мой бой. Повезло, в полуфинале, где судьба меня свела с тем самым Брылёвым, Евгений был занят. Да и смотреть там особо было нечего. Ничуть не зрелищный поединок.
За полчаса до боя Коган признался: предложили двести рублей.
— Вот откуда репутация непобедимого! — ухмыльнулся я, занятый бинтами.
— Он и правда силён. Но ты три боя на турнире окончил досрочно. Если вспомнить «Первую перчатку», у тебя восемь боёв, все — нокаутом или за явным преимуществом. Заставляет насторожиться.
— И предложить двести рэ? Тренер, нам по сотке маловато будет. Пусть нолик прибавят. По тысяче — уже денежки.
У Когана, вроде привыкшего к неформатному ученику, в очередной раз округлились глаза. В стране, где выпускник вуза чаще всего получает оклад от девяноста до ста десяти, требование тысячи звучит нелепо. Куда уж там заикаться про восемьсот миллионов долларов, если и за один доллар в СССР дают нешуточный срок.
В общем, на договорняк мы не согласились.
«Лемешев-два» выскочил на ринг с высоко поднятыми руками в перчатках и принялся играть на публику, вызвав аплодисменты. Фаворит, не откажешь ему. Через несколько дней ему исполнится шестнадцать, победитель на чемпионате города — лучший подарок на день рождения, и он твёрдо вознамерился его получить. После команды «бокс» принял стойку, по любимому выражению Когана, «павиана перед случкой», руки держал на уровне груди, а потом вообще развёл в стороны, намекая: бей, если сможешь. Очень нестандартный, непредсказуемый парень, главное — чрезмерно самоуверенный.
Ну, я и провёл правый хук. Первый и единственный.
На средней дистанции рука в перчатке летит чуть больше метра, затрачивая на весь путь менее двух десятых секунды. Если бы Брылёв не изображал из себя невесть что, то, конечно, парировал бы. Он же не знал, дурашка, что я израсходовал половину «пли», и кулак понёсся к его челюсти вдвое быстрее обычного, впечатавшись в цель, когда боксёр лишь начал уклонение.
Ноги подогнулись, колени стукнулись о помост, тело завалилось набок. Рефери не пытался открыть счёт, сразу показал: клиент готов. Его не сумели привести в чувство даже к объявлению победителя.
Зал, вначале замерший, загремел аплодисментами. Впрочем, «загремел» — слишком сильное слово. На трибунах сидело человек сорок-пятьдесят всего.
— Поздравляю, но не знаю, радоваться или отчитывать тебя. Уложил соперника за девять секунд! И сломал парню будущее. После такого сотрясения мы его год не увидим на ринге. Если вообще увидим.
— Горе побеждённым, учитель. Признайте: надо было по тысяче просить.
В финале никто не предложил ни копейки. Тренер соперника заявил о травме своего боксёра. Правда ли тот пострадал или их совет решил довольствоваться серебром, не подставляя пацана под мои молотки, понятия не имею. Я получил победу за неявкой противника и вторую блестящую жестянку. Бронзу за Брылёва получил кто-то из его команды, «Лемешев-два» ещё не обрёл способности к самостоятельному движению. Или стыдился стремительного проигрыша.
Через несколько дней очерк о финале юношеского первенства Минска по боксу появился в «Физкультурнике Белоруссии», отец тела за завтраком гордо протянул нам статью «Новое поколение спортсменов готово принять эстафету», где я увидел пространное интервью… Нет, не с Коганом, не со мной, не с другими финалистами и их тренерами. Перед журналистом красовался профессор Евгений Матюшевич, делившийся советами: как в интеллигентной семье взрастить начинающего спортсмена. «Главное — личный пример и увлечение родителей спортом, — самодовольно вещал толстяк, совсем недавно называвший меня паразитом и дувший с супругой в одну дудку, намереваясь запретить мне тренировки. — Я сам с детства был спортивный, ходил в походы, ездил на велосипеде. Валерик унаследовал моё спортивное начало».
А чего ждать? В СССР если не всё, то очень многое — такое. Фальшивое, нарочитое, перевёрнутое с ног на голову, с приписыванием себе заслуг других. Научный коммунизм в действии.
Я спрятал газету на случай его нового выпендрёжа. Если начнёт опять выступать о вреде бокса, настропалённый женой, пригрожу отправить эту вырезку в райком с комментарием, что сей профессор, оказывается, против спорта, а республиканской прессе нагло наврал.
Предложил ему продолжить действовать личным примером — принесу домой две пары перчаток, побоксируем? Профессор побелел, ма утянула меня в сторону и слёзно попросила: не надо, вышибешь ему последние извилины, даже на КПСС мозгов не хватит, потеряет работу. Как будто на это нужен большой ум!
Отдельно поздравила меня с победой Мария, пригласив в субботу на Притыцкого. Приготовила лёгкий ужин, не пытаясь удивить деликатесами, знала, что у меня в родне руководство хладокомбината. Были лёгкие закуски и лёгкое сухое вино, а затем столь же лёгкий секс. Учительница английского надела новое импортное бельё, на ней ни разу не видел заштопанных колготок, столь характерных для советских женщин. Оседлала меня, пытаясь применить техники, почерпнутые если не в Камасутре, то во фривольных книжках, мне не показанных. С Ипполитом такое не провернёшь, от партнёра требуется хорошая физуха и потенция.
Зря его вспомнил — словно сглазил. Когда отдыхали обнявшись, от двери донёсся звук поворачиваемого в замке ключа. Прятаться некуда, нет классического шкафа для любовника из анекдота. Да и время принятия решения — секунда… Я решил ничего не предпринимать.
Сочный баритон пророкотал:
— Заходи, дорогая.
Из драмы ситуация перетекла в комедию. Немолодой Дон Жуан явился не один. Судя по возрасту, максимум лет на пять старше Маши, его спутница не была законной супругой.
Немая сцена, причем первой нарушила молчание Мария:
— Так вот благодаря кому ты меня год назад наградил хламидиозом!
Она села на диване, прикрыв одеялом маленькую грудь. В принципе, оставалась голой, а обнажённый человек в споре проигрывает одетому. Я вылез из постели, не смущаясь наготы, и принялся натягивать трусы.
— Иппа, кто эти люди? — капризно произнесла дамочка, полная противоположность Маше — чуть полноватая, выше метра шестидесяти, блондинка с высоким начёсом залитых лаком волос. Что интересно, одетая ровно в такую же шубку, как и учительница английского, видно, спонсор брал одинаковые для обеих — с оптовой скидкой.
— Молодого негодяя первый раз вижу, — пробаритонил Ипполит.
Он ничуть не походил ни на персонажа из фильма «Ирония судьбы», ни на Кису Воробьянинова из любой экранизации романа «Двенадцать стульев». Обычный невзрачный чиновник средней руки в расстёгнутом пальто, под которым виден шерстяной костюм и белая рубашка под карминовым галстуком. Даже на секс-свидание отправился облачённый как на партсобрание.
— Точно! Зато о вас наслышан, глубокоуважаемый Ипполит Викентьевич. Снимайте пальто, помогите раздеться даме. Посидим, пообщаемся. У нас сухое венгерское осталось.
— Этот нахал ещё и издевается… Марш