велосипеда как пить дать.
— …Еду по тропинке.
…Местами трава.
…Скользко.
…Колеса вихляют.
…На гору шишек наехал.
…Думал, проеду.
…А они раззявились, и я в сторону — рраз!
…А сбоку, как назло, яма.
…Яму — то я не вижу. Отвлёкся на шишки.
…Водворяюсь в ямину. На скорости. Бабах!
…Через руль перелетаю. Велосипед вверх тормашками в другую сторону.
…Ударился, конечно. Но вовсе не больно было.
…Тут же встаю.
…Голова кружится… немного. Сосны качаются.
…Звёздочки как живые перед глазами: шмыг — шмыг!
4
Девочки крайне удивлены. У них никогда звёздочки в глазах не прыгали, несмотря на то, что они, забросив трёхколёсные чудища, кренделя по двору и испытывая на сарафанах притропиночные — околооградные и дальние лесные колючки — вовсю осваивали мамкин, дырявый в середине, дрянский совсем, бабский велосипед.
— Девочкам в платьицах не положено задирать ноги, — так объясняла бабушкам странный выгрыз посередине конструкции.
…Потом всё прошло, — не останавливается Михейша.
…Заработал на колесе осьмёрку. Знаете что такое осьмёрка? Это, если сбоку посмотреть, то…
— Увидим осьмёрку! — кричат девчонки, — понимаем, знаем эту циферку…
— Правильно говорить восемь, — поправляет бабушка.
— Не объясняй. Мы знаем. А что дальше, братик Михейша?
— Надо же, сколько вежливости! — думает Михейша. — …Папа с дедом колесо чинили, а я смотрел.
— И — и–и. Что ли не помог папке? — закручинилась Авдотья Никифоровна за внучиковый грех дальний.
— …Теперь сам сумел бы, а тогда… Тогда меня не допустили. Спрячь руки за спину и не мажься почём зря — говорили.
— Масло так просто не отмыть, — говорит Даша, защищая брата. — Надо много чёрного мыла.
— Собачьего!
— ???
Про производство мыла можно было поговорить отдельно. Но некогда:
— …Героического в том падении ничего нет, — продолжает главный рассказчик.
— Ну, да? — По мнению девочек, падение с велосипеда — настоящее геройство.
— Это вам не с колокольни прыгать… — Последнее добавлено зря.
— Конечно, нет. Не с колокольни. Колокольня выше.
Малышки хихикают. Леночка посмеивается по взрослому: «Пробовал что ли с колокольни?»
Михейша с колокольни не пробовал: только с нижних веток кедра в мягкий муравейник. А зимой — кубарем с мёрзлого сеновала в сугроб. Приятно получить вдогонку по затылку невесть откуда взявшейся на сеновале половинкой кирпича!
— Наша колокольня ростом с чекушку: там не успеешь взмахнуть крылом, как бряк! — и лепёшка! Сочень для торта… с размазкой.
— Хи — хи — хи. Тортик! Наполеон ещё скажите. (Наполеоны у бабки — ой как хороши: вся округа выпрашивала рецепт). Как хорошо, что колокольня мала. А то у нас братика бы не стало… А больно с такой высоты?
— С такой больно. Кости только переломаешь и будешь всю жизнь инвалидом на костылях.
Девочки изобразили Михейшу на костылях.
— Мы бы ухаживали за тобой. Вот! Носили бы в постельку еду. Ты жил бы королём и только бы отдыхал.
— А в туалет тоже бы носили? На носилках или как? Горшочек бы таскали туда — сюда, да? Санитарки, да? Мне такого, уважаемые сестрички, не надо!
Про ночную вазу милые сиделки не додумали и потому отставили её в сторону.
— Ну, так и дальше?
— Про что дальше?
— Как упал, детальки дорасскажи.
