Читать интересную книгу На пути в рай - Дэйв Волвертон

— Хотите пройти генное сканирование? — предложил я химерам. Мне хотелось посмотреть на их карты. На Земле запрещена генная инженерия у людей, за исключением лечения наследственных заболеваний, и информация о работах, проведенных в этой области на Чили, никогда не публиковалась.

— Я хочу увидеть свою, — сказала Абрайра.

Я вызвал ее карту и удивился: первый найденный мною искусственно созданный ген оказался длиной в 48 000 нуклеотидов — в тысячу раз длиннее искусственных нуклеотидов, которые были когда-либо вживлены в человека. Этот ген передавал кодированную программу для производства мышечной ткани, значительно отличающейся от миозина, протеина, обычно используемого в поперечно-полосатых мышцах; новый протеин оказался весьма сложен, и у него не было названия. Компьютер просто упомянул, что его создатель — исследовательская группа компании «Роблз», а также показал схематичное изображение новой мышечной нити: в отличие от столбообразной формы, типичной для людей, у нее по поверхности проходил спиралевидный бугорок. Как будто вокруг карандаша обернули пружину. Введение нового протеина как основы мышечной ткани человека должно было породить множество проблем. Какая стимуляция необходима для мышцы, чтобы она начала сокращаться? Какие химические вещества стимулируют сокращение? Как будет мышца расслабляться? Как мышечный метаболизм превращает химическую энергию в физическую?

Вопросы казались очень сложными, но, изучая карту, я обнаружил, что ответ прост. Эта мышца разлагает АТФ — трифосфат аденозина, так же, как у человека. При более внимательном рассмотрении новый ген оказался очень похожим на ген миозина, к которому добавлено несколько тысяч нуклеотидов. Спираль на поверхности мышцы выделяла большое количество нового энзима, который стимулирует разложение АТФ; поэтому мышца сокращается быстрее и легче, чем у людей. К тому же сокращение происходит полнее.

Мысль о преобразовании самой клетки, направленном на то, чтобы сделать процесс более эффективным, казалась мне пугающей. Как могли в компании «Роблз» проработать много тысяч вариантов, чтобы найти единственный, дающий нужный эффект? Откуда они могли знать, какой результат получат? Но это было лишь первое из усовершенствований в организме Абрайры.

Карта показывала сотни других: сеть кровеносных сосудов лучше снабжала мозг, который увеличился на двести граммов. Преобразование зубов, в ходе которого были убраны клыки, давало возможность сильнее укусить, быстрее и тщательнее пережевывать пищу. Более длинные кишки и легкая проницаемость их стенок для питательных веществ давали химере возможность удовлетворяться половиной той пищи, которая требуется нормальному человеку. Хрящ у нее эластичней обычного, таз легче расширяется при родах; и она никогда не сможет сломать себе нос. Я удивился, обнаружив, что устройство ушей у нее лишь слегка отличалось от обычного для человека.

Многие преобразования потребовали замены всего лишь одного-двух звеньев в генах, они корректировали размеры и функции органов, и изменения казались незначительными, почти поверхностными; другие же требовали добавления многих сотен тысяч нуклеотидов в целые семейства генов. Но каждое усовершенствование проводилось предельно тщательно, обдумывались все последствия. Так что, если посмотреть на все в целом, становилось очевидным: изменения направлены на создание совершенного человека. Лучший известный мне генетический инженер по сравнению с этими учеными из «Роблз» — всего лишь уличный лудильщик. Даже если человек проживет еще два миллиона лет, он не станет таким совершенным, как Абрайра. С каждым новым улучшением, зафиксированным в ее карте, во мне росло уважение к ней как к идеальному организму. Я чувствовал себя так, словно слушаю симфонию, не музыкальную, а такую, которая разыгрывается на человеческих генах, но лишь я один в нашей маленькой группе мог оценить ее красоту и совершенство.

Я вспомнил шутку по поводу химер, прочитанную в одном медицинском журнале. Тогда боялись изменений, которые производили в организмах люди Торреса. В шутке говорилось: «Когда Бог создал человека, он сделал это хорошо. Когда генерал Торрес создал человека, он сделал это еще лучше». Мне показалось занятным, что в шутке оказалось больше правды, чем подозревал ее автор.

