— Вечер добрый. Не ждали?
Тонкая голубая жилка на левом виске бьется так быстро, что я ощущаю вкус ее крови на языке.
Испуг в глазах приносит удовольствие.
Боишься? Правильно делаешь.
Мы смотрим друг на друга, но она не понимает, кто перед ней.
Не понимает, глупый мотылек, насколько я близко.
Я отвожу взгляд, — еще не время.
Остается всего ход перед ее партией.
Когда она отворачивается, я улыбаюсь.
Глава 22
— Свали, — занавеска распахивается шире, и я вижу Ивана. Тень от руки падает на его лицо, и мне кажется, что там синяк — почти такой же, как у мамы. Дергаюсь испуганно навстречу, забывая об окружающих, но под насмешливым взглядом Петра вдруг останавливаюсь, будто налетая на стену.
— Ваня? — полицейский протискивается мимо брата, и плюхается на диван рядом со мной. Правая щека красная, будто Доронин спал, лежа лицом на чем-то твердом.
Иван сжимает мою ладонь, но обращается не ко мне:
— Ты долго тут маячить будешь? Или садись, или дуй обратно.
— Братец изволит гневаться, — Петя паясничает, но сам при этом не упускает ни единой детали. Я вижу, как взгляд его скользит по переплетению наших с Ваней рук. Он прищуривается на короткое мгновение, и мне безумно хочется узнать, что в этот момент творится в его голове. — Не буду портить аппетит, поеду и я прогуляюсь. Предамся разврату, вдохновившись примером старших, — он отвешивает шутовской поклон, исчезая.
— Никогда не любила твоего брата, — Лена первой начинает разговор, нарушая молчание. — Клоун.
— Ты знаешь, что все это — показуха, — возражает Иван, позволяя мне по-кошачьи прильнуть к его плечу.
— Ваня, Ваня, сколько можно прикрывать этого оболтуса? Он уже не малолетка, а ты — не его отец.
— Проехали, — Доронин отмахивается от замечаний своей подруги.
— Лен, в каждой избушке — свои погремушки, — Антон мягко притягивает к себе девушку, отвлекая ее внимание от нас. Я пользуюсь случаем и шепчу на ухо Ивану:
— Вырубился в кабинете, — так же тихо признается он. — Голова трещит, попросил Петьку довезти.
— Я не смогла до тебя дозвониться.
Иван достает из кармана сотовый, нажимает на экран, но тот не реагирует:
— Похоже, села зарядка. Ань, все в порядке, я жив и здоров. Не волнуйся.
— Делай заказ, товарищ полицейский, — напоминает профайлер, наливая себе тархун. — Успеете еще нашептаться.
— Ленаа, — Антон закатывает глаза, — ты невозможная.
Остаток вечера проходит в спокойной обстановке. Я расслабляюсь, насколько возможно, прижимаясь к Ивану. Мыслями то и дело возвращаюсь к нападению на маму, пытаясь нащупать связь с маньяком. Шептуны молчат, будто их никогда и не было, и в последнее время я начинаю привыкать к тому, что голоса почти не слышно. Может, это и есть путь к исцелению?
Антон с Иваном играют в нарды; Доронин побеждает дважды, один раз — проигрывает. Под голоса их неспешной беседы, в которой они обсуждают то автомобили, то мировые новости, я расслабляюсь, зевая несколько раз подряд.
Лена, которой их темы кажутся скучными, пытается начать разговор со мной, но я останавливаю ее:
— Прости, я очень устала. Сегодня был слишком насыщенный день.
Когда мужчины оплачивают счет, мы выходим на улицу, где от ночного тумана весь мир становится смазанным, неясным. Неоновые надписи вывесок превращаются в цветные пятна, и кажется, что стоит протянуть вперед руку, и она растворится в густоте молоке.
— Мы вас довезем, — заявляет Антон, и не слушая наши вялые сопротивления, заводит машину, подгоняя ко входу в ресторан.
На заднем сиденье мы с Иваном обмениваемся быстрым поцелуем. Я кладу голову на его плечо, закрывая глаза, мечтая как можно скорее оказаться в кровати, укрыться одеялом и вытянуться. Эта картина кажется настолько притягательной, что ни о чем другом думать больше не хочется.
