Читать интересную книгу Стужа - Рой Якобсен

— Значит, Онунда я убить мог? — ехидно перебил он. — А Транда Ревуна нет?

Этого Ингибьёрг слышать не желала.

— Почему ты так поступил? — крикнула она, совершенно вне себя.

Гест опустил глаза, пробормотал:

— Не знаю. — Он не кривил душой, но тотчас прибавил: — Чтобы отомстить.

— Наверно, это правда. — Она резко тряхнула головой, волосы облепили лицо, точно мокрая трава. — Но ты поступил так в первую очередь ради нас. Бог велел тебе.

— Да не все ли равно? — Гест почувствовал облегчение: нашлось хоть что-то, способное их примирить, к тому же она носит под сердцем его дитя. У него голова шла кругом при одной мысли о слабости и зависимости, какую несет с собою любовь. Интересно, поймет ли Онунд когда-нибудь, что именно это и уберегло его от смерти. Вдобавок, что ни говори, он все же отомстил, ведь там, на южном берегу фьорда, под холодным моросящим дождем, Онунд очнулся в бесчестье и унижении, по-прежнему одержимый неуемной жаждой мести.

Этой ночью Гест тоже лег спать в одной комнате с Грани. Но едва только парнишка уснул, пришла Ингибьёрг и вызвала Геста из дома. Она переоделась в сухое, и Гесту опять подумалось, что она изменилась, напряжена, огорчена и очень серьезна, а одновременно нерешительна, как ребенок, прямо-таки нежна и ласкова, хотя рот мог бы выглядеть и помягче. Она спросила, спит ли Грани.

— Да, — отвечал Гест. — Можешь сказать мне все, что имеешь сказать.

Ингибьёрг протянула ему кожаный кошелек и сказала, что на юге страны у нее есть родич, дядя по отцу, живет он на западном берегу озера Мёр, в Рингерики, а зовут его Ингольв сын Эрнольва.

— Он поможет тебе. А не захочет, покажешь ему этот перстень.

Гест открыл кошелек, увидел перстень и много серебра. Поблагодарил и сказал, что перстень возьмет, а серебро нет.

— Не возьмешь деньги — не получишь и перстень, — произнесла она тоном, не оставлявшим сомнений, что терпение ее иссякло.

Гест еще раз поблагодарил и согласился взять серебро. Потом добавил, что не прочь вздремнуть. Ингибьёрг помедлила, глянула на него, скрестила руки на груди, снова уронила, так что они закачались словно маятники.

Гест разбудил Грани.

— Помнишь обещание, которое дал мне весною?

Грани кивнул.

— Теперь исполнять его нет нужды. Ведь если я не ошибаюсь, Ари цел и невредим. Поэтому ты останешься в усадьбе, когда меня завтра отправят прочь отсюда, и будешь заботиться о Стейнунн и Халльбере и о ребенке, которого носит Ингибьёрг, отец его я, и ты обязан опекать брата.

— Вот так новости, — сказал Грани. — Куда же ты пойдешь?

— Завтра утром Хедин и его люди отведут меня на один из кораблей Ингибьёрг и скажут — громко, чтобы слышали Онундовы люди, — что они только сейчас узнали, кто я такой, и решили передать меня в руки ярла. Но Ингибьёрг спрячет на борту мое оружие, а корабельщики развяжут меня, как только усадьба скроется из виду. Я поселюсь в другом месте. Сделай так, чтобы Халльберы и Стейнунн на пристани не было, и, пока люди Онунда не покинут усадьбу, не говори им, что я в безопасности, ведь иначе те все прочтут по их лицам. Обещаешь?

Грани кивнул: мол, о чем разговор.

— Но ты рассказываешь все это по какой-то другой причине, верно? — спросил он.

— Верно. Причина в том, что ты мог бы пойти на Хедина с топором, думая, что он отсылает меня к ярлу. Так вот, проследи, чтобы никто другой этого не делал, ведь план известен только Ингибьёрг да Эгилю, даже Хедин ни о чем не ведает.

— Хорошо, что Рунольва здесь нет, — улыбнулся Грани.

— Да, — согласился Гест. — А теперь давай спать.

Хедин и его люди явились на рассвете, громко потребовали, чтобы Гест вышел из дома. К тому времени он успел собраться. По-прежнему лил дождь. Хедин с широкой ухмылкой торжественно объявил, что у него приказ заковать Геста в железа и отправить в Нидарос.

— Ладно, как велено, так и поступай, — сказал Гест.

Они отвели его в челн и привязали к кольцу у кормовой банки. Присутствовали при сем двое Онундовых людей и большинство населения усадьбы. Впереди стоял Грани с топором в одной руке и длинным копьем в другой, словно намереваясь пресечь в зародыше любые протесты. Ингибьёрг не видно. Зато Тородд тут как тут, отодвинул Грани в сторону, подковылял к челну, поднялся на борт, сел рядом с Гестом и потрепал его по колену — этакий благодушный мудрец.

