Читать интересную книгу De Aenigmate / О Тайне - А. Фурсов

Это последнее действительно предполагает изменение в структуре ДНК и проявление в нём упоминавшегося выше змеиного наследства в его отрицательном аспекте. Современный русский исследователь В.Н. Топоров (никоим образом не касающийся темы эзотерических сообществ) делает попытку объяснить онтологическую природу «змеиной свадьбы» в самом широком смысле слова. Разъясняя сербо-хорватский заговор «Земля землью льуби, землья землью jeлa», он обращает его к древнейшему мотиву гностиков-офитов (οφις — «змея»: σοφια) о самопознании и самопоедании как соитии (в контексте Евангелия от Фомы, 65). С одной стороны, «речь идёт о двусторонней анаграммме: когда в тексте заговора явлена слово "змея", за ним возникает слово "земля" и наоборот»[331]. «Не менее показателен и глагол льюбити, особенно если помнить, что наиболее распространённое значение продолжателей праслав. l’ubiti является вторичным переосмыслением более конкретных значений»[332]. Эта любовь иная, нежели дозволенная Номоканоном «для простолюдинов» супружеская, есть, по мысли гностиков, достояние особого рода, этот же род порождающая, что находит отражение «в диахроничности связи человека и Змеи через общих для них родителей»; отсюда старинный заговор: «Да будет поклон чёрный, поклон поперечнополосатый, рождённый от себя (svajaya, от svaja, букв, "само/свое/рожденный"), коричневый поклон, поклон божественному роду»[333].

Отсюда, кстати, проистекает и принцип эндогамности и равнородности европейских королевских семейств (отсутствовавший при Меровингах, что позволяет со всей ответственностью отделить их от сферы действия падшей генетики вопреки утверждениям Ю. Воробьевского[334]), признанный в Российской Империи только при наследниках Петра Великого. В связи же с враждой между семенем змия и между семенем жены святитель Филарет указывает:

«Имя семени, перенесённое от растений к высшим родам существ, в св. Писании означает: а) потомство вообще (Б. IX, 9.11), б) одно лицо в потомстве (IV, 25), в) чад обетования (Рим. IX, 7,8), г) обетованного Избавителя (Гал. III, 16), д) иногда также рождение нравственное, то есть преемственно сохраняемое расположение духа и образа жизни (Ис. 1, 4)»[335].

Подтверждением нашего предположения является включение в генеалогию Сигиберта IV, а следовательно, и всего «меровингского» рода, более того, едва ли не в сердцевину его, семейства Лузиньянов[336], происходившего от баснословной Мелюзины. Характерно, что существо это не франкского, а кельтского происхождения, и сведения о нём как раз относятся к эпохе поздних Каролингов, той самой, о которой пишет аббат Монфокон де Виллар. Сопоставляя её со скифской (т. е. опять-таки не русской, а, скорее, славянской. — В.К.) сестрой Ехидной-Орой, Р. Багдасаров пишет: «Так же как Геракл является аналогом кельтского Кухулина, так и Ехидна-Ора вполне сопоставима с Мелюзиной, первые сведения о которой поступили через фамилию Lusignan (известной с X в.)»[337]. Дабы не входить в подробности собственно легенды, приведём два её кратких энциклопедических изложения.

МЕЛЮЗИНА, Мелизанда, в европейской средневековой мифологии и литературе фея (образ М. восходит, вероятно, к кельтскому мифологическому персонажу). Согласно легенде, М. заточила в горе своего отца, короля Албании Элинаса, и за этот грех должна была каждую субботу превращаться в змею. М. стала женой знатного юноши Раймондина, запретив видеться с ней по субботам, и помогла ему приобрести королевство (выделено нами. — В.К.). Раймондин, однако, нарушил запрет, после чего М. исчезла в облике крылатой змеи, но продолжала незримо покровительствовать своему роду. По поверью, призрак М. должен скитаться по земле до дня Страшного Суда. Роман о М., созданный в конце XIV в. по народным легендам Жаном из Арраса, был популярен в средневековой Европе (М.Ю.)[338].

МЕЛЮЗИНА. Фея, встречающаяся в легендах, иногда в виде сирены. Жан д’Аррас особо рассматривает этот сюжет в «Благородной истории Геньяна» (1393). Когда великое бедствие готово уже произойти, она издаёт голосом пронзительный крик, мгновенно повторяемый. «Именно Мелюзина была причиной того, что таинственные строения воздвигали в одну ночь толпами рабочих, которые исчезают без следа, как только работа закончена. Когда она выходит замуж, все её дети рождаются с теми или иными изъянами, а все её волшебные строения имеют некоторый дефект, как те дьявольские мосты, в которых отсутствует один камень (выделено нами. — В.К.). По-видимому, М. представляет архетип интуитивного гения, поскольку интуиция является пророческой, созидательной и чудесной, но в то же время немощной и злобной (Х.Э. Кэрлот)[339].

