Читать интересную книгу Прощай, молодость - Дафна дю Морье

— И вы ни разу не подумали о том, чтобы прийти сюда?

— Пожалуй, нет.

— Почему же вы пришли сегодня?

— Мне как раз было по пути.

Было неприятно думать, что она могла прийти, если бы захотела, но ей было все равно, а я тут околачивался каждый вечер.

— Вы ходили на Монмартр целой компанией? — спросил я.

— О нет, просто две девушки из пансиона.

Это меня обрадовало. Вероятно, это был очень скучный обед.

— Как подвигается книга? — в свою очередь спросила она.

— Книга? Все так же. Я почти все дни работал, иногда прерывался. Послушайте, вы не хотели бы чего-нибудь выпить со мной? Ну, тогда еще одну чашку шоколада — куда запропастился этот парень? — или вам бы хотелось чего-нибудь другого?

— Я не хочу пить.

— Разумеется. Что? О да, пожалуйста. Un autre chocolat.[25] Так о чем мы говорили? Послушайте, я ужасно рад вас видеть. А ведь я мог бы вас не заметить, если бы не ваш оранжевый берет. Всегда надевайте его, когда идете сюда. Я очень люблю это кафе, а вы? Посмотрите на того парня с волосами песочного цвета — он сумасшедший. Знаете, у этого шоколада такой странный вид, возьмите что-нибудь другое. Вы уверены, что вам не холодно?

Она покачала головой, прикусив губу.

— Со мной все в порядке, — ответила она.

— Вы смеетесь. Почему вы смеетесь? Наверное, я выгляжу как дурак.

— Нет, ничего. Я не смеялась. Продолжайте.

Правда, говорить было особенно нечего. Я чувствовал, что вел себя очень глупо. Я сидел молча и наблюдал, как она пьет шоколад. Через несколько минут я забыл о том, что глуп, и снова заговорил:

— Расскажите, что вы делали на Монмартре? Компания подобралась хорошая?

— Я же вам сказала, что компании не было, — возразила она.

— О да, не было. Вам там понравилось — где вы обедали? Там было полно американцев? Вот что хуже всего на Монмартре — от них никуда не деться. И здесь-то их многовато. Какой чудесный день был вчера! Я думал, что вы придете. Размышлял о том, что вы делаете.

— После урока я зашла выпить чаю возле Трокадеро, — ответила она.

— В самом деле? Куда же вы пошли? Я знаю улицу де-ла-Тур. Там останавливается трамвай, на котором можно доехать до Булонского леса. Вы сели на трамвай номер шестнадцать? Жаль, что я не знал.

— Вы тоже были там вчера?

— Нет, но я могу представить, как вы едете в этом трамвае. Вы когда-нибудь гуляли в Булонском лесу? Мне бы хотелось, чтобы уже было лето, март — такой плохой месяц. Летом можно столько всего предпринять!

— Что именно? — поинтересовалась она.

— О! Ну, не знаю. Просто побродить где-нибудь. Мне бы хотелось сесть на один из этих смешных пароходиков и поплыть по Сене до Сен-Клу. Вы ее видели, когда она вся замерзла в феврале? Это было великолепно. Я имею в виду Сену. Как Арктика на картине. Возьмите сигарету — вам же еще не нужно уходить, не так ли?

— Нет. — Она взглянула на часы.

— Это чудесно. Можем зайти внутрь, если вы замерзли. Послушайте, а не могли бы вы со мной пообедать?

— Не сегодня вечером. Но в любом случае, спасибо.

— А как-нибудь в другой раз?

— Может быть — там будет видно.

— Что за место ваш пансион? Судя по всему, отвратительный. Они отпускают вас на какое-то ограниченное время?

— Нет, на самом деле все не так уж плохо.

— Провалиться мне на этом месте, если я когда-нибудь стану жить в пансионе. Они обращаются с вами как с ребенком? Сколько вам лет — или я не должен об этом спрашивать?

— Девятнадцать, — ответила она.

— Правда? Иногда вы кажетесь старше, а иногда — моложе. Не знаю… Ну вот, я был невежлив, не так ли?

— Нет, все в порядке.

— Я не сказал ничего ужасного?

— Нет.

— Как это чудесно с вашей стороны, что вы разрешаете мне здесь сидеть и говорить с вами. Порой я так от себя устаю! Я не хочу сказать, что беседую с вами, потому что мне наскучило быть одному. Я имею в виду, что не получил бы никакого удовольствия от беседы с кем попало — ведь я совсем не умею ничего объяснить. Понимаете?

— Да, конечно. Это так мило с вашей стороны. Я тоже такая — в смысле, не говорю ни с кем, — сказала она.

— В самом деле? Это чудесно, правда?