— Ингибьёрг говорит, ты его не убил, — тихо сказал он. — Видать, в Исландии у тебя могущественный враг?

— Да, — ответил Гест, тоже шепотом. — Будь у нас в Исландии ярлы и конунги, Снорри Годи был бы хладирским ярлом. Но пока Онунд ищет меня, Снорри не станет докучать моим друзьям, как в Исландии, так и здесь.

Тородд задумался.

— Серьезная причина, — обронил он и опять умолк.

— Почему ты пришел сюда? — спросил Гест.

— Потому что не знаю тебя, — ответил старик. — И потому что сомневался, можно ли тебе доверять. А ты что же, хочешь, чтоб он вечно тебя преследовал?

— Пусть его ищет, сколько получится.

— Если кто другой его не убьет, — проворчал старик, встал, небрежно хлопнул его по плечу и уковылял на берег. Гест проводил его взглядом. Девочек он нигде не заметил.

— Доброго тебе пути, исландец! — крикнул Грани, а Хедин велел корабельщикам подняться на борт и приготовиться к отплытию, тем самым троим трэлям, что ходили к рифу снимать Онунда, все они были вооружены. Хедин стоял опустив голову, глядя на береговой настил.

— Смотри веселей, Хедин! — крикнул ему Гест. — Ты ж за этот подвиг Хавглам получишь в награду!

Хедин вскинул голову:

— Придержи язык!

— Почему это? Тебя же Бог наградит, только Бог, а больше никто.

Эгиль со товарищи вывели челн во фьорд и подняли парус. Напоследок Гест увидел тот сандейский сарай, где жил на первых порах. И вновь ему вспомнилось давнее утро, когда они с Тейтром смотрели с высоты на боргарфьярдарские долины и он думал, что история его переберется за море и сызнова продолжится в другом краю, надежда эта была слабая и возникла так давно, что тотчас же развеялась, ему было холодно и опять хотелось есть.

Часть вторая

Месть

Пока плыли на юг, погода все время была скверная, до Агданеса добрались через четыре дня и три ночи в сильный шторм, пришлось искать укрытия в окруженной густым лесом бухте, примерно там же, где три с лишним года назад Гест вместе с Хельги ступил на берег. Поставили палатку, заночевали. А утром Гест объявил трэлям, что остается здесь, они же пусть возвращаются на север.

Каждому он дал немного серебра, полученного от Ингибьёрг, всем поровну, и сказал, что они могут отправиться куда угодно, сами вольны решать. Эгиль искоса взглянул на него:

— Мы могли бы забрать побольше серебра и уйти, если б сделали это, когда ты был привязан к лодке. Только куда нам идти?

Гест склонил голову набок, посмотрел в непроницаемое лицо. Эгиль опустил глаза.

— Пусть Ран[56] наполнит ветром твой парус, — сказал Гест.

Он так и стоял на берегу, пока они шли на веслах к выходу из бухты и ставили парус. Потом закинул за спину котомку и двинулся на восток. Снова начал пешее странствие. И снова обходил усадьбы стороной, намереваясь на сей раз незамеченным добраться до Оркадаля, по торному тракту перевалить через горы на юг, прежде чем весь край погрузится в зимнюю спячку.

Но шагал он тяжелой походкой, все медлительнее, в конце концов, уже брел нога за ногу. На третий день очутился в лесу над усадьбой Эйнара сына Эйндриди, хотя направлялся вовсе не туда. Его терзали сомнения: в Йорве он оставил Аслауг разбираться с алчущим мести Онундом, в Сандее свалил все на Ингибьёрг и детей, сам же пустился в бега, земля горела у него под ногами, все равно, убил он или не убил, — и вот он здесь, в лесу посреди Норвегии. Ему вспомнился Тейтр и его слова о том, что в тумане человек непременно заплутает, как раз оттого, что старается не сбиться с пути, а значит, самое милое дело — сидеть на месте.

И он сидел на месте.

Сарай, где они с Тейтром последний раз ночевали, был заперт, Гест устроился в лесу и сразу начал замерзать, медленно, но верно, смотрел сквозь густой черный ельник на красную осеннюю луну, меж тем как стужа вгрызалась в спину и ныла рука, сжимавшая нож. Он словно чего-то ждал, то погружаясь в полузабытье, то снова из него выныривая, как набрякшее водой суденышко на бурном море. Потом вдруг услышал стук, удары топора, вскочил, но никого не увидел, кругом лишь солнце и безветрие. День оплеснул леса желтым, легким светом. На склоне холма напротив работали дровосеки, два с лишним десятка трэлей, одни рубили деревья, другие правили лошадьми, оттаскивали бревна. В чистом, прозрачном воздухе их голоса звучали уютно, по-домашнему, но спина у Геста по-прежнему была скована стужей, и почему-то он не мог спуститься вниз и выйти к ним со своими вопросами насчет дальнейшего пути.