— Миссис Стреттон, что вы здесь делаете? — строго окликнула ее я.
— Пришла проститься до того как…
— Вам здесь не место. — Опять овладев собой, я заговорила зычным, деятельным голосом — в равной мере для ее и своего блага. Как я могла так оплошать, поддаться химерическим фантазиям!
— О, все это ужасно… ужасно… — рыдала она.
Приблизившись, я крепко стиснула ее руку.
— Пойдемте обратно в вашу комнату. Что заставило вас сюда прийти? Если будете так нелепо себя вести, вам станет плохо.
— Следующая очередь моя, — тихо прошептала она.
— Глупости!
— Нет, сестра, это не глупости. Сами знаете, как я больна.
— Вас можно вылечить.
— Правда, сестра? Вы в самом деле так думаете?
— Да, при надлежащем лечении.
— О сестра, вечно вы меня смешите.
— Здесь не место для смеха. Пойдемте-ка к вам. Дам вам теплого молока с коньяком. Вам станет легче.
Она позволила мне увести себя из этой комнаты. Признаюсь, мне самой хотелось поскорее уйти. Странно, но я не могла избавиться от ощущения, будто за нами здесь наблюдали, читали наши сокровенные мысли. То же чувствовала и она, потому что, едва за нами закрылась дверь, сказала:
— Мне было так страшно, но я не могла не пойти.
— Я вас понимаю, — сказала я. — Пойдемте.
Я провела Моник в ее комнату, где она сразу закашлялась. Боже! Опять это красноречивое пятно! Надо будет сказать доктору Элджину. Ей я ничего не сказала, только попеняла, укладывая в постель:
— Ноги словно ледышки. Сейчас принесу бутылку горячей воды. Но сперва молоко с коньяком. Не надо было туда ходить.
Она тихо всхлипывала, и эта умиротворенность тревожила меня больше бурных вспышек.
— Лучше бы я лежала в том гробу.
— Когда подойдет ваш час, у вас будет свой гроб, как у всех.
Она улыбнулась сквозь слезы.
— О сестра, вы меня так успокаиваете.
— Коньяк еще больше успокоит, сами убедитесь.
— Иногда вы такая строгая, а иногда словно другая.
— Не зря же говорят про две стороны медали. Давайте-ка покажем вашу разумную сторону.
Она опять рассмеялась, но вскоре снова залилась слезами.
— Никому я не нужна, сестра. Они были бы только рады… все до единого.
— Не хочу слушать подобные глупости.
— Это не глупости. Уверяю вас, они были бы рады, если бы я лежала в гробу. Первым бы радовался он.
— Выпейте-ка молочка, — сюсюкала я. — Сейчас принесу бутылочку. Лучше подумаем о мягкой пуховой перинке. Можете поверить, там уютнее, чем в гробу.
Она опять улыбнулась сквозь слезы.
30 июня. День похорон. В доме царит уныние. На половине прислуги судачат о любовной связи умершей и легендарного сэра Эдварда. Наверняка кто-то из тех, кто постарше, помнит. Интересно, остались ли такие в доме? Вот бы вызвать на откровенность. Джейн Гудвин убита горем. Что она будет теперь делать? Надеюсь, ее оставят в Замке, велят Бейнсу найти для нее какое-нибудь занятие. Бедная Джейн, столько лет провести с Валерией Стреттон! Наверняка Валерия откровенничала с ней. Она должна что-то знать. Ближайшим родственником покойной был капитан. Моник была слишком нездорова, чтобы участвовать в похоронах, маленький Эдвард тоже не ходил. Рекс присутствовал. Они с капитаном очень привязаны друг к другу. Печально звонят погребальные колокола. Джейн слегла от горя, заплаканная Моник повторяет, что в гробу должна лежать она: кое-кто этого хочет.
Кто бы вы подумали, был в обители смерти, когда я отправилась туда поднять шторы? Не кто иная, как мисс Беддоус. Почему-то она меня невзлюбила. Впрочем, это у нас взаимное. Она была явно разочарована, когда убедилась, что у меня не было другого дела, кроме как поднять шторы. Интересно, чего она ждала? Я слушаю из окон своей комнаты в башне звон колоколов ближней церкви, возвещающих миру о том, что скончалась Валерия Стреттон.
4 июля. Ко мне в комнату явилась с новостью Эдит.
— Почти решено, что отбывает мистер Рекс, — сообщила она.
— Отбывает? — эхом повторила я, что действительно означало: скажи еще что-нибудь.
— В Австралию отправляется. — Эдит лукаво улыбнулась. — Уж мы-то знаем, кто его там встретит.
— Там у Деринхемов отделение. И у нас тоже.
— Ну, теперь видите, чья возьмет?
— Блестящая стратегия, — согласилась я.
— Как вы сказали? — переспросила она, но не стала дожидаться объяснений — до того была уверена, что ее новости интереснее всего, что могла сказать я. — Мистер Бейнс сам слышал, как ее светлость разговаривала с мистером Рексом. «Ты должен самолично проверить, как там идут дела, — наказывала она. — Твой отец всегда верил в личные контакты».
— Личные контакты с Деринхемами?
— Да, только так можно поправить случившееся. В конце концов, теперь-то он имел время, которого просил, разве нет?
— Полагаю, что имел.
— Мистер Бейнс считает скорое отбытие мистера Рекса в Австралию почти решенным делом. Перемены никогда не приходят в одиночку. Сперва миссис Стреттон отходит… теперь мистер Рекс.
Я согласилась, что это будет в самом деле перемена.
5 июля. Доктор Элджин в подробностях расспрашивал меня о пациентке.
— Ей определенно не стало лучше, сестра.
— Особенно плохо себя чувствует в сырую погоду.
— Разумеется, это естественно. Ухудшилось состояние легких.
— И вдобавок сказывается астма.
— Я как раз собирался предложить вам попробовать при сильном приступе нитритамил. Не исключено, что он ей не показан. Порошок Гимрода доказал свою эффективность. Не то чтобы я был особый сторонник патентованных лекарств, но от этого по крайней мере нет вреда. Вам оно известно, сестра?
— Да, — ответила я. — Порошок поджигают, и больной вдыхает пары. Это средство помогало одной моей больной. И еще: я нашла в своей практике эффективным опускание горящей бумаги в раствор селитры.
— Гм… Но мы должны помнить о слабых легких. Я вам дам микстуру из йодистого калия и летучей соли с настойкой белладонны. Посмотрим, как подействует. Ее можно принимать каждые шесть часов.
— Да, доктор. И надеюсь, удержится теплая и сухая погода. От этого будет зависеть многое.
— Вот именно. По правде сказать, сестра, я считаю, ее вообще не следовало сюда привозить.
— Тогда, быть может, есть смысл порекомендовать вернуться?
— Нисколько не сомневаюсь в разумности такой рекомендации.
С этими словами он удалился на доклад к леди Кредитон.
8 июля. Сегодня мне встретился в саду Рекс.