— Это еще и вопрос везения.
— А тебе везло?
— Еще как! Сначала Адам, потом вы. Михаэль дал мне денег взаймы, чтобы я заплатила залог.
— Что? Ты сидела в тюрьме?
— В тюрьме?
— Ну, залог.
— Нет, нет, для хозяев квартиры. Три месячных оплаты вперед, на случай, если что-нибудь чинить придется.
— Три месячных оплаты? Они с ума сошли?!
— Да ладно, все у вас получится. В крайнем случае попросишь у Михаэля, Адаму же не обязательно об этом знать.
— Адам думает, что Михаэль — офицер или что-то типа того. Он говорит, что видел его в Тростберге.
— Как это офицер? Я же жила у него.
— До лагеря?
— У него там был один знакомый, и тот все так устроил, что мне даже не нужно было жить в лагере. Я там только бланки заполнила. Передашь мне горгонзолу?
— Целиком весь кусок?
— Да. — Катя положила сыр на сковородку. — Михаэль всю дорогу только о тебе и говорил. Все время начинал по новой.
— Он сердился?
— Он просто не мог понять. Я ему говорила: разворачивайся. Но он уперся.
— Если б он дал мне чуть больше времени.
— Ты жалеешь?
— Не знаю.
— Эй, Эви. Ты что, плачешь? — Катя сняла кастрюлю с плиты и слила воду. — Что случилось? Ты жалеешь?
— Мне нужно тебе кое-что сказать.
— Ой-ой-ой, выкладывай. Что такое? Ну, говори же!
— Я беременна.
— Ох ты, Боже мой, Эви!
Катя уставилась на нее, держа двумя руками дуршлаг со спагетти.
— Я знаю, большую глупость сложно было сделать.
— Да, это ж надо было. От Михаэля?
— Не знаю, может, да, а может, и нет.
— Ты не можешь это выяснить?
— А как?
— А Адам?
— Тоже возможно.
— Он что-нибудь знает?
— Нет.
— Ты хочешь сохранить ребенка?
— Я не знаю. Здесь с этим как у нас?
— Понятия не имею, наверное, да. В худшем случае придумаешь что-нибудь.
Катя вытряхнула спагетти на сковородку с горгонзолой. Потом она обошла вокруг стола и обняла Эвелин.
— Знакомый запах, — сказала Эвелин, — у меня тоже такие были.
— Михаэль подарил?
— Хм.
— Разочарована?
— Ты ведь тоже, разве нет?
— Да ладно, он просто хотел сделать приятное. Расскажи Адаму, может, он тогда оживится. Он же всегда хотел ребенка. Извини, мне нужно помешать.
Катя вернулась к плите.
— Дай, пожалуйста, грушу. Ты меня просто наповал сразила. Я думала, ты сейчас расскажешь про Штази или что-нибудь такое.
— Ну спасибо.
— Ты об этом так сообщила. Кто же подумает про беременность?
— Просто когда не с кем поговорить, тогда тебя может вдруг неожиданно прорвать.
— Мне это знакомо.
— Все готово? — Эвелин показала на сковородку.
— Да, ты только передай мне грушу. Ты голодная?
— Нет.
— Давай, — сказала Катя, — попробуем хотя бы. Или может, ты хочешь грушу, хотя бы кусочек груши?
— Да, кусочек груши.
Катя выключила газ. Пока она разрезала грушу на четвертинки, Эвелин достала из сумки маленький пакетик.
— Вот, это тебе, — сказала она.
Катя посмотрела на нее, немного помедлила, затем взяла у Эвелин из рук подарок, оторвала скотч и развернула салфетку.
— Как — мне?
— У меня тоже такое.
Эвелин показала ей свою правую руку, на которой было надето красно-рубиновое кольцо.
— Эви…
— Мы же подруги, почти что сестры, правда? — Эвелин взяла кольцо. — Куда, на левую или на правую?
— Все равно.
— Вот видишь, подошло.
— Ты с ума сошла, просто с ума сошла, — сказала Катя.
Потом они сели за стол напротив друг друга и стали есть грушу.
50
СОКРОВИЩА
Эвелин вышла в Айхенау из последнего вагона электрички и пошла к выходу. Вдруг кто-то схватил ее за руку, она в испуге обернулась:
— Адам! Что-то случилось?
— Ты же хотела вернуться к обеду.
— Я сказала, что не знаю, когда вернусь. Как ты замерз!
Эвелин сняла с шеи шарф и повязала его Адаму под подбородком.
— Я хотел тебя пригласить, — сказал Адам, — на обед. Ты уже поела?
— У нас был поздний завтрак.
— Долго же вы завтракали.
— Тебе уже лучше?
— Когда я на улице, да. Я был у врача, мне дали больничный.
— А что у тебя?