В другом углу лазарета Гарсиа и Завала изучали биографии самураев. Вдруг они оба одновременно заржали. Самураи начали посещать занятия военной академии Контани в возрасте шестнадцати лет. Теперь Завала утверждал, что он выиграл пари, так как японцы начинали свое обучение в шестнадцать. На это Гарсиа заметил, что каждого из них учили еще ребенком — и учителя-люди, и ИР, и многие курсы имеют прямое отношение к военному делу, хотя сами по себе они не военные. Например, гимнастические тренировки и самозащита неоценимы в боевой обстановке. Все приняли участие в споре, и Гарсиа проиграл, потому что ему пришлось признать, что дети по всему миру занимаются гимнастикой и учатся обороняться.

Пока они спорили, я нашел кое-что, заставившее меня призадуматься: хромосома 4, цистрон 2229, давала указание невралгическим клеткам в коре головного мозга вырабатывать протеин, названный просто «модификатор поведения 26». По структуре этот протеин очень напоминал преграду в передаче нервных импульсов, вызывающую биогенетическую социопатию. Инженерам «Роблз» понадобилось изъять всего две аминокислоты. Компания явно стремилась понизить способность Абрайры сочувствовать другим; но сочувствие необходимо для выживания вида. Мать должна заботиться о детях, если хочет, чтобы они дожили до зрелого возраста. И инженеры «Роблз», очевидно, знали, что совсем устранять эту особенность нельзя. Мне не понравилось то, что они стремились ее уменьшить.

Я запросил у компьютера сведения о модификаторах поведения и обнаружил несколько. Семь из них были обозначены номерами патентов. Я понятия не имел, каков их эффект, это уже выходило за рамки моей специальности. Но я заметил один патент на семейство генов, разработанный не в «Роблз»; он был создан Бернардо Мендесом, и так как я знал о его работах в области инженерии биологического территориализма, я по ранней дате патента смог предположить природу модификации — биогенетический территориализм химер усиливался так, чтобы они были более склонны к соперничеству. Это объясняло, почему Перфекто провел линии на полу, дабы никто не покушался на его территорию. Я вспомнил слова Абрайры, что химеры для аргентинцев не опасны, пока те остаются в пределах своей страны. Это имело смысл: если химеры считают, что нарушается их территория, они сходят с ума от ярости — и из-за своей социопатии, не задумываясь, уничтожают нарушителей. В прошлом я не обращал внимания на линии Перфекто. Теперь я решил избегать его территории, чтобы он не вздумал ненароком переломать мне ноги. Мне пришло в голову, что химеры являются своего рода антитезой социалистам: вместо того чтобы уничтожать территориализм человека, Торрес решил усилить его. Может быть, Торрес создал химер специально, чтобы противостоять бактериологической войне, которую, по слухам, собирались начать борцы с капитализмом? Однако это казалось маловероятным. Торрес начал свою работу за десять лет до того, как социалисты приступили к преобразованию своих народов. По крайней мере я задолго до этого слышал о работах по созданию химер. Я подумал: кого же собирались создать в «Роблз»? Совершенного человека или совершенного солдата? Закончив с модификациями поведения, я снова обратился к физическим усовершенствованиям. Список их казался бесконечным. Несколько человек за это время заглядывали в лазарет за лекарствами, и мне приходилось отрываться и обслуживать их. Стоило побеспокоиться. Рано или поздно кто-нибудь спросит, что мы тут делаем. Примерно через два часа я попросил компьютер напечатать все материалы об Абрайре, потом обратился к компадрес:

— Я хотел бы изучить эти генные карты дома. Но эту часть пари мы, пожалуй проиграли. Химеры генетически, несомненно, превосходят самураев. Наши химеры должны быть сильнее, быстрее и умнее их.

Завала улыбнулся.

— Значит, я побил вас в двух пунктах: самураи обучены не лучше и генетически нас не превосходят.

— Насчет генетики, может, оно и так, а вот относительно обучения я не уверен, — возразил Гарсиа. — Надо будет завтра утром сходить в библиотеку и разузнать о первых годах их тренировки. Если их курсы самозащиты включают тренировки в симуляторе, наподобие наших теперешних, тогда я получу твои деньги. — Гарсиа потянулся и зевнул: было уже поздно.

Все согласились, что Гарсиа прав, и пошли к выходу из лазарета. Мигель задержался рядом со мной, как это часто делал Перфекто. Он явно хотел находиться подле меня.

Я похлопал его по спине.

— Иди вместе с Гарсиа, мой друг, — сказал я. — Служи ему хорошо. — Это был приказ. Негромко отданный, но приказ.