Александр Александрович и Александр Александрович стояли посреди так называемого автобусного круга, хотя это был вовсе не круг, а, скорее, прямоугольник с непрямыми углами, и углов было не четыре, а больше или меньше. А круг — это просто потому, что сюда иногда приезжает автобус и, постояв, разворачивается и уезжает обратно. Автобусный круг располагался около маленькой сутулой фабрики — ворота, будочка у ворот, забор, корпус, еще корпус, труба. Ворота открыты, и там, внутри, на фабричном дворе, валяются, стоят и высятся разные железные и деревянные предметы, по отдельности кажущиеся бессмысленными и жалкими, но все же в своей совокупности имеющие какой-то тайный смысл. Вокруг круга и фабрики — поселочек, состоящий из домов и людей. Александр Александрович и Александр Александрович продолжали разговор, который, судя по всему, начался не сегодня и не вчера, может быть, в какую-то совсем отдаленную эпоху, когда здесь не было ни фабрики, ни поселка, ни тем более автобусного круга.
— Опять условия меняются. Ведь уже договорились, что в первой половине — по тридцать пять, а дальше — по тридцать восемь. А тут опять… Я ведь, смотрите, все уже подготовил — и таблицы, и подрисуночные подписи… — Александр Александрович совал под нос Александру Александровичу листочки бумаги, беспорядочно исчерканные зеленой гелевой ручкой. Ручка, судя по всему, писала плохо, и все эти длинные неровные линии и мелкие штришки тут и там прерывались, и было видно, что человек, создавший эти каракули, часто с остервенением водил ручкой по бумаге, чтобы восстановить приток геля, и листочки производили впечатление какой-то болезненной и в то же время дерзкой неряшливости.
— Зато с накопителями все у нас нормально прошло, разве не помните? Мы все свои обязательства выполнили. Александр Александрович, кстати, остался очень доволен вашей работой.
По серому небу медленно пролетел маленький черный предмет — живая птица или, может быть, придуманный людьми летательный аппарат. Деревья мотались на ветру. В промежутках между домиками виднелись голые поля. Голые — не в том смысле, что осень, урожай собран и до весны поля голые, а весной там опять что-нибудь посеют, какой-нибудь злак, овощ или бахчевую культуру, и опять зацветет-заколосится… Нет, не засеют и не заколосится, они просто голые, и летом, и весной, и зимой голые, просто голые поля, всегда.
Было не совсем понятно, идет дождь или нет, вокруг суетилась влага, она не падала целенаправленно с неба на землю, а летала туда-сюда, и было мокро, но назвать это дождем было бы некоторым преувеличением.
Влага постепенно пропитывала листочки с зелеными каракулями, и зеленые каракули жалобно расплывались.
— Ну, это когда было. А теперь? Куда я теперь все это дену? Что, коту под хвост опять? Три недели работы.
— Ну, мы ведь заплатим. Александр Александрович, дорогой мой, вы поймите, это не я и не Александр Александрович решаем. Это ведь все решается на областном уровне.
— Да слышал я это уже много раз. Все время на область валите. При желании все эти вопросы давно можно было урегулировать. И когда, интересно, вы мне заплатите? За “Измерение летчика Ганнибала” мне до сих пор так и не заплатили.
— Да поймите же вы, Александр Александрович, мы ведь делаем гробы. Просто гробы. Вон, посмотрите! — Александр Александрович показал рукой на аккуратно сложенную у ворот фабрики стопку батарей центрального отопления. — Если бы мы, скажем, нефть добывали или там линолеум бы производили, тогда еще можно было бы как-то повлиять. А мы — просто гробы.
— Знаете, Александр Александрович, в конце концов, это ваши проблемы. Мне-то, собственно, что?
— Александр Александрович, но ведь и мы часто вам навстречу идем. Как-то вы уж очень… Одни обвинения от вас. Если уж сказать откровенно, то никакой практической пользы ни “Измерение” ваше, ни таблицы нам не приносят.