Я никак не мог заставить себя не улыбаться. Было замечательно соглашаться с ней по разным поводам. Это давало мне ощущение, что мы с ней заодно, как будто я ее очень хорошо знаю. Значит, я не такой уж дурак, если мы с ней сходимся во мнениях. Со мной что-то происходило оттого, что я мог с ней беседовать. Мне хотелось соглашаться с каждым ее словом. Я чувствовал, что немного схожу с ума, словно я слегка опьянел, жизнь вдруг снова стала потрясающей, и мне хочется орать. Или не произносить ни слова, онеметь и продолжать сидеть в кафе «Купол» и смотреть на нее. Все эти чувства смешались самым невероятным образом, но главным было смирение. Я унижусь, я буду ползать в пыли.

Мы немного посидели молча, наблюдая за разными людьми в кафе. Они ее забавляли, у нее была очень занятная улыбка. Я смотрел на нее, и люди были мне безразличны. Я жалел, что не умею рисовать. Должно быть, художники получают от этого большое удовольствие. Я бы нарисовал ее нос, изгиб подбородка. Концом спички я набросал ее профиль на столе. Он был ни на что не похож. Я стер его локтем. Она меня будто не замечала. Спустя какое-то время она повернулась и взглянула на меня с улыбкой.

— Здесь мило, не так ли? — сказала она.

Прежде я не разглядел ее лица как следует.

Внезапно до меня дошло, что она красива, и я был поражен. Я не мог ответить ни на один вопрос. Просто сидел и не сводил с нее глаз.

— В чем дело? — спросила она.

Я почувствовал, как к лицу приливает краска.

— Простите, — сказал я. — Я на минуту отвлекся. Да, здесь отлично. Мне всегда здесь нравилось.

Она взглянула на свои проклятые часы.

— У нас в пансионе обед в семь пятнадцать, — сказала она, — и им нравится, когда к обеду переодеваются. Мне нужно идти. Я уже все равно опаздываю.

Я вскочил слишком живо, исполненный желанием угодить.

— Можно мне дойти с вами до бульвара Распай? — спросил я.

— Но вам же не по пути, — ответила она.

— Нет-нет, я не спешу, с удовольствием пройдусь.

Я оплатил счет, и мы перешли через дорогу. Мы очень быстро дошли до пансиона. У него был не очень презентабельный вид. Из окна на верхнем этаже выглядывала какая-то неряшливая женщина. Она нас не заметила. Я был уверен, что мне следует сказать много, но ничего не мог придумать. Я боялся, что ей будет скучно, если я приглашу ее пообедать со мной как-нибудь вечером. Какой ей интерес ходить со мной куда-то? Я не мог вообразить ничего хуже этого. Поэтому только и сказал ей, стоя возле пансиона: «Надеюсь вас снова увидеть», на что она ответила: «Я тоже на это надеюсь», а я спросил: «Может быть, завтра?» И она ответила: «Да, возможно», и мне пришлось этим удовольствоваться.

Она вошла в пансион, а я подождал минуту, потом повернулся и пошел по бульвару Распай в обратную сторону.

Я размышлял, не пойти ли мне домой поработать, а потом подумал, что, в конце концов, проработал почти весь день, так что не стоит. Не стоит переутомляться. Поэтому я отправился обедать, а потом в кино, где посмотрел плохой фильм. Почему-то раньше мне это не приходило в голову. Я сходил в кино для разнообразия. Это позволит по-новому взглянуть на мою книгу. Но мне очень хотелось, чтобы со мной была та девушка.

Однажды мы сидели в «Ротонде» днем. У нее только что закончился урок музыки. Я рано занял столик и поджидал ее. Теперь я виделся с ней почти каждый день, ровно в пять часов. Это было хорошее время. После урока ей хотелось пить, и она была немного уставшей. Она пришла как-то раз, потом через два дня, потом на следующий день, а назавтра — снова, и таким образом это вошло в привычку. Она появлялась в «Куполе» или «Ротонде», а я уже был на месте. Я привык работать большую часть дня, а потом ждать пяти часов. Это придавало смысл моему дню. Было так чудесно поглядывать на часы около четырех и думать, что остался всего один час. После этого я никогда особенно не работал. Я заканчивал работу в половине пятого, а потом выходил из дому, заказывал столик, усаживался и принимался ее ждать. Я недоумевал: как же это я жил раньше, когда все дни были одинаковыми? Теперь я не представлял себе, что бы делал, если бы не было этих пяти часов. Что-то подпрыгивало у меня внутри, когда я видел, как она идет к кафе, помахивая папкой с нотами. На ней всегда был оранжевый берет. Я называл ее Хестой, а она меня — Диком. Я не умолкал ни на минуту, а она кивала, соглашаясь с моими словами, или сидела, притихнув, погруженная в какие-то грезы. Я уже не был таким смиренным, как раньше. Я обнаружил, что у меня имеются разные теории, я даже говорил безапелляционным тоном. Было так много вопросов, которые занятно было обсуждать. У меня было какое-то странное чувство, что она гораздо умнее, чем я, но не сознает этого, и потому она казалась совсем юной. Мне нравилось, что она такая юная. Я чувствовал, что знаю очень много. Я был очень старым, очень мудрым. Я рассуждал о жизни. Когда она смотрела на меня серьезно, глазами чуть печальными и такими глубокими, я снова становился смиренным, начинал запинаться и терялся — тогда я был молодым.