— Эй, соня, мы доехали, — я открываю глаза, ощущая, как останавливается машина, и несколько раз моргаю, пытаясь понять, где мы. Иван улыбается уголками губ.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Прости, сама не заметила, как уснула, — я благодарю Антона и Елену, прощаясь с ними.
В подъезде темно, мы поднимаемся почти наощупь. Я открываю дверь, захожу первой, снимая обувь, не глядя по сторонам. Иван проходит за мной, и когда он включает люстру в прихожей, я уже захожу в комнату, мечтая скорее лечь.
… Сначала темная тень на диване кажется мне черной дырой, но когда я отступаю назад, падающий из-за спины свет освещает незнакомый предмет.
Мгновение я соображаю, что передо мной, а потом закрываю глаза и ору во весь голос.
Траурный венок, с темными цветами, с черной лентой, надпись на которой я не хочу видеть, но знаю, что адресована она — мне лично.
— Б**ть, — Иван отодвигает меня в сторону, проходя вперед. — Аня, успокойся. Это всего лишь венок. Дебильная шутка, ничего больше. Посмотри на меня, — он берет мое лицо в ладони, пытаясь заставить открыть глаза, но я не могу. Темнота прячется не здесь, за закрытыми веками. Она дышит, пульсируя, прячась в бордовых цветах на венке, шелестя шелковой похоронной лентой, поглаживая мое имя, выбитое на ее полотне.
Темноте нравится, что я могу принадлежать ей, что я боюсь ее. Она питается моим страхом, и сегодня я кормлю ее досыта.
— Нет, Ваня, нет, я не хочу видеть, я боюсь, — слезы текут ручьем, щекотя подбородок. — Когда это кончится? Я не выдержу, не выдержу!
Я словно в фильме ужасов, где не знаешь, чем все закончится и когда. Меня трясет мелкой дрожью, зубы начинают выстукивать нервное стаккато.
— Хорошо. Стой здесь.
Иван отступает, шагая на встречу темноте. Я прячусь в ладонях, ухожу в себя.
Он проходит вперед, шуршит венком, пронося его мимо. Хлопает наружная дверь, и я вдыхаю, наконец, полными легкими.
Открыть глаза тяжелее всего. Комната, ободранная мною еще днем, кажется одиночной камерой, холодной темницей. Я подхожу к дивану, откидывая в сторону свою кофту, понимая, что больше не надену ее никогда.
На пол передо мной падает змея.
Я спотыкаюсь, пятясь назад, готовая снова сорваться на крик, но вовремя понимаю, что она — ненастоящая. Муляж, имитация, призванная добить меня.
«Кто это мог сделать? Маньяк?»
«Жена твоего любовника»
«Чокнутая мстительная бабенка»
«Янка, сука»
Брезгливо хватаю гадину двумя пальцами, запихивая ее в кухонное ведро. После мою руки, лицо, засовываю под кран голову. Волосы отросли сантиметров на пять; массирую кожу и выпрямляюсь, давая воде стечь по лицу, плечам. Теплые капли скатываются за воротник, капают на пол. Стараясь не смотреть на отражение, выхожу в коридор, одновременно с тем, как Ваня заходит домой.
Он прислоняется к косяку, впираясь в меня тяжелым взглядом. Белки покрыты красной сеткой полопавшихся капилляров. Темные круги под глазами выделяются еще сильнее, будто подрисованные гримером. Я хочу стереть темноту, поселившуюся на его лице, но не шевелюсь.
— Ань, это Яна.
— Я знаю, — киваю в ответ. — Месть обиженной женщины всегда страшна.
— Я не ожидал от нее такого, — он проходит мимо, качая головой.
— Она, наверное, тоже. И от себя, и от тебя.
— Что? — Доронин оборачивается, непонимающе глядя на меня.
Я сажусь на пол посередине коридора, вытягивая ноги. Вода, капающая с волос, успевает остыть, становясь неприятной, но я терплю. Как обычно, как всегда.
Усталость, моральная и физическая, давит с невероятной силой. Я ощущаю себя столетней развалиной, еле ворочающей языком.
- Ты все понимаешь, Вань. Пока мосты не сожжены, ты так и будешь метаться меж двух берегов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он опускается напротив, запрокидывая голову и прислоняясь макушкой к стене.
— Что же мне делать?
Я молчу.
Вопросы, на миг застывающие между нами, обрушаются об пол острыми осколками, раня нас обоих, но мы терпим боль.