть на самом деле. Договорился с Новиковым, что побег устроим в воскресенье. Сегодня, прогуливаясь по фазенде, обмолвился с Борисом парой фраз, что собираюсь прислушаться к его совету и меньше пить. Дела по разработке вируса стали продвигаться гораздо интенсивнее и есть надежды, что еще две-три недели, и он будет создан. Нужны еще десятка два испытаний, и тогда можно с уверенностью сказать, что мы близки, к тому, чтобы заполучить свои деньги. Говорил так эмоционально, что он поверил, уверен в этом, поэтому, когда спросил, не будет ли он против, если я смотаюсь на озеро, в пяти километрах отсюда, и в одиночестве отдохну на природе, он не стал возражать, хотя и удивился, что я там буду делать, когда на дворе минус десять. На это я ответил, что просто хочу час другой побыть один и подышать морозным воздухом, там, кстати, на берегу чудесный сосновый лес. Он хмыкнул, и промолчал. Итак, вопрос решен, осталось незаметно посадить в фургон Новикова и его дочь. Думаю, что это удастся мне сделать без особых проблем. И все же, остается доля сомнения, что Новиков блефует и никакого вируса не существует, просто он надеется каким-то образом бежать, используя для этих целей меня и мое состояние. Ну и пусть, мне уже все настолько осточертело, да и шансов, что мы решим эту задачу, остается все меньше и меньше. Никаких положительных результатов в действительности нет и мы практически в тупике. Гальперин вчера расплакался по поводу неудач в очередной серии тестов, и мне пришлось его успокаивать, как мальчишку. Было смешно и противно. Взрослый человек плакал, оттого, что он не может добиться того, что может погубить все человечество, а ему на это наплевать. Мне хотелось не успокоить его, а положить на операционный стол и вырезать его сердце, просто для тренировки хирургических навыков. Мы сидели рядом, и я думал, как смешно жизнь распределила роли между людьми. Хотелось напиться в сиську и орать во всю мочь, чтобы мир катился ко всем чертям, но я держался, зная, что завтра, мне предстоит решать много дел. Завтра, побег из преисподней… Интересно, кто в ней я?
На этом дневник обрывался.
— Всего несколько листов исповеди человека, который совершил столько преступлений за столь короткий срок. Его исповедь потрясает и ужасает одновременно, — подумал Павел, засовывая листы в файл и положив папку рядом на сиденье. Откинув голову назад, он закрыл глаза, чтобы попытаться немного вздремнуть, но мозг, возбужденный только что прочитанным, явно не был готов к отдыху. Павел полулежал с закрытыми глазами и невольно вспоминал о том, что произошло за эти полгода…
Глава 2
Итак, Павел Юрьевич Лебедев официально перевелся на работу на Петровку 38, что послужило поводом для того, чтобы вновь собраться у него дома и отметить это событие. Собрались его близкие друзья, Лизины родители, и Соловьев, теперь уже бывший сослуживец Павла. Заодно, отметили своего рода помолвку его и Лизы. Было весело и радостно, а жизнь впереди казалось безоблачной и счастливой.
Спустя месяц, они подали заявление в загс, и Лиза переехала жить к нему. Павел пребывал в том счастливом и приподнятом настроении, когда казалось, что весь мир улыбается ему и немного завидует его счастью и успехам. Как-то перед сном, когда Лиза была на дежурстве, а Павел на кухне пил чай и чему-то улыбался, мать заметила:
— Знаешь, кого ты мне напоминаешь?
— Кого? — спросил Павел, глядя на мать.
— Отца. Как сейчас помню, он тоже вечно мурлыкал, перед свадьбой и улыбался, а потом признался мне, что это состояние, когда ты вот-вот станешь женатым мужчиной, почему-то приводила его в неописуемый восторг. И что все должно быть обязательно хорошо.
— Правда! Ты мне никогда об этом не говорила.
— Просто гляжу на тебя, ты копия своего отца.
— Мам, а это плохо или хорошо?
— Хорошо, конечно. Было бы плохо, разве мы прожили бы с ним столько лет. Как никак, четверть века вместе.
— Мам, а тебе правда Лиза нравится?
— Лиза? А ты сам-то как думаешь?
— Я первый спросил.
Лидия Петровна рассмеялась и ответила:
— Нет, я каждый раз удивляюсь, как в тебе уживается взрослый человек и детская непосредственность, — а потом серьезно посмотрела на сына и ответила, — знаешь, по-моему, она тебя очень любит, а это самое главное. А нравится она мне или нет, разве это имеет значение. Матерям всегда кажется, что их сыновьям нужна принцесса. Только зачем, живые люди куда лучше. А твоя Лиза хорошая девушка, и нам с отцом она нравится, ты только не зазнавайся и не обижай её, потому что я буду всегда на её стороне, понял меня?
— Как это? — спросил он и удивленно уставился на мать.
— Вот так. Будешь обижать, я скорее за неё заступлюсь, чем за тебя.
Павел посмотрел на мать с благодарностью и, поднявшись, обнял её и поцеловал.
— Ладно подлиза, я пошла спать, а ты как, дожидаться будешь, когда она вернется с дежурства или спать пойдешь?
— Угу.
— Не угу, а отвечай как работник милиции, четко и ясно?
— Мам! Конечно же буду дожидаться.
— Вот так бы сразу и ответил. Ладно, я пошла спать, и она, потрепав сына по волосам, вышла из кухни.
Павел прикрыл за ней дверь, а заодно достал из холодильника банку с клубничным джемом и продолжил чаевничать.
Спустя два месяца они поженились. Свадьбу справили достаточно скромную, дома. Собралась родня и близкие друзья, и все равно набралось человек двадцать. Поднимали тосты за молодых, кричали горько, потом матери зажигали свечи и ими воспламеняли семейный очаг — большую свечу, и снова тосты за жениха и невесту, все как водится на свадьбе. Тост за родителей и напутствия от них, пожелания от друзей и родственников, шум гам и веселье до глубокой ночи.
Павел вспомнил, как вышел на улицу вместе с Лизиным дядей, чтобы проводить его и супругу, а заодно, немного подышать свежим воздухом. Лиза все пыталась надеть ему пиджак, чтобы он не простудился, а он краем глаза успел заметить, как мать, видя эту заботу о нем, радостно улыбается, и возможно немного ревнует, глядя на Лизу. Геннадий Степанович, успевший хорошо принять на грудь спиртного, старался держаться молодцом, чувствовалась настоящая мужицкая хватка. Однако, обняв Павла, повис на нем, так, что тому стоило больших усилий не согнуться под его тяжестью. Он поцеловал Павла и произнес:
— Ты уж того, береги жену. Ты хоть теперь и высоко сидишь, аж на самой Петровке, помни, дядя племянницу в обиду не даст.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});