Но вернусь к концертным поездкам. Однажды концертная бригада, в состав которой входили актеры Папанов и Миронов, а также актер и администратор в одном лице Рудольф Фурманов, отправилась в г. Псков. Как раз в это время умирает очередной Генеральный секретарь ЦК КПСС Андропов. В стране был объявлен трехдневный траур. Разумеется, все развлекательные мероприятия отменили. И Андрей Александрович предложил отцу поехать в эти дни в Псково-Печерский монастырь, тем более Папанов там не был. Миронов рассказал, что там бывает его мама, и обещал познакомить с наместником Псково-Печерского монастыря архимандритом Гавриилом, которого сам знал. Отец Гавриил оказался интереснейшим человеком. После этой поездки папа поддерживал с ним дружеские отношения. Архимандрит, когда приезжал в Москву, часто бывал у нас дома. В один из приездов подарил отцу икону, часто в письменной форме поздравлял нас с праздниками.
14 октября 1984 г.
Печеры
Народному артисту СССР
Папанову
Глубокоуважаемый и дорогой Анатолий Дмитриевич!
С большим чувством благодарности вспоминаю мое посещение Вашей уютной квартиры и сердечное гостеприимство, которое Вы проявили ко мне.
Мне приходится встречаться с людьми разных званий и положений и выносить из этого различные впечатления. При встрече с вами я был удивлен Вашей подвижнической жизнью, которая представляет для нас добрый пример. Увидел скромность Вашей жизни и в то же время Вашу великую духовную силу. Желаю Вам, дорогой Анатолий Дмитриевич, и в дальнейшем успехов в работе, счастья в семейной жизни, всегда быть таким добрым, бодрым и обаятельным. Бодрость восстанавливает дух человеческий, сообщая ему постоянное пребывание в любви к другим людям. А любовь к людям и к миру выражается прежде всего в молитве о мире.
Поздравляю Вас и Вашу милую супругу с наступающим праздником святой пасхи Христовой. Дай Бог, чтобы свет Христова Воскресения всегда освещал путь Вашей жизни, по которой вы идете, неся радость и счастье людям.
С братской любовью во Христе наместник Псково-Печерского монастыря Архимандрит Гавриил И с еще одним замечательным человеком познакомил Миронов отца, когда они были на концертах в Пскове. Это был Семен Степанович Гейченко – директор музея-заповедника в Пушкинских Горах. Еще родителя Миронова были дружны с этим человеком, да и сам он его хорошо знал. И так сложилось, что свой последний день рождения Миронов отмечал у Гейченко, в Пушкинских Горах.
А концерты с участием Папанова и Миронова проходили так. Папанову отдавалось первое отделение, в котором он отдавал предпочтение классической прозе, поэзии. Мне кажется, что так он компенсировал тягу к серьезным драматическим ролям, которые невозможно было сыграть в Театре сатиры. Это мог быть Пушкин, он любил читать отрывки из «Евгения Онегина» или «Медного всадника». На телевидении даже был снят фильм, в котором Папанов читал «Медного всадника». В его репертуаре была и современная поэзия. Например, помню, как он читал с эстрады «Две коляски» Ножкина. В нашем доме сохранилась целая библиотека современной поэзии, собранная отцом.
Второе отделение концерта отдавалось Андрею Александровичу Миронову. В его выступлениях царили шутки, легкая эстрадная песня, смех. Рудольф Фурманов вспоминает: «Когда Андрей выходил на сцену – легкий, блистательный, элегантный – никто даже не мог заподозрить, что порой это дается ему с ужасной болью. У него был часто повторяющийся фурункулез, и это доставляло Андрею много физических страданий. Он весь был изрезан, шрамы от удаленных нарывов покрывали его тело. Сильные нарывы появлялись под мышками. Иногда после выступлений вся рубашка его была в крови. Видимо, перенесенные во время войны в раннем детстве болезни как-то отразились на состоянии организма в целом, так как заболевание то отступало, то повторялось вновь, но окончательно не излечивалось. Периодически Андрей ложился в больницы».
