— Но зачем, черт возьми, она вообще принесла ее сю-вспылил я.
— Возможно, я ошибаюсь, сэр, но мне кажется, мадам решила сделать вам сюрприз.
— Сюрприз, мне? — фыркнул я.— Не нужна мне эта проклятая птица, хотя бы к ней приложили горшок золота!
— Должен сознаться...— начал Себастьян.— А вот и мадам. Она, несомненно, объяснит, зачем здесь очутился... э... Моисей, если мне будет позволено называть его только по имени.
Я отметил веселые искорки в его глазах.
— Себастьян,— сказал я,— мартини для мадам, двойное виски и минеральную воду для меня. Да, и если у вас есть настойка «боли-голова», принеси стаканчик для попугая.
Он поклонился и выдвинул стул для приближающейся к столу причины всех моих бед.
— Привет, милый! — воскликнула она.— Ты рад, что я нисколечко не задержалась?
— Вы оба не задержались,— зловеще произнес я. Урсула виновато попятилась.
— О, так ты уже видел Моисея? — осведомилась она с напускной беспечностью.
— Попробуй его не заметить,— едко вымолвил я.— Эта чертова клетка ободрала носки моих тщательно начищенных ботинок, и в левый ботинок непрерывно сыплется песок вместе с тем, что, насколько я разбираюсь в садоводстве, называется семечками. Впрочем, с такой же вероятностью это может быть пометом. С какой стати, позволь мне спросить, Моисей непременно должен участвовать в трапезе вместе с нами?
— Ну же, милый, не надо на меня сердиться. Ненавижу, когда ты начинаешь сердиться, кричать и фыркать, точно этот бун Ахиллес.
— Аттила,— поправил я, не в силах добавить, что вместо «бун» следовало сказать «гунн».
Устремленные на меня глаза Урсулы наполнились влагой, и две огромные слезы, яркие, как падающие звезды, скатились вниз по щекам.
— Милый,— хрипло заговорила она,— мне так тяжело пришлось, не будь так жесток со мной.
Я был уже готов смягчиться, когда она добавила: — И с бедным Моисеем.
К счастью, появившиеся в эту минуту напитки помешали мне высказать все, что я думал о «бедном Моисее». Я молча поднял свой бокал, а Урсула выжала из источников, что кроются «в непостижимых мужчине глубинах», еще две слезы невероятной величины. Сердце мое было готово растаять под действием такого проявления чувств (разумеется, ложного), но тут к нам подошел Себастьян, держа в руках меню.
— Сэр, мадам,— сказал он, вручая нам с легким поклоном по экземпляру,— сегодня мы можем предложить вам превосходные блюда. Очень хороши жареные почки молодого барашка, есть особенно крупные, сочные устрицы...
— А как насчет жареных попугаев? — перебил я его.— Желательно серых из Западной Африки.
Урсула свирепо уставилась на меня.
— Попугаев не едят,— сказала она.
— Почему же, в Западной Африке еще как едят,— возразил я.
— По поводу вашего вопроса, сэр,— мягко вмешался Себастьян.— В нашем меню нет попугаев. Нам объяснили, что у них жесткое, неудобоваримое мясо, кроме того, оно воздействует на человека так, что он начинает разговаривать во сне.
Мы с Урсулой рассмеялись, и за столом воцарился мир.
— Объясни мне все-таки, почему я должен завтракать в «Дорчестере» в обществе птицы, которую мой приятель таксист назвал порнографическим попугаем? — спросил я.
— Понимаешь, милый, он был благополучно доставлен в мой номер, хотя мне пришлось заплатить носильщику щедрые чаевые, потому что Моисей назвал его... ладно, неважно, как он его назвал. Как бы то ни было, мне понадобилось выйти за покупками, взять себе кое-что и фрукты для Моисея. Тут я заметила, что в его блюдечке не осталось воды, а он явно хотел пить, поэтому я налила ему водки с тоником из холодильника, который стоит в спальне...
— Что ты ему налила? — перебил я, не веря своим ушам.
— Водки с тоником, милый. Ты знаешь — то, что русские лодочники пьют там, на Вулгаре. Моряк, у которого я его купила, сказал, что Моисей только это и пьет. Так вот, должно быть, Моисей, бедняжка, умирал от жажды, потому что сразу все вылакал. После чего как будто задремал.
