Читать интересную книгу На краю бездны - Александр Афанасьев

А вот мы – еще поживем… До самой смерти не помрем!

Все? Кажется – все…

Араб подошел к Тихонову, который раздумывал, как бы прикрепить к машине черный флаг с шахадой.

– Готов, господин подполковник! – доложил он.

– Красавец… – оценил подполковник с ударением на последний слог. – Как думаешь, если флаг в окно так вот высунуть и прижать стеклом, мешать не будет?

– Думаю, нормально…

– Тогда так и сделаем.

…Отрезанные от мира в бесплодной пустыне, они возвращались в него, возвращались в мир, жутко изменившийся после взрывов в Бендер-Аббасе и в пустыне, юго-восточнее Каспия. Они возвращались, чтобы нести смерть в этот мир, в котором и так ее было более чем достаточно, но зло иначе не победить. Зло невозможно победить добром, его можно победить только таким же злом…

Вопреки ожиданиям, дороги были переполнены…

Сотни тысяч, даже миллионы беженцев, в панике бегущих из страны, из зараженных областей юго-запада и северо-востока, толпы беженцев, которыми никто не занимается, потому что мысль у всех одна – джихад, священная война с неверными. Беженцы в основном гуртовались возле дорог, границы везде были перекрыты, и не таможнями, а фронтами. Кто мог – уходил в Афганистан, – но и там уже создавали «завесу» – местные племена, совсем не обрадовавшиеся нашествию соседей, грабили и убивали их, мужчин в основном расстреливали, а женщин и детей брали в рабство. В Афганистане тоже бушевал мятеж, анархия, мутное, кровавое варево выхлестывало во все стороны, банды боевиков прорывались в Индию. Неспокойно было в зоне племен, которая по соглашению Дюранда должна была вернуться к Афганистану в девяносто четвертом, но так и не вернулась, и даже британцам уже становилось понятно, что, посеяв ветер, они теперь пожинают бурю. Афганистан постоянно бомбили, воинские части Ее Величества перекрыли Хайберский проход, пытались взять под контроль пустыню и Пандшер, в них стреляли, в том числе и в спину. А здесь, на дорогах к Тегерану, люди просто жили, сорванные безумием атомного маньяка с обжитых мест. Жили – и умирали…

По обе стороны дороги – автомобили, давно сожравшие последний бензин, тряпье, палатки из подручных материалов, просто навесы от солнца. Бегают дети, шум, вонь, загаженные испражнениями и гнильем придорожные канавы. Там же лежат расстрелянные – революционные гвардейцы не церемонятся.

Взгляды… Эти взгляды могли бы убивать, и так эти люди смотрели на них, воинов Аллаха, продвигавшихся под черным знаменем к эпицентру беды. Воины Аллаха, чтобы убить неверных, взорвали страну, сожгли ее атомным пламенем, уничтожили весь нехитрый быт, создававшийся этими людьми для себя, они сорвали их с насиженных мест и бросили умирать в пустыне. Вопреки устоявшемуся мнению – далеко не все готовы поддержать ислам, далеко не все готовы лишиться нажитого во имя торжества истинной веры – и это вызывает безудержную ненависть фанатиков, готовых положить на бесовский алтарь веры свои жизни и требующих от других того же…

Машины, на которых разъезжали боевики, отличались флагами – только не черными, а зелеными. Обычно это были большие, тяжелые машины, грузовики и самосвалы, не всегда военные, в кузовах которых стояли вооруженные до зубов люди, иногда эти люди стреляли в воздух. Была у боевиков и бронетехника, но не так много. Спецназовцы знали, что до сих пор держится крупнейший, узловой аэропорт региона, как военная, так и гражданская авиационная база – Мехрабад, хотя потери там составляли до девяноста процентов личного состава. Тем не менее Мехрабад, поддерживаемый с воздуха налетами бомбардировщиков и штурмовиков, держался, удалось наладить доставку туда боеприпасов, подкреплений и даже боевой техники. А вот база в Бушере была частично эвакуирована, потому что рядом море, и держать объект почему-то сочли нецелесообразным. В поддержке эвакуации участвовал линкор «Александр Первый», его шестнадцатидюймовые орудия главного калибра буквально смешали осаждавших с землей. На берегу остался только небольшой плацдарм, который успели подготовить в инженерном отношении – его держали для обеспечения будущей высадки.

Тем не менее Тихонов, да и Араб тоже, ехавшие в головной машине, начали ощущать беспокойство. Флагов с шахадой почти не было – только зеленые, с надписью «Аллах Акбар, Махди Рахбар», «Аллах велик», «Махди вождь». Это были шииты, а они были суннитами, многие говорили не на фарси, а на арабском. Они вполне могли сойти за воинов джихада из Афганистана, тем более что в русском спецназе специалистов по Афганистану тоже хватало, «легенда» прошла бы. Но в любой момент их могли остановить, мог начаться религиозный спор, а здесь такие споры обычно оканчиваются стрельбой.

Накаркали! Две машины, бортовая и самосвал, перегораживали дорогу, чуть в стороне стоял расстрелянный и обгоревший пикап, видимо, пытался прорваться на скорости, и их покосили из пулеметов. Пулеметы здесь тоже были, Араб насчитал целых три. И как назло один из боевиков вышел на дорогу, за неимением жезла махнул автоматом, приказывая остановиться.

Араб, сидевший за рулем, положил руку на рычаг коробки передач.

– Спокойно… – сквозь зубы процедил Тихонов, – останавливайся, мотор не глуши. Подъезжай ближе к грузовикам.

