— Это не я! Боже мой! Это не я! Боже мой! Это не я.
И тут, понимаете ли, до всех нас как-то разом дошло, что по коридору к нам приближается нечто действительно страшное. Все дружно ощутили желание броситься наутек, и даже старый капитан Хисгинс отступил вместе с дворецким и лакеями.
Бомонт лишился сознания: как я обнаружил впоследствии, он получил серьезный удар. Я привалился к стене — как стоял на коленях, отупевший и ошеломленный настолько, что даже не смел и мечтать о бегстве. А громоподобные конские шаги все приближались ко мне, сотрясая своею тяжестью прочный пол. Звуки умолкли мгновенно, и я с болезненной очевидностью понял, что тварь остановилась напротив двери в спальню. И тут я увидел, что Парскет, пошатываясь на нетвердых ногах, встал в двери, раскинув руки, стараясь заполнить собой дверной проем. По бледному как снег лицу его струилась кровь из раны во лбу; и тут я отметил, что он смотрит в коридор каким-то особенным… отчаянным, неотступным, невероятно властным взглядом, хотя смотреть было на самом деле не на что. И вдруг — цок, цок, цок — копыта загремели в обратную сторону. В тот же самый миг Парскет повалился лицом вперед.
Из кучки мужчин, теснившихся друг к другу, послышались голоса, два лакея и дворецкий попросту бежали прочь с фонарями в руках, но капитан только привалился спиной к стене и поднял над головой бывший у него в руках фонарь. Ровная поступь коня миновала его, оставив невредимым, и зазвучала, все дальше и дальше отступая от нас по тихому дому, а потом наступила мертвая тишина.
Тогда посеревший, как сама смерть, капитан шевельнулся и сделал несколько шагов в нашу сторону — медленных и неровных.
Я перебрался к Парскету, и капитан помог мне. Мы перевернули лежащего, и я, знаете ли, сразу понял, что он мертв… можете себе представить, какие это вызвало чувства в моей душе!
Я посмотрел на капитана, который внезапно проговорил:
— Он… он… он… — И я понял, что Хисгинс хочет сказать мне, что Парскет стал между его дочерью и тем, что только что ушло вон из коридора. Поднявшись, я помог капитану устоять на ногах, хотя собственные конечности едва подчинялись мне.
Тут лицо его дрогнуло, он опустился на колени возле Парскета и зарыдал, как испуганное дитя. Из спальни выглянули женщины, и я оставил старика на их попечение, а сам повернулся к Бомонту.
Вот практически и вся история, и мне осталось только дать ответ на некоторые оставшиеся необъясненными вопросы.
Должно быть, вы поняли, что Парскет любил мисс Хисгинс, и этот факт является объяснением многой чертовщины. Вне сомнения, на нем лежит изрядная доля ответственности за наваждение; на мой взгляд, он виноват в ней почти целиком, однако, понимаете ли, я не могу ничего доказать, и все, что могу сказать вам, основывается лишь на логических выводах.
Во-первых, очевидно, что Парскет намеревался отпугнуть Бомонта, и когда обнаружилось, что он не в состоянии этого сделать, по-моему, пришел в такое отчаяние, что и в самом деле вознамерился убить соперника. Об этом неприятно даже говорить, но факты заставляют меня думать подобным образом.
Не сомневаюсь, что руку Бомонту сломал именно Парскет. Ему были известны все подробности так называемой легенды о коне, и он решил использовать старинную историю в собственных целях. Очевидно, он изобрел способ незаметно проникать в дом и выходить из него, очевидно, через одно из многочисленных доходящих до пола двустворчатых окон или же раздобыл ключ к той или иной садовой двери, и когда его считали отсутствующим, на самом деле находился неподалеку и приходил в удобное для себя время.
Случай с воздушным поцелуем в темном зале я отнес на счет нервного воображения Бомонта и мисс Хисгинс, однако должен сказать, что стук копыт за дверью замка объяснить трудновато. Тем не менее, я по-прежнему придерживаюсь прежнего мнения об этом и считаю, что в нем не было на самом деле ничего сверхъестественного.
Стук копыт в бильярдной и в коридоре производил с нижнего этажа сам Парскет, ударяя в деревянную обшивку потолка привязанным к одному из оконных крючков деревянным бруском. Внимательное обследование позволило мне обнаружить вмятины в поверхности дерева.
Звуки лошадиной поступи вокруг дома также, наверное, устраивал Парскет, который мог привязать коня где-нибудь невдалеке, в посадках, если только он не производил их собственноручно, хотя в таком случае я не могу понять, как он мог передвигаться достаточно быстро, чтобы создавать нужную иллюзию. Впрочем, абсолютной уверенности в этом вопросе я не ощущаю. Как вы помните, я так и не сумел отыскать конских следов.
Ржание в парке также