— Пошли Хиханька с Хахонькой как — то раз в лесок и встретился им…
— Нет, не так. В прошлый раз ты не так начинал…
— Смешного в паденьях ничего нет. — От обиды нафуфырились Михейшины щеки. — А Хиханька с…
— А в дурацких есть! Особенно с колокольни. Это не полёт, — перебивает Олюшка, — а люди, они не птицы. Им летать даже с велосипедом не положено.
— Падать с велосипеда это обычное и нередкое обстоятельство двухколёсного движения, — завершает Михейша, лицезря несправедливый оборот, — не стоило даже вспоминать! Катались бы на трёхколёсных своих… заморышах и без проблем. — И для перевода темы: «Кстати у нас трёхколёсные аэропланы даже есть…»
— Что есть? Эропланы на трёх колёсах? Покажи!
— На Руси есть, а не во дворе! Так что, почём зря, дорогушки, смеётесь.
Про трёхколёсные, многокрылые гатчинские самолёты, которых надо ещё заводить с толкача, тем более про славных братьев Райт, сестры не знают. Вообще ничего не знают про современную технику: о чём с ними говорить!
История с доблестным падением Михейши закончена. Герой развенчан до степени неудачника.
Может зря рассказал правду Михейша. Можно было поддать форсу и всё обернуть другой, доблестной стороной.
Воцарилось молчание.
Не стал Михейша обсуждать молочные проблемы. Полностью надулся: вот — вот лопнет.
— А кто верещал дома? — Это уже последние возгласы под самый занавес.
Девочки любят, когда Михейша рассказывает ужасные истории и сказки с героями, где один страшнее другого, где люди падают с небес, а также когда ангелы в виде голубя могут приземлиться в форточке, когда домовые свистят в трубе, когда обыкновенные крысы превращаются в…
— А кто тряпицу просил на лоб?
Народ требует продолжения, чтобы, если и не искать справедливости, то хотя бы вдоволь досмеяться над братцем.
— Не верещал, а глаза сами мокрились. Сами собой мокрые были то есть. Понимаете? От росы и прохлады. Да, отшвартуйтесь уже! Прицепились репьём!
МАЛЬЧИК В КАРТУЗЕ И ЛЕНКА
Было ещё одно постыдное дело, когда соседский мальчишка пописал на голову ему — Михейше, двухлетнему малышу, роющему золотые пещеры для деревянных щепколюдей в песочной горе на берегу Кисловской Заводи.
Леночка, вначале не углядевшая деталей этого дурного события, — она купалась у другого берега, — но, всё — таки — дальняя свидетельница этого происшествия… она промчалась по мосткам как взбешённая фурия. И лучше бы тот старший мальчик в картузе, а не в панамке даже, вовремя удалился в чащи.
Картуз Леночка проткнула палкой, а палку воткнула в песок: «Обидишь наших — станешь кашей».
Подробности этой односторонней битвы старшие члены семьи знают, но утаивают в нетравмическую пользу тонкой Михейшиной души.
Вот как в доме любят и берегут Михейшу!
ПЛАСТИЛИНОВЫЕ ЛЮДИ
1
Детские промашки — всё в прошлом. А теперь в повзрослевшем Михейшином уме два важных дела.
После Кабинета на первом месте чердак главного родительского дома.
Там доживают жизнь недочитанные Михейшей полустаринные книги с закладками, но, чаще всего, бедные, потрёпанные, брошенные за ненадобностью учебники, не вместившиеся в главную библиотеку.
На втором месте не ягоды и грибы, а учёные записки собственного сочинения.
Там шевелятся и сплетаются с интригами хитроумные жандармские и фраерские термины, выдуманные впрок; и вспоминаются преподанные учителями и осмысляемые после того реальные случаи.
Про гимназисток — суфражисток, бантиковых поэтесс и смазливо — конфектных пансионерок Михейша в записях предусмотрительно умалчивает.
Бабка Авдотья Никифоровна — умнейшая женщина и бывалая учительша, а теперь