— Неудивительно,— заметил я.
— Я налила еще на случай, если он проснется и еще захочет пить.
— Еще?! — снова перебил я.— Сердце мое, ты сошла с ума.
— Почему? — удивилась Урсула.— Сама я водку не люблю, но это еще не значит, что должна отказывать ему. И вообще, с какой стати я должна подражать этим невоздержанным людям, которые учат других, как себя вести.
— Вот именно,— отозвался я.
— В этом заключаются истоки всех преступлений,— последовало несколько загадочное объяснение.— Когда посягают на гражданские права людей, делая их бесправными.
— И что ты сделала потом, когда залила ему шары? — осведомился я.
— Залила шары? Что это значит?
— Это такое выражение, означает, что ты напоила его так, что он стал буянить.
— Но он и не думал буянить,— торжествующе произнесла Урсула.— Моисей упал на пол клетки, и я страшно испугалась. Думала, он умер, пока не услышала, что он храпит.
— И что же было дальше? — поневоле увлекся я ее повествованием.
— Дальше я отправилась в универсам «Фортнум энд Мейсон», чтобы купить корм для Моисея.
— «Фортнум энд Мейсон»? Почему не в какую-нибудь зеленную лавку в ближайшем переулке?
— Чтобы люди потом видели, как я вхожу в «Клариджес» с кучей бумажных пакетов? Милый, ты соображаешь, о чем говоришь?
— Однако тебе ничто не помешало войти в «Клариджес» с клеткой, в которой попугай распевал похабные частушки,— заметил я.
— Но это совсем другое дело, милый. Моисей — птица. Будто ты не знаешь, что все англичане обожают животных.
![]()
— Готов побиться об заклад, что они сделали бы исключение для Моисея,— сказал я.— Ладно, продолжай. И что же ты купила в «Фортнуме»?
— Ну, у них там были фрукты и орехи, разумеется, и я купила ему большую коробку шоколадных конфет с ликером, так как знала, что он их любит. Но представь себе, милый, ты ведь знаешь, «Фортнум энд Мейсон» похваляются тем, что у них есть всё на свете?
— Они так говорят,— согласился я.
— Так вот, я их ущучила. У них не оказалось двух продуктов, про которые тот моряк говорил, что Моисей их особенно любит.
— И какие же это были продукты?
— Моряк говорил, что Моисей был не прочь пощипать крампеты и бристоль-ситиз.
Ладно, сказал я себе, крампет — не криминал, кто называет так пористые лепешки, кто подразумевает башку, но попадись мне в руки тот веселый морячок, я надолго уложил бы его на больничную койку: откуда бедной Урсуле знать, что жаргонное «бристоль-ситиз» означает «сиськи»...
— Ну? — поинтересовался я.
— Они ответили, что сейчас не сезон крампетов. Я первый раз услышала, что у крампетов бывает сезон. Это же не грибы, не куропатки, наконец.
— А что тебе сказали про второй продукт?
— Мне кажется, продавец не совсем понял, что я подразумеваю, потому что он посоветовал мне обратиться в секцию дамского белья.
— И что же ты сделала?
— Что — села на такси и поехала обратно в гостиницу. Спросила таксиста, не знает ли он, где я могу найти бристоль-ситиз. Он ответил, что знает только про те, которые у его жены, и она очень дорожит ими. А где она их достала, говорю. Он сказал, что они достались ей по наследству. Тем временем мы доехали до «Клариджес», и там дежурный администратор сообщил, что меня хотел бы увидеть управляющий. Этот управляющий — один из друзей моего папочки, я подумала, что он хочет преподнести мне цветы или еще что-нибудь, и сказала, пусть зайдет в мой номер через пять минут.
Она остановилась, посмотрела на пустой бокал; я подал знак официанту, что требуется добавка.
— И как только я вышла из лифта, сразу поняла, зачем понадобилась управляющему,— продолжила Урсула.
— Моисей?
— Ну да. Он проснулся и стал распевать самые ужасные песенки, какие только можно себе вообразить. Да так, что было слышно чуть ли не на всю гостиницу. Я подбежала к номеру, от расстройства уронила ключ, а когда нагнулась за ним, из корзины вывалились все мои пакеты, и апельсины покатились по полу. В эту минуту подошел управляющий.