— Не приносят? Ну и прекрасно. Что мы тогда мучаемся? Ни вам пользы, ни мне. Ни уму ни сердцу. Надоело, честное слово. Надо просто это все прекратить раз и навсегда, и все.
Подъехал желто-бесцветный, издающий тихие стоны автобус. Из автобуса вышли люди. В автобус вошли люди. Бабка-кондукторша поковыляла к воротам фабрики за печеньем. На фабрике делали печенье, которое продавалось в будочке около ворот.
— Александр Александрович…
— Да уже говорено сто раз. Лыко да мочало… Все, хватит.
— Ну, как знаете.
Александр Александрович пошел к автобусу. Александр Александрович постоял немного, потом сложил листочки с зелеными каракулями пополам, сунул их в карман и тоже пошел к автобусу. Александр Александрович вошел в автобус и сел у окна, но не рядом с Александром Александровичем, а на другое сиденье. Александр Александрович оглянулся, а Александр Александрович, заметив это, отвернулся к окну. Это раньше они всегда ездили вместе, разговаривали и даже иногда пили пиво, но сейчас уже не так, какой-то все-таки разлад между ними произошел, и они сидели на разных сиденьях и смотрели в разные окна в разные стороны.
Вернулась кондукторша с пакетом печенья. “Гробы и печенье” — отрывисто подумал Александр Александрович. Кондукторша медленно продвигалась по салону и собирала плату за проезд. Печенье лежало на кожухе мотора, рядом с водительским местом. “И печенье тут тебе, и гробы”, — нехотя подумал Александр Александрович.
Кондукторша завершила свой обход и взгромоздилась на кондукторское место. Закрылись двери, автобус развернулся, доказав тем самым, что это место — действительно круг, автобусный круг, а не какой-нибудь там прямо- или многоугольник, и поехал — сначала по узкой петляющей дороге, а потом по широкой и прямой.
Автобус катился по прямой, ровной, широкой — по три полосы в каждую сторону — дороге. Эту дорогу построили несколько лет назад, она была очень широкая и прямая, с разделительным газончиком, никаких пробок, и теперь стало очень удобно добираться до населенных пунктов, расположенных вдоль этой прямой шестиполосной ровной дороги.
Красная нитка
Месяц Вадим Геннадиевич родился в 1964 году в Томске, закончил Томский государственный университет, кандидат физико-математических наук. Выпустил более десяти книг стихов и прозы, лауреат нескольких литературных премий, в том числе Бунинской премии. С 1993 года — координатор русско-американской культурной программы при Стивенс-колледже (Хобокен, Нью-Джерси), с 2005 года — руководитель московской издательской серии “Русский Гулливер”. Живет в Москве и в США.
Песня
в граде колокол ударит
звон грабителя догонит
он кровавый нож уронит
побледнеет его лик
он на ярмарку вернется
нищим золото раздарит
а для странницы-старухи
красный камень сердолик
не печалься, что дорога
в даль далекую не манит
перепуганные кони
замутнили твой родник
раз любовь тебя догонит
сердце бедное поранит
а на сердце ляжет камень
красный камень сердолик
за купеческим обозом
по бескрайнему по полю
шли мы сдерживая слезы
прикусивши свой язык
а в ларце у басурмана
расцветал пышнее розы
и горел зарей победной
красный камень сердолик
закричит ночная птица
лучше б вымолвила слово
я бы в нем услышал клятву
я б к нему душой приник
что за год уже не вспомню
от рождения Христова
лишь в глазах горит-сияет
красный камень сердолик
Младенцы
Младенцы в материнской утробе
с безжалостными лицами китайских
правителей глядят друг на друга,
перебирая четки грядущей войны.
Щурясь в отблесках северного сияния,
они спят, не обращая внимания
на крики иноземных проводников,
рычание сторожевых собак.
Мы создаем их на радость себе,
зная, что приумножаем скорбь:
на случай, если силы иссякнут
или наша дорога зайдет в тупик.