В невероятном сплетении пулеметных и пушечных очередей, черных и серых разрывов, в бешеной круговерти машин у одного из «илов» вспыхнули крыло и хвостовое оперение. На огромной скорости штурмовик на глазах разрушался, превращаясь в обгоревший скелет, но летчик в душевном порыве продолжал наносить удары по врагу, решив, по-видимому, использовать свои боевые возможности до последнего вздоха.
Мы приземляемся на запасной аэродром, недавно освобожденный нашими войсками, ставим самолеты в капониры и собираемся вместе. Лица у всех суровые, в глазах боль и ненависть к врагу. Миша Погорелов отводит меня в сторону.
— Давай пройдемся, — негромко просит, нервно разминая в пальцах папиросу.
Мы идем по обочине аэродрома. Михаил молчит, глубоко затягиваясь. Наконец не выдерживает:
— Да, он настоящий герой! Я понимаю, о ком речь.
— А мы смогли бы так?
— По обстановке, полагаю, да.
Миша затаптывает носком сапога окурок в землю и опять молчит. Вытаскивает новую папиросу. Героический подвиг нашего боевого побратима летчика-штурмовика, сгоревшего в воздухе, потряс нас обоих.
Разве мы, штурмовики и истребители, не из одного теста? Все зависит, видимо, от обстоятельств, от момента. От одного мига. Когда забываешь обо всем на свете. Если на твоем пути перекрещиваются жизнь со смертью и ты попадаешь в то перекрестье, тогда для тебя самой дорогой и важной целью — дороже жизни — оказывается победа. Сегодня штурмовик с честью вышел из этого перекрестья.
Немногословный Михаил высказывался редко, но всегда весомо и откровенно. Мы ходили по полю. Неожиданно перед нами открылось кладбище фашистских транспортных самолетов Ю-52.
— Уничтожены недавно, — кивнул в их сторону Погорелов. — Металлолом свежий.
— Когда-то мы могли лишь мечтать о таком зрелище.
— Оборона, отступление — страшное дело. Даже для авиации, особенно, когда она лишена возможности подняться в воздух. Самолет не зацепишь тросом и не потянешь на огромное расстояние тягачом. Единственный выход — превратить в металлолом.
— Пусть превращают. Пригодится нам после войны. Металл подходящий.
Михаил задумчиво выпустил табачный дым прямо перед собой, разогнал его ладонью.
— А знаешь, как мы спасли наши машины, когда противник прорвался к Орше? — спросил он и рассказал интересный случай.
…С целью парализовать движение, захватить грузы, отправляемые на восток, гитлеровцы рвались к станции. На платформе уже стояли самолеты нашей эскадрильи — девять И-16. Эвакуировать воздухом их не успели (не хватило горючего), решили использовать железную дорогу. Группу возглавлял инженер полка капитан Мягков… Орудийные выстрелы, скрежет гусениц слышались уже рядом. Было ясно: немцы вот-вот появятся и здесь. Наши летчики ходили по перрону, будто босые по битому стеклу. Машины новенькие, не были в бою, неужели придется взорвать?
«Где паровоз?» — не отходил инженер от дежурного по станции. Тот звонил во все концы, на кого-то кричал, от кого-то требовал, но время не стоит на месте… Капитан волновался. Ведь ответственность за эвакуацию возлагалась на него.
Мягков подошел к составу и неожиданно скомандовал:
— По самолетам!
Вопросы были совершенно излишни, медлить нельзя ни секунды. Все бросились к машинам и только успели сесть, как послышалось гудение на первой платформе. Это инженер прогазовывал мотор. Казалось, что он готовится двинуться с платформы, как со взлетной полосы. От тяги пропеллера самолета платформы вздрогнули и медленно покатились по рельсам.
Эшелон благополучно прошел мимо зеленого семафора до следующей станции. Там подали паровоз…
— Здорово! — вырвалось у меня. — Вот это изобретательность!
— Инженер полка за это удостоен ордена Ленина, — улыбнулся Михаил. — А знаешь, — продолжил он свою мысль, — мне кажется, что каждый человек способен на подвиг. При исключительных обстоятельствах. Вот как сегодня у этого парня-штурмовика. Ведь война — это и есть огромный перекресток жизни и смерти. В решающий момент, я уверен, никто из нас не предпочтет общему делу свое личное… Вот пилот и выбирает, что важнее для результата боя: его жизнь или героическая смерть во имя победы.
— Философ ты, Миша. Скажи, а где сейчас тот инженер?
— Мягков? Погиб под Москвой. Сам он москвич — и голову сложил за свой родной город. Много там осталось хороших ребят, отличных летчиков… Сегодняшние наши успехи — это и их боевые дела.
Время возвращаться. Идем рядом, переполненные впечатлениями от недавнего боя и от увиденного кладбища немецкой техники. Таковы они — жизнь и смерть на войне.
Стечение обстоятельств, когда мобилизуешь все клетки своего «я» — мозг и мускулы, все физические и умственные способности, как этот штурмовик, как тот инженер.
Рассказ Михаила открыл много ранее неизвестного для меня. Немало прошел он трудными дорогами, на многих «перекрестках» побывал. Но самое трудное еще впереди.
…На следующий день — полеты в район Котельниково. Облачность довольно высокая — до 500 метров, видимость вокруг — до трех километров. В составе группы идут Погорелов, Бугарчев, Молчанов, Мочалин. Под нами густо рябеют на земле окопы, воронки. К горизонту тянутся, медленно перемещаясь вверх, столбы черного дыма. Часто вспыхивают выстрелы орудий, видны фейерверки пулеметных очередей. Слева из оврага выползают наши танки. Они выкрашены в белый цвет и потому еле заметны на снегу. У противника танки темно-зеленые с коричневым камуфляжем — очевидно, из предназначенных для действий в Египте или Индии. Ничего, в России они горят отлично, может, даже лучше, чем в песках пустынь. Хотя армия Роммеля терпит поражение и там.
Проходим вдоль линии фронта, наблюдая за нашими войсками. Вражеской авиации пока нет. В небе спокойно. Барражируем над передним краем. Мой ведомый, сержант Володя Мочалин, докладывает:
— С юга группа «мессеров».
У Володи зоркий глаз. Во мгле еле различаю черные точки. Они приближаются, обретают свою обычную форму. Насчитываю около десятка машин. Истребители идут осторожно, оглядываются — научились осмотрительности. Вообще за последнее время в действиях противника не отмечается прежней наглости. Видимо, хорошо понимают: их безнаказанность и превосходство ушли в безвозвратное прошлое.
Воздушный бой начался с ходу и на малой высоте. Низкая облачность ограничивала маневр по вертикали, поэтому мы сходились в основном на виражах и в лобовых атаках. Это самое тяжелое в воздушной схватке. Летчик как бы скован, лишен простора, вынужден держаться неширокого радиуса действий. В таких случаях необходимы высшая осмотрительность, точная координация при пилотировании, иначе свалишься в штопор, а рядом земля.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});