Читать интересную книгу Иди за рекой - Рид Шелли

Взяв в руки склеенный крест и по‐прежнему ощущая печаль того давно минувшего дня, я заметила самодельный деревянный крестик, лежащий на полке позади всех остальных. Два ивовых прутика, перевязанных посередине красной рождественской лентой. Я совсем забыла о нем, но сейчас сразу его узнала. Этот крест сделал для мамы Сет. Он положил его в коробочку, перевязал кривоватым бантиком и робко вручил маме, когда нам разрешили вернуться в дом к ужину из ветчины в глазури. Мама приняла подарок вежливо, но без особой радости, а потом отложила в сторону и приступила к еде. Сет не взглянул ни на нее, ни на кого‐нибудь из нас, пока все не начали передавать друг другу тарелки. Угощений, наготовленных мамой и Вив, на столе была настоящая гора, но Сет практически ничего не съел.

Я спустилась с лестницы, сжимая в одной руке фарфоровый крест с трещинами, а в другой – самодельный. Эти два креста хранили правду о моем брате – о его пылком нраве и буйстве натуры, но и о том уголке души, где он хотел быть хорошим и даже знал, как это делается, – о том уголке души, где ему хотелось, чтоб его любили, только вот внушить эту любовь он не умел. Его озлобленность привела к страшной беде, и память моя была полна этой бедой настолько, что я едва могла припомнить мальчика, способного старательно смастерить ивовый крест в знак извинения за свой проступок. Мама сберегла оба креста. Возможно, мне следовало увидеть в этом некий знак. Кресты лежали у меня на ладонях, и некоторое время я смотрела то на один, то на другой, а потом отнесла на кухню и бросила оба в мусорное ведро.

Несколько дней спустя я вытирала и убирала на полку посуду после обеда, и тут на крыльце послышались тяжелые шаги, а за ними – три увесистых удара в дверь. Я сразу поняла: это он. Нервы задребезжали, и я принялась бессмысленно метаться по кухне. Я сотни раз представляла себе, как Сет явится на ферму, но цивилизованного стука в дверь среди моих воображаемых версий не было.

Я глубоко вздохнула и подхватила папино ружье. Идя по коридору и через салон, я перебирала в голове способы, которыми Сет все равно сумеет проникнуть в дом. Конечно, я убрала ключ с деревянной балки на крыльце, где он висел десятилетиями, но, возможно, у Сета есть собственный дубликат, а еще он может разбить окно или высадить дверь плечом. Но когда я подошла поближе, он просто постучал еще раз, погромче, от чего собаки, закрытые в комнате Руби-Элис, зашлись лаем.

Я набралась смелости и выглянула в окно салона, и оттуда на меня в ответ, почти нос к носу, смотрел мой брат. С бешено колотящимся сердцем я отскочила назад.

– Тори, открывай, черт тебя дери, – потребовал Сет через окно.

Беглый взгляд на брата мне мало что сказал – только то, что он похудел и отрастил темную всклокоченную бороду, с которой походил на взрослого мужчину больше, чем я ожидала.

– Ну же, – низким упрашивающим голосом поторопил он меня. – Я тебя не трону.

Я замерла, пытаясь привести в порядок эмоции, и тут поняла, что за себя не боюсь. Какое бы зло ни принес с собой Сет, если оно направлено против меня, я его одолею. А вот если он захочет причинить вред Руби-Элис, тут у меня уверенности не было. Когда собаки притихли, я снова подошла к окну и через окно велела ему сесть в кресло, стоящее на крыльце. Он усмехнулся моему требованию, но послушался.

Я натянула свитер, взяла винтовку и торопливо вышла на крыльцо, вдавив на ручке кнопку замка и плотно захлопнув за собой дверь, и тут же, не сводя с него глаз, поспешила в дальнюю часть веранды.

Сет хрипло рассмеялся и сказал:

– Я думал, ты ненавидишь это старое ружье.

– Так и есть, – отвела я, довольная, что он первым делом заметил именно ружье, и надеясь, что оно само скажет обо мне все, что Сету надо знать.

