дерзкую, как ему может показаться, фразу. И поделать с этим я не могла ничего.
Но он молчал. Молчал долгие несколько секунд, и лишь потом совершенно безэмоционально ответил:
— Хорошо, перенесём на шесть.
С души словно камень свалился. Вот и всё: в том, чтобы стоять на своём, нет ничего страшного. На губах расцвела улыбка.
— До завтра.
— До завтра, Беляева, — голос Градова всё так же оставался леденяще-холодным. — Удачи на собеседовании.
— Спасибо… — улыбнулась я, но моей благодарности Градов, скорее всего, уже не услышал, потому что завершил вызов раньше, чем я договорила.
Да уж. Из огня да в полымя — что-то мне подсказывало, что Денис был ещё цветочками по сравнению с прожжённым жизнью преподавателем. Как бы мне не увязнуть в ещё большей трясине.
Когда ты хочешь, чтобы новое «завтра» наступило быстрее, оно, как назло, всячески упрямится: упирается, брыкается, тянет резину, и в какой-то моменты ты понимаешь, что стрелка часов будто привязана. По ощущениям прошёл весь час, а на деле едва ли минуло пять минут. Этот вечер среды стал самым долгим вечером в моей жизни.
К приходу родителей я успела навести порядок на кухне и в прихожей, перемыть окна на втором этаже и сбегать в ближайший магазинчик за тортом — как никак, моё почётное третье место следовало отметить. На меня редко накатывал такой прилив сил — руки чесались на активную деятельность, с помощью которой я планировала заставить вредное время не стоять на месте, а идти-идти-идти.
Отец, раньше не наблюдавший за мной такой хозяйственности, не скрывал своего удивления:
— И что это на тебя дошло, а, дочь? — он взирал на меня с показной серьёзностью, которая, впрочем, не возымела никакого эффекта.
В ответ я лишь пожала плечами и поторопила его: нечего в прихожей расхолаживаться, когда на столе уже всё к чаепитию готово.
Вечер выдался душевным. Как в старые добрые времена… ещё до того, как я познакомилась с Давыдовым. Забавно, но только сейчас я осознала, как мне не хватало домашней атмосферы: любоваться красотой горящих от воодушевления маминых глаз, смеяться над отцовскими байками, обсуждать, как прошёл день.
Семья должна быть именно такой: дружной и любящей.
Часом позже, забираясь в постель и укрываясь пледом, связанным мамой из мягкой объёмной пряжи, я невольно пыталась «наложить» образ нашей счастливой семьи на Градова и его жену. Неужели они так же проводят вечера? Мне с трудом верилось, что в их отношениях есть та теплота, что связывает моих родителей. Может поэтому меня не мучила совесть. Я действительно считала, что не совершаю ничего дурного. Я не заставляла Евгения Александровича спать со мной. Не уводила его из семьи. Это был его выбор. И не мне нести за него ответственность.
И всё-таки единственное, чего бы мне хотелось, так это никогда не встречаться с этой женщиной. Меня устраивало, что я не знаю ни как её зовут, ни как она выглядит. Градов никогда не распространялся о ней, публичной персоной он не был, а потому мало кого интересовала его личная жизнь. Кроме, естественно, любопытных, вечно сующих нос не в свои дела студентов. Но даже им не способствовала удача.
Такое положение дел меня устраивало. Не спорю, раньше я тоже пыталась найти хотя бы каплю информации о супруге преподавателя в Интернете, даже «гуглила» женщин-юристов с такой фамилией. Откуда-то я взяла, что она тоже адвокат — а может это предположение лишь плод моей фантазии… но поиски успехом не увенчались. Сейчас это было мне лишь на руку.
Явившись на пары утром следующего дня, я подсела к сонным, едва продирающим глаза девчонкам и сунула каждой по стаканчику горячего шоколада из кофемата, из-за чего удостоилась благодарственных од. С улыбкой внимая хвалебным речам подруг, оглядела аудиторию.
Одногруппники не горели жаждой знаний, предпочитая ловить последние минуты перед римским правом. Кто-то дремал, подложив под голову руку; кто-то с головой был погружён в в свой телефон; а кто-то, как и мы, потягивал из коричневых пластиковых стаканчиков обжигающий губы горячий шоколад. Только он был самым сносным напитком в кофемате. От остального хотелось плеваться.
Промелькнула мысль о том, что девчонок надо обязательно сводить в «Крокодил»: они, как я, будут в восторге. Прозвеневший звонок заставил отвлечься от размышлений и ровно сесть на стуле. Последний в этом году учебный день потёк своим чередом.
На юридической психологии мы, обуреваемые почти летней жарой студиозисы, как воспитанники детского сада, вырезали из цветной бумаги аппликации и клеили на листе — преподаватель Мария Фёдоровна Скоробогатова отличалась неуёмной фантазией.
Обращалась она к нам исключительно уменьшительно-ласкательно. И самые лучшие, как она сама говорила, за четыре десятка лет её преподавания «котики», «птички» и «мышата» воодушевленно творили. Суть задания была проста: из предложенных Скоробогатовой фигур и цветов сделать аппликацию, которую затем она проанализирует и даст нам психологический портрет.
На этих парах раз в две недели мы отдыхали морально и действительно чувствовали себя самыми-самыми. Несмотря на то, что Мария Фёдоровна вместе с мужем были заслуженными психологами, авторами множества книг, в университете на них смотрели скорее с сочувствием, чем с уважением — а все странности списывали на «возраст».
Вот только для студентов чета Скоробогатовых была лучшими преподавателями. Хотя сперва мы с осторожностью и скептицизмом относились к задаваемым нам заданиям.
Сейчас же я подходила к Марии Фёдоровне, скромненько ютившейся за преподавательским столом, с опасливым интересом — что она «увидит» в моих трудах? Сухонькая, но живенькая и бодрая старушка взяла в руки мой листок и мельком взглянула на него сквозь толстые линзы очков. Её рыжие тонкие волосы, заплетённые в две жидкие косички, всколыхнулись, когда Мария Фёдоровна покачала головой.
— Котёночек ты мой, — она ласково улыбнулась. — Ну чего ты такой комочек сомнений и неуверенности? Смотри, какая красавица, а неуверенности в себе хоть отбавляй. — Она говорила тихо, да и расположенный в отдалении от студенческих парт стол служил небольшой гарантией конфиденциальности нашего разговора. — Ты очень много переживаешь из-за мелочей. Ты так сильно желаешь всё контролировать, что не можешь принять себя, своё место в мире и мир сам. Поверь, Кристиночка, этот контроль — эфемерный. Нет-нет-нет, — она часто-часто закачала головой. — Он тебе ничего не даст. Если ты примешь себя такой, какая ты есть, перестанешь строить планы по поводу и без, тебе легче будет.
Видимо, мой недоумевающий взгляд сразу показал Марии Фёдоровне степень моего удивления. Как можно было это всё увидеть в наклеенных на лист геометрических фигурах разных цветов? Что из них неуверенность — зелёный квадрат или