Отдача на концертах Папанова и Миронова была стопроцентной. Ведь это особое свойство таланта – выкладываться до конца, до сгорания на концерте, на спектакле, на репетиции, ничего не экономя. В Театре сатиры было два таких актера, способных на подобное творческое самосожжение. У них было очень много общего, например грустные глаза – глаза лучших и честнейших представителей своего поколения. В одном случае – поколения, опаленного войной, в другом случае – поколения «шестидесятников». Веселая улыбка, безотказно вызывающая ответную реакцию радости, добра и света. Театр стал их главной любовью, и они оба ценили его превыше всего. Не было такого случая, чтобы они опоздали на спектакль. Как-то я спросила отца, как они ухитряются вернуться вовремя из самых удаленных уголков страны? Он ответил, что для них добраться до Москвы не проблема. Они летали в кабинах гражданских экипажей, когда не было билетов. Их сажали в свои самолеты военные летчики, «подбрасывая» на подмосковные военные аэродромы. Бывали и перелеты на вертолетах. Не было случая, чтобы их не узнали и не помогли с билетами или машинами. Конечно, Миронов был очень популярный актер, но он знал себе цену, умел сохранять дистанцию и при этом оставался интеллигентным и доброжелательным к людям.
Как-то в Звенигороде Андрей Миронов стоял на улице с Эльдаром Рязановым и вспоминал о съемках фильма «Бриллиантовая рука», которые проходили в Сочи. В частности, вспоминал о том, как во время съемок эпизода, в котором участвовали Юрий Никулин, он сам и Анатолий Папанов, из толпы зевак прорвался к самой площадке какой-то верткий небритый тип и, оттолкнув Миронова с Папановым, подбежал к Никулину с криком: «Здорово, разгильдяй!» «Вот тут-то мы, – сказал Андрей Миронов, – по-настоящему позавидовали популярности Юрия Никулина в народе. Нас-то с Папановым он не заметил…» В это время мимо проезжал на велосипеде какой-то звенигородский обыватель. Он резко затормозил и, уставившись на Миронова, закричал на всю улицу:
– Вот так хрен к нам пожаловал!
– Вот так-то, Андрей, – заметил Рязанов. – Теперь я вижу, что вы с Никулиным вполне сравнялись по популярности в народе!
Миронов никогда и ни о ком не говорил плохо, а если нужно было сказать, то говорил в лицо. Положение звезды не снижало, а повышало барьер требований к себе. Он умел слушать людей с подлинным вниманием, что редко бывает у звезд такого ранга. Был жутким самоедом. Претензии, если что-то не получалось, предъявлял только к себе. И, конечно, как и всякий артист, он был очень ранимым человеком, глубоко и душевно переживая все невзгоды и несправедливости, но не давая этим переживаниям вылезать наружу. Поэтому у людей, мало его знавших, складывалось мнение, что он легок и беззаботен, «баловень судьбы». У него была любимая фраза, которую иногда повторял и папа: «Настоящего художника может обидеть каждый, а материально поддержать – никто». Миронова обожали. Тот же Рудольф Фурманов, легендарный организатор концертных поездок и его друг, вспоминает: «Однажды, будучи в Москве, я провожал Андрея в аэропорт, когда Театр сатиры выезжал на гастроли за рубеж со спектаклем “Трехгрошовая опера”. Жена Плучека, в громком разговоре, как бы балагуря, бросила фразу, смотря на Миронова: “Опять мы везем это говно за границу”. Андрей побледнел, поставил чемоданы и повернулся, чтобы уйти. Он не понимал, как люди не чувствуют границу дозволенного. Плучек крикнул вдогонку: “Андрей, это Зиночка так шутит, ну не сердись. Это у нее такой юмор. Андрей, вернись, прошу тебя!” Иногда на судьбу театра и актеров, как ни странно, влияет вкус и поведение жены художественного руководителя.
Когда мы собрались однажды в актерской компании, Андрей Александрович Миронов, Анатолий Дмитриевич Папанов и другие актеры, работавшие и ушедшие из Театра сатиры, то Андрей рассказал этот эпизод в аэропорту. Некоторые артисты обратились к Миронову и Папанову с вопросом: “Ну скажите, что вы терпите поведение Зины – жены Плучека? Она же у вас командир”.