Мы долго молчали, изучая друг друга. Удивительным образом это был Сет и в то же время не Сет. Пахло от него все так же – сигаретами и виски, но коренастый шестнадцатилетний парень с русыми волосами, сбежавший из Айолы, превратился в темноволосого и темнобородого мужчину возраста двадцати двух лет с по‐новому высеченным лицом. Между густых бровей пролегли глубокие морщины, и кожа на одной щеке покоробилась под длинным белым шрамом. Серые глаза казались знакомыми, были все такими же нервными и бегающими, но как будто помягче и не такие обиженные, как у мальчика, которого я когда‐то знала. Плечи у него были широкие, но под светло-коричневой курткой угадывалась худоба. Грязные руки, опухшие и шишковатые, как у папы, слегка дрожали, когда он снова и снова потирал ими грязные джинсы на ляжках. Что‐то в его позе говорило о том, что за эти шесть лет с ним случилось немало неприятностей, и все эти неприятности, я нисколько не сомневалась, он навлек на себя сам.

Я не могла угадать, какие изменения видит он во мне, но сама я поняла о себе главное: теперь мне ничего не стоит им командовать и держать в руках ружье.

– Я тут наткнулся в Монтроузе на Данлэпов, и… – начал он.

– Я знаю. Милли мне рассказала, – перебила я.

– Правда? – удивился он. – Мне казалось, вы больше не общаетесь.

Я пожала плечами.

– Она сказала, что ты приедешь за деньгами, – сказала я.

– То есть ты не удивлена, – нервно хихикнул он.

– Я удивлена только тем, как долго ты не объявлялся, – сказала я, намереваясь оскорбить его обвинением в жадности, но он ответил как ни в чем не бывало:

– Да че‐то никак решиться не мог. Ведь я ж себе всегда говорил, что сюда больше не вернусь.

Я про себя отметила, что ради денег он смог нарушить свое обещание, а вот ради того, чтобы побывать на папиных похоронах, – нет. Он догадался, о чем я думаю, и пожал плечами в ответ на мое невысказанное осуждение.

– А я, может, не только за деньгами вернулся, – сказал он наконец.

– За чем же еще? – спросила я.

– Мне, может, сказать тебе кой-чего надо, давно.

Он поглядывал на меня искоса и был очень похож на того мальчика, который подарил матери самодельный крест после того, как испортил нам Рождество.

Я задумалась над тем, как по‐разному мы с братом сносили свои тяготы. Когда на нас обрушилась наша первая потеря, мы оба были слишком малы для того, чтобы понять, как с ней справиться. Мы просто стали жить дальше – без матери, без Кэла и без тети Вив, на месте которых теперь были лишь слабеющий отец и обозленный искалеченный дядя. Чтобы жить дальше, мы просто стали более мрачной версией того, чем всегда и были: я – еще более послушной девочкой, а Сет – еще более злым мальчиком. Ни он, ни я ничего другого и не умели. Но Уил освободил меня от доспехов робости, а Малыш Блю – научил быть сильной. А вот Сету едва ли так же повезло. Я скрепя сердце приготовилась к тому, что он скажет.

– Я давно хочу тебе сказать, – продолжал он, тяжело сглотнув. – Это не я убил того краснокожего типа.

Я старалась дышать спокойно. Мне хотелось сказать ему, что Уил – никакой не тип, и не краснокожий, а человек, у которого было имя и такое обаяние, до которого Сету как до неба. Но в этом не было никакого смысла. Так что я просто рявкнула в ответ:

– Ну а что еще ты мог мне сказать! Ведь ты же приехал за деньгами! Ради этого можно что угодно сказать!

– Нет, Тори, честное слово, – Сет бешено замотал головой. – Это был тот парень, Форрест Дэвис. Он… Он привязал… ну, это он того мальчишку. Я был там – зря, конечно, не надо было, но я этого не делал.

Я не придумала другого ответа, кроме как покрепче схватиться за ружье. Жестокость была мне абсолютно чужда, и все‐таки в этот момент я поняла, что такое жажда расплаты, ощутила безумную тягу к отмщению и отчаянное желание притупить собственную боль, причинив как можно больше боли другому. Я вспомнила ту страшную ночь, когда Сет вернулся домой пьяный и торжествующий, и я не сомневалась, что у него все руки были в крови, но у меня только и нашлось сил – уползти прочь.

– Если ты там был, – проговорила я, когда снова обрела дар речи, – то какого черта его не остановил?