А вот что мы встречаем в сочинении все того же аббата Монфокона де Виллара:

«Не посягайте, сын мой, и на честь дома Лузиньянов, не приписывайте демонической генеалогии графам Пуатье. Что вы можете сказать об их знаменитой матери?

— Уж не собираетесь ли вы сами, сударь, попотчевать меня сказками о Мелюзине?

— Если вы не верите в историю о Мелюзине, мне придётся сдаться без боя, но в таком случае следовало бы предать огню сочинения великого Парацельса, который в пяти или шести местах утверждает, что эта Мелюзина была, конечно, нимфой. Следовало бы также обвинить во лжи наших историков, убеждённых, что после её смерти, вернее, после того, как она оставила мужа, Мелюзина являлась своим потомкам всякий раз, когда им грозила беда, а когда кто-либо из французский королей находился при смерти, она, в траурном одеянии, показывалась на большой башне Лузиньянского замка, возведенного по её повелению (выделено нами. — В.К.)»[340].

Исследователь французского средневековья Альфред Мори писал:

«Божественные матери были почитаемы как особые защитницы некоторых семейств. <…> Мы можем говорить о многочисленных феях, становившихся истинными домашними божествами. <…> Мелюзина для таких родов, как Лузиньяны, Люксембурга (также упоминающихся в «Документах Общины». — В.К) и Соссенажи, (Saussenage), признававших её своим предком, также была гением-берегиней (genie tutelaire) определённого пространства. <…> Фея, вместе с которой рыцарь фон Штауфенберг (de Stauffenberg) сочинил мистический гимн и на происхождение от которой претендовал Готфрид Бульонский, принадлежала к их же числу»[341].

Следует, по-видимому, различать Мелюзину мистико-символическую и Мелюзину историческую, отмечая, впрочем, их сущностное, а нередко и феноменальное совпадение (как и в случаях, например, с королем Артуром, Меровеем, Вещим Олегом и т. д.). В любом смысле она сущностным образом причастна всему корпусу легенд о Святом Граале. Её змеиная (ophidienne) сущность соответствует, как утверждает Ж. Робен (если переводить его «по-розановски»), «тёмному лику» (face tenebreuse) Грааля, его изнанке. Сама она — племянница Артура, а её мать Пресина (Presine) — сестра дамы Авалона, феи Морганы. Но Моргана ещё и королева Аваллона, и эта двойственность отражает двойственно-сумеречную природу Плантагенетов, по чьему заказу писал Готье Мап. Все эти женские души так или иначе оказываются пленницами мага Клингзора и содержатся в замке, который именуется chateau de la Merveille, что само по себе указывает на узурпацию меровингского наследия (хотя возможны и иные толкования).

Интересно, что реальным прообразом Клингзора является герцог Капуанский, не имеющий отношения к меровингскому роду, но считавший себя сыном потомка Виргилия. Линия Мелюзины-Клингзора есть внутри всей истории Святого Грааля то самое «семя тли», которое онтологически присуще греху и связано со змеиным наследием в «митохондрии» (по Книге Бытия змей обрекается на то, чтобы питаться прахом). Искупление этого наследия осуществлено Восхождением Христа на Крест, но в истории существуют как начало противления, как та самая «парадигма заговора», о которой писал Франсис Бертен.

Вместе с тем в последние годы фигура Мелюзины, в значительной степени благодаря французским исследователям, обретает исторические очертания. Жан Робен, ссылающийся на исследования Патрика Ферте, указывает на то, что «История Мелюзины» (Histoire de Melusine) была выпущена в свет Жаном д’Аррасом по велению герцога Жана де Берри (Jean de Berry) в подарок сестре Марии, герцогине де Бар (Marie de Bar, 1344–1404), выданной замуж в 1357 г. за Робера I, графа де Бара, в чьём владении в это время находился город Стене (бывшая столица Дагоберта II, возле которой он и принял мученическую смерть). Из этой семьи потом выйдут многие деятели Приората, в частности кардинал де Бар. Мария де Бар была бабкой короля Рене Анжуйского (Rene d’Anjou), чья дочь Иоланда де Бар была, как и её отец, Великим Магистром Сионского Приората. Появляется в связи с Мелюзиной и очень странное имя её сестры — Палестины (Palestine), что, впрочем, хотя и странно звучит, вполне совпадает с «ближневосточными» стремлениями Приората[342].