Рэйчел вспыхнула и отвернулась.
Себастьян оставил свой шутовской тон.
— Опустите руки, — сказал он почти ласково. — Я вас свяжу, не задумываясь, если вы меня вынудите, но мне бы очень хотелось этого избежать. По крайней мере в этот раз.
«Ах ты, ублюдок», — подумала Рэйчел. Но вслух, конечно, ничего не сказала и, проведя несколько минут в яростной и молчаливой борьбе, заставила себя положить руки вдоль тела.
— Вот и отлично. А теперь, как я уже говорил, не двигайтесь.
Не отрывая от нее взгляда, словно завороженный, Себастьян взял со стола баночку.
— Какая у вас красивая грудь, миссис Уэйд. Просто прелесть.
— Что вы собираетесь делать?
— Ш-ш-ш, тихо!
Он обмакнул пальцы в баночку. При этом его взгляд стал мечтательным, но рот остался сурово сжатым. В воздухе запахло мускусом.
— А как по-вашему, что я собираюсь делать? — спросил он с тихой насмешкой.
Этого она не знала. Не знала наверняка до тех самых пор, пока он не поднес скользкие пальцы к ее левой груди и не начал покрывать сосок загадочным бальзамом. Рэйчел ахнула и едва не села на кровати, но что-то удержало ее на месте.
— Вот и хорошо, — бормотал Себастьян. — Лежите, прошу вас. Не надо двигаться.
Все ее нервные окончания были словно обнажены. Но, несмотря на все старания, ей не удавалось не впускать Себастьяна в свое сознание, как она научилась не впускать Рэндольфа — умственным усилием. Это была последняя уловка, изобретенная ею в минуту крайнего отчаяния. Надо было перестать дышать и мысленно опустить занавес между собой и окружающим миром. Она попыталась прибегнуть к испытанному средству сейчас, и оно вроде бы сработало, но лишь до той минуты, пока первая беззаконная искра чувственности не проскользнула за возведенный разумом барьер. Рэйчел поняла, что ей не больно. Что бы ни делал с ней Себастьян, он не причинил ей боли.
Бальзам таял мгновенно, едва соприкоснувшись с теплой кожей; ни на что не похожий запах стал таким сильным и острым, что у нее закружилась голова. Себастьян снова зачерпнул из баночки и опять, как в первый раз, вдохнул терпкий аромат, поднеся пальцы к носу.
— Эвкалипт, — пояснил он все так же тихо, с напускной небрежностью в голосе, и Рэйчел заметила, как сильно и часто пульсирует жилка у него на шее. — А еще лавр и лимон. С добавлением сандалового масла, если не ошибаюсь. Вам нравится?
Он вновь поднес пальцы к ее левой груди и принялся медленными, сводящими с ума круговыми движениями наносить мазь вокруг соска, зачарованно наблюдая за предательским изменением в выражении ее лица. Ей хотелось зарыться головой в подушку, только бы не дать ему смотреть на себя.
Когда он выпрямился, у нее в груди на краткий миг вспыхнула безумная надежда, что теперь он оставит ее в покое. Как бы не так. Он снова погрузил пальцы в баночку с мазью и на этот раз лизнул их языком. И опять эта проклятая улыбочка!
— Мне нравится, — объявил Себастьян.
Теперь он принялся повторять процедуру с ее правой грудью. Все так же медленно, старательно, любовно. У Рэйчел невольно сжались пальцы ног. Она не могла получать удовольствие от этого!
Она ненавидела интимную близость с мужчиной и все то грубое, жестокое, унизительное, что было неразрывно с этим связано. Она могла это вытерпеть, но наслаждаться — нет, ни за что. И пусть люди сколько угодно твердят, будто это приносит радость. Для нее их слова не имели значения. Она твердо знала, как это бывает на самом деле. И все же, когда Себастьян прижался губами к ее груди, возбужденной его прикосновениями и разгоряченной его дьявольским снадобьем, ее тело пронзил укол такого острого наслаждения, что она застонала, и чем дольше он дразнил и мучил ее своими ласками, тем невыносимее становилось охватившее ее ощущение блаженства.
— Перестаньте! — закричала она, и, к ее несказанному изумлению, Себастьян повиновался.
Он склонился над ней. В его голубых глазах, как в костре на ветру, сверкали искры, губы у него влажно блестели и сделались ярче от поцелуев.
— Ну постарайтесь не пугаться так сильно, — прошептал он, едва сдерживая собственное возбуждение. — Дайте волю чувствам.
Его лицо было совсем близко, она ощущала его горячее дыхание, а его взгляд проникал ей прямо в душу. Он смотрел на нее, не мигая, и одновременно проводил длинным скользким пальцем черту от ее груди к животу, стягивая при этом вниз шелковую простыню. Тело Рэйчел вытянулось и напряглось, она старалась вжаться в матрац. Себастьян положил ладонь ей на живот и принялся гладить и разминать сведенные судорогой мышцы. Этому не было конца. Ей хотелось крикнуть: «Не тяните, кончайте с этим поскорее!» Но его дьявольский план, по всей видимости, состоял в том, чтобы не просто заставить ее сдаться, но и свести с ума своими бесконечными растленными ласками. Когда он отдернул простыню, обнажив полностью ее тело, она уже напоминала туго натянутую струну, готовую вот-вот лопнуть.
Увы, человек не знает предела своему терпению, пока не подвергнется испытанию. И Рэйчел еще предстояло узнать, как долго она сможет выдержать. Прихватив с собой баночку с мазью, Себастьян соскользнул вниз на постели и прижался бедром к ее бедру. Ноги Рэйчел были плотно сжаты, словно сведены судорогой.
— Вы же знаете, чего я хочу, — сказал он тихо.
Если бы даже она не знала, направление его взгляда подсказало бы ей верный путь.
— Полагаю, не стоит еще раз заводить разговор о том, что я могу вас связать?
Она не двинулась, только мотнула головой на подушке.
— Могу лишь добавить, что, хотя я с огромным удовольствием привязал бы вас за руки, возможность привязать вас за ноги импонирует мне еще больше. — Его глаза сверкали, как голубые алмазы. — Мне бы хотелось привязать их, широко разведя по разным углам. Распластать вас, понимаете? Раскройтесь передо мной.
Дыхание вырвалось из ее груди мучительной икотой. Звук вышел нелепым, но Себастьян не стал над ней смеяться.
— Раздвиньте ноги, — приказал он тихо, но властно. — Ну же, давайте! Не заставляйте меня это делать.
Но она не могла. Пыталась, но не могла.
С тяжелым вздохом Себастьян крепко взялся обеими руками за ее щиколотки.
О беспомощности и неспособности двигаться, о подчинении женщины мужчине Рэйчел знала все. Он не мог сделать с ней ничего такого, чего бы ей не доводилось терпеть раньше. Почему же ей так тяжко именно сейчас? Почему это безболезненное совращение рвет ей душу на части, уничтожает что-то сокровенное у нее внутри?
Отчетливым и ясным голосом она произнесла:
— Не делайте этого.
Он вскинул голову и взглянул на нее с настороженным любопытством. Молчание затянулось надолго, у нее даже вновь зародилась надежда, что он сейчас остановится, оставит ее в покое. Но он лишь спросил: