Читать интересную книгу Мой взгляд на литературу - Станислав Лем

Нет никакого оправдания для такой примитивной игры, существует только одно объяснение общего характера, трансцендирующее произведение.

Росс Эшби доказал, что интеллект – свойство, которое не обязательно увеличивает шансы на выживание во всевозможных условиях окружающей среды. Ибо существуют и такие условия, в которых инстинкту самосохранения лучше служит глупость. Он говорил о крысах – мы же хотим распространить его утверждение на ту область литературы, которая называется SF. Ибо какая же для SF разница, что «Убик» – золотой дукат, а «Мечтают ли андроиды об электрических овцах?» – фальшивая монета? Что думает средний читатель во время чтения обоих романов, я не знаю. Однако же, если попытаться воссоздать его процесс мышления на основе того, как он ведет себя в качестве клиента книжного магазина, то можно прийти к выводу, что у этого читателя необычайно короткая память: он способен помнить только страницу, которую читает в настоящее время. Или он вообще не думает – альтернатива, которая удивляет меня настолько, что я предпочитаю о ней не задумываться.

Однако по-прежнему остается проблема, что все книги SF похожи друг на друга – если не в отношении содержания, то в отношении приемов. Каждое оригинальное сочинение порождает в результате неисчислимое количество подражаний, из-за чего оригиналы оказываются засыпаны горами дешевок и выглядят, как башни кафедральных соборов, вокруг которых так долго накапливались отходы, что только их верхушки, будто небольшие вершины, выступают из достигающей неба груды мусора. В связи с этим возникает вопрос, сколько способных начинающих писателей имели достаточно сил, чтобы сохранить свою писательскую индивидуальность – хотя бы на основе компромисса, как Дик – наперекор всем нивелированным течениям SF. Вероятно, многие необычайно одаренные изменились под влиянием оппортунистического давления тривиальной литературы и представляют сегодня товар, который держит требовательных читателей вдали от SF. Таким образом, возникает характерная для SF негативная селекция авторов и читателей, потому что даже те из них, кто сумел бы написать нечто хорошее, производят банальность; эта банальность отталкивает самых интеллигентных читателей от SF, и поскольку тем самым они представляют в фэндоме явное меньшинство, рынком руководит silent majority, и прогрессивная эволюция не может осуществиться. Мы имеем тогда в SF circulus vitiosus[101] причин и следствий, которые, взаимно сцеплены друг с другом и консервируют существующее положение дел. Самые интеллигентные и наиболее требовательные читатели, составляющие, как говорилось, абсолютное меньшинство, все время скучают по лучшей SF и отбирают существующую продукцию с неприятным осадком, что проявляется в их письмах и статьях, присылаемых в фэнзины; на обычных читателей, т.е. на silent majority, а также на их представителей в фэнзинах (тон там задают они), требовательная публика производит впечатление ненормальных, вредных, злорадно настроенных индивидов, напоминающих – как я когда-то писал в частном письме – миссионеров в борделе, т.е. людей, у которых есть чувство долга, но которые при этом сознают, что их усилия, направленные на исправление, не дали результата, ибо направлены не по адресу. Ни готовые к максимальному самопожертвованию миссионеры не сумеют переделать бордель в храм, ни гениальные читатели не сумеют сделать из SF полноправную гражданку верхнего царства литературы.

Закончим то, что мы сказали, таким вот заключительным наблюдением: искажение творчества Дика – цена, которую он был вынужден заплатить за свою «государственную принадлежность» к SF. Дик обязан своим дико незаурядным развитием, прерываемым своеобразными регрессиями, среде, которая, как тупой воспитатель, не в состоянии отличить самых способных воспитанников от наглых карьеристов. Такая среда, будто этот воспитатель, пытается одинаково воспринимать всех, кто в ней находится – поведение в школе неуместное, а в литературе – фатальное.