Боевик, держа руки на автомате, неспешно шел к ним. Араб видел, что, по крайней мере, двое из троих пулеметчиков целятся в них, третий, кажется, обкурился и ему все до лампочки.

Тихонов опустил стекло. Едва слышно щелкнул замок водительской дверцы.

– Салам… – подойдя, поздоровался боевик.

– Ассаляму алейкум уа РахматуЛлаху уа Баракятуху! – поздоровался полным приветствием подполковник Тихонов. – Разве не сказал пророк, саллаЛлаху ‘аляйхи ва саллям: приветствуй своего брата всякий раз, как встретишь его, и воистину, в день Суда ты не окажешься среди потерпевших ущерб? Или тебя не пугает сказанное?

Боевик мрачно и подозрительно смотрел на неизвестного. Его звали Вахид, он был темен и груб, мало чего знал, кроме того, что ему преподали в медресе. Он был шиитом, и ему говорили, что сунниты его враги, потому что они подло убили Али, четвертого имама, да пребудет он по правую руку от Аллаха. Содеянное заслуживает расстрела. Но он знал также и то, что нельзя убивать тех, кто идет по пути джихада, потому что это – страшный харам, и за это с него могут снять живьем кожу или повесить, и он умрет страшной, позорной смертью, никогда не попав в высшее общество.

– Я плохо понимаю твой язык, брат… – сказал Вахид, – ты говоришь на языке арабов, а я почти не знаю его, ведь я из персов.

Сказанное имело свою подоплеку, и весьма серьезную. Персы были не такими, как арабы, они считали себя нацией более высокого уровня, они считали себя потомками ариев – и не случайно, именно на территории современной Персии творил Заратустра. Сказав такое, Вахид тонко оскорбил человека, который даже не пожелал выйти из машины и у которого на голове была черная чалма, подвязанная повязкой с арабскими письменами.

– Аллах поможет нам понять друг друга, ведь мы братья в джихаде, и пока не повержен последний из неверных, пока на земле существует ширк, пока все народы не слились в совершенстве таухида[58] – какое может быть между нами непонимание? Что же касается твоих слов о том, что ты перс, а я араб – признаюсь, мне неприятно слышать их, ведь мы оба сражаемся на пути Аллаха и встретимся в раю, когда он дарует нам шахаду. Разве не пала Великая Османская империя от фитны национализма, разве смогли бы русисты поработить мою землю, да и твою тоже, будь между нашими отцами единство? Но нет, сам шайтан пожаловал к моему отцу и сказал: «Зачем тебе турки и их власть и их Халиф? Когда у вашего народа есть свои валии, амиры и вилаяты, к вашему народу пришёл Мухаммад, вы завоевали турков, а сейчас они правят среди вас». А к туркам пришел такой же шайтан и сказал: «Зачем вам арабы, вы турки, у вас есть свой Халиф, Султан, власть, вы лучше, чем они, отделитесь от них, ведь вы не нуждаетесь в них, а они нуждаются в вас». Посетил шайтан и твоего отца, потому что нечистый скор на злые дела, и не зря мы прибегаем ко Всевышнему, когда ищем защиты от козней и злых наущений врага правоверных. И сказал шайтан: «Вы персы, у вас есть своя земля и свой шах, вы верите не так, как верят арабы и турки, зачем вам проливать за них кровь, живите и верьте в своей вере, а о братьях забудьте». Но разве не сказано Посланником: «Не наш человек тот, кто призывает к асабийе[59], не наш человек тот, кто сражается ради асабийа, и не наш человек тот, кто проявляет гнев из-за асабийи». Воистину слова эти верны, ибо сказаны самим пророком, а переданы Муслимом, да пребудет он по правую руку его, и вправе ли мы ставить переданное пророком под сомнение? Аллах тяжко покарал наших отцов за их раздоры и асабийю, позволив безбожникам взять над ними верх и осквернить Два Святых Места, разве вправе мы сомневаться, что это произошло по воле Аллаха, ведь Аллах над всякой вещью мощен, а за ширк и поклонение тагутам, в которое впали наши отцы – мучительное наказание. Может ли быть наказание мучительнее, чем пребывать под пятой кяффиров, смотреть, как своим присутствием они оскверняют Два Святых Места, как делают безбожниками наших детей, поклоняться тагуту и принимать его суд. Вы восстали и убили тагута, а мы пришли на твою землю, чтобы искупить грех наших отцов и помочь вам сбросить с плеч камень ширка и безбожной тирании, и мы рассчитываем на то, что как только на многострадальной персидской земле установится таухид, вы придете на нашу землю и поможете освободить ее от кяффиров, во имя Аллаха. Разве имеет значение то, что ты перс, а я араб на пути джихада? И разве ты не знаешь о том, что пророк сказал, а Муслим передал следующее: «Если кто-либо придет к вам, тогда как ваше дело будет единым, вокруг одного человека, и он пожелает вас расколоть и разделить ваш джама’ат, то отрубите ему голову!»[60] Имам ан-Науауи, да пребудет с ним милость Аллаха, сказал: «В этом хадисе повеление убить того, кто вышел против правителя и желает разделить мусульман, и если он после предостережения не прекращает, то следует его убить»[61]. А Имам ас-Сан’ани, да пребудет с ним милость Аллаха, сказал: «Эти слова указывают на то, что того, кто вышел против правителя, вокруг которого собрались мусульмане, дозволено убить, для избавления от вреда рабов Аллаха»[62].