— Так, ничего особенного, «синдром переселенца», «затрудненная адаптация», такое бывает, врач сказал, я даже буду больше денег получать. — Адам попытался взять Эвелин за руку. — Я же не делаю ничего плохого, я еще никогда не сидел на больничном. Это впервые. Это же ничего не меняет, просто денег чуть побольше. А что, не надо было этого делать? Ведь это же правда. В каком-то смысле это правда. А ты, как у тебя все прошло?
— Не очень.
— С Катей?
— Да, Катя, она меня так опекала. Она мне даже с собой поесть дала.
Эвелин взяла Адама под руку. Они прошли мимо мальчика, который, тихо чертыхаясь, теребил замок на своем велосипеде, и свернули на дорогу, ведущую к поселку.
— Катя живет, как в сказке: даже в подъезде зеркала и люстры, все такое фешенебельное, настоящий Запад.
— А сколько комнат?
— Только одна, но огромная. В квартире еще две студентки, у каждой по комнате. Кухня огромная, они там даже вечеринки устраивают, и старомодная ванная комната с огромной ванной. Только там понимаешь, насколько здесь все мещанское. Я купила носовые платки, держи.
Адам остановился и высморкался.
— Стычек не было?
— Да в общем, нет.
— В общем?
— Его новое любимое изречение — «что меня не убивает, делает меня сильнее».
— Это я уже слышала.
— Не могу найти свои ключи от дома.
— Адам…
— Я просто сказал, что не могу их найти. Я подумал, может, ты их по ошибке прихватила.
— Я не прихватывала твоих ключей по ошибке.
— Эберхард хочет, чтобы я пошел работать в магазин, они на полставки ищут рабочих в пункт приема стеклотары.
— В «Тенгельманне»?
— Что-то типа того.
— И?
— Что «и»?
— Ты туда ходил?
Адам остановился:
— Мне что теперь, бутылки сортировать?
— Я бы пошла.
— Легко тебе говорить.
— Я бы правда пошла туда работать.
— А я бы не пошел туда работать. Ты была в университете?
— Мне еще нужно кое-что нотариально заверить.
— Что?
— Мой аттестат зрелости.
— Чего там заверять?
— Не знаю, так надо. А потом пойду на историю искусства и романистику.
— А после занятий будешь работать в пункте приема стеклотары.
— За квартиру везде требуют залог. Никто без залога не сдает. Я была у ювелира.
Адам остановился:
— Ты же мне обещала…
— Он их не взял.
— Что?
— Он их просто не взял.
— Что значит, он их не взял?
— Он говорит, они не настоящие.
— Он что, с ума сошел?
— Он сказал, что все камни поддельные.
— Поторговаться хотел.
— Да нет, совсем нет. Он мне сразу всё сдвинул обратно, вообще не проявил интереса.
— Я же тебе говорил, не надо этого делать. Это наказание. Семейные реликвии нужно хранить.
— Генриха ты тоже продал при первой возможности.
— Фамильные драгоценности — это неприкосновенный запас.
— Нам бы он сейчас пригодился. Я не хочу все время жить за чужой счет.
— Дяде Эберхарду это бы понравилось. Кто не работает засучив рукава, плохо кончит.
— Прекрати.
— Ты показывала украшения еще какому-нибудь ювелиру?
— Нет, мне хватило одного.
— Они ведь все равно красивые. Для меня это все настоящее.
— Интересно, она знала?
— Конечно, знала.
— Моя мама не знала. Она прямо взбесилась, когда они достались мне, а не ей. Я подарила одно кольцо Кате!
— Какая ты щедрая.
— Что она теперь обо мне подумает!
— Ты думаешь, она понесет его в ломбард?
— Все равно.
— А как она так быстро нашла квартиру?
— Это ее родственники. Они ей во всем помогают. И еще у нее есть друг, поляк.
— С поляком можно было и проще познакомиться.
— Он тут уже давно живет. Отучился на садовода и на, кого-то еще, скоро диплом защищает. Они с Катей собираются через две недели поехать в Цюрих, могут и нас захватить.
— Ты думаешь, это хорошая мысль?
— Было бы здорово. У него там дела, а мы город посмотрим. Утром — туда, вечером — обратно.
За их спинами раздался велосипедный звонок. Мальчик, которого они видели до этого, обогнал их. Проехав вперед, он прокричал им что-то, чего они не расслышали.
— Я тоже была у врача, — сказала Эвелин.
— У гинеколога?
— Да.
— И как? Все в порядке?
— Да.
— А что тебе Катя дала с собой поесть?
— Мраморный торт.
Адам потянул Эвелин к скамейке на автобусной остановке:
— Пойдем, устроим маленький пикничок.
— Не тут, здесь слишком холодно. Ты и так простужен.