Дополнение

Закономерности, которые правят в сфере SF, являются динамичной структурой с плавным равновесием. Переводя на язык футуролога: это долговременные, комплексные тенденции. Нет никакой надежды на их предотвращение. Зато существует полностью реальная возможность, что эти тенденции будут со временем проникать и в верхнее царство литературы, особенно в условиях информационного взрыва, с которым мы имеем сейчас дело. Характеристикой каждой оценивающе-фильтрующей селекции является пропускная способность фильтра. Однако уже сегодня эта пропускная способность критики как оценивающе-фильтрующей системы не в состоянии справиться с обилием книг на рынке. Нет всеобщего осознания возникшей ситуации. В результате путь каждого литературного произведения все меньше напоминает управляемую траекторию и все больше становится похож на частицы в броуновском движении, т.е. из порядка превращается в хаос. Этот хаос с перспективы критического фильтра нелегко заметить, поскольку процесс селекции по-прежнему продолжается. Только селекция осуществляется не как результат фильтрации сплошной массы всех находящихся на рынке сочинений, а как результат случайных встреч выдающихся книг с компетентными критиками. Однако поскольку число затапливающих рынок книг неустанно растет, они со временем становятся чем-то вроде экрана, т.е. изолируют критиков, делают напрасной селекцию, охватывающую все производство, о чем критики долгое время могут вовсе не знать: ведь они постоянно заняты вылавливанием самых лучших произведений на рынке. Трудность в том, что часть книг от них ускользает, критики не в состоянии с ними ознакомиться, хоть те так же хороши, как и те, что они выловили, или даже лучше. Функционирующая таким образом селекция обходит множество книг. Это значит, что культурное пространство превращается в слепую лотерею. Впрочем, оно всегда проявляло такого рода тенденцию. Настолько, что этот компонент лотерейных процессов в ходе селекции ценности был маргинальным. Со временем станет очевидно, что обилие истинных ценностей может превратиться в уничтожающий потоп. Ценности, если они выступают в избытке, начинают сами себя уничтожать, ибо блокируют все направленные на их селекцию фильтры. Поэтому судьба литературы как целого может обескураживающе уподобиться судьбе тривиальной литературы. Быть может, культура утонет в потопе информации.

Мой взгляд на литературу

Перевод Язневича В.И.

Мой взгляд на литературу прост. Нет таких вопросов – ни национальных, ни мировых – которых не касается литература. Ее обязанность – обращаться к прошлому, настоящему и будущему. Разумеется, ни один человек, а значит – и ни один писатель, не может охватить все это сам. Но к этой недостижимой цели он должен стремиться. Литература – связующее звено духовной жизни, гарант сохранения этнической тождественности и определенный инструмент познания. Поэтому угроза ее развитию является чем-то большим, чем нарушение эволюции художественных течений. Эта угроза возникала в нашей послевоенной истории многократно. Я уделил этому много внимания в своих книгах. А сейчас ограничусь цитированием фрагмента письма, которое написал 2 декабря 1977 г.

Год 1977. Тогда от имени Комитета исследований и прогнозов «Польша 2000» ко мне обратился профессор Богдан Суходольский с просьбой высказаться для готовящейся конференции на тему формирования современного человека в Народной Польше. Я представлю отрывки из моего длинного письма. Вначале я описал формирующий фон, созданный из лживой пропаганды, которая неумело пыталась маскировать нарастающий экономико-политический кризис. О ситуации в области культуры я писал так: «По моему мнению, ситуация эта хуже, чем в экономике, потому что предвещает худшее будущее. Я не делаю ее социологический анализ, потому что он потребовал бы целого трактата. Ограничусь перечислением тезисов, ключевых в области культуры. В последнее время совпали следующие факторы, обусловливающие кризис в культуре:

A)Недостаток публикаций, запрет на публикацию большого числа писателей, критиков и публицистов, усиление санкций цензуры, уменьшение работ мировоззренческого характера (как – скажу отдельно), возрастающая нехватка таких журналов, произведений и учебников, без которых невозможно нормальное образование, расширяющее знание и ориентацию в современном мире.

B)То, что долгое время делается в творческой среде (писателей), выходит за рамки поднятой темы. За рамки этой темы, однако, не выходят последствия кризисных явлений. [...] У меня складывается впечатление, что происходит дополнительная корреляция между тем застоем, какой мы наблюдаем в нашей официальной культурной жизни, и размножением «подпольных» акций, которое нам приходится констатировать. Исчезновению со страниц прессы фамилий молодых, подающих большие надежды критиков или поэтов сопутствует их появление в малотиражных печатных изданиях типа «самиздата». Я вижу здесь такую закономерность: чем менее убедительна официальная информация, чем дальше продвигается вмешательство цензуры, тем больше вероятность «соскальзывания» критической и творческой мысли во «внецензурное подполье». [...] У нас нет политики в области культуры. Зато у нас есть полная свобода действий, например, в издательской сфере. Дефицитная бумага используется зря. [...] Я даже не знаю, пропустила ли бы цензура информацию о том, что в ГДР система дотационной поддержки цен на книги все еще практикуется на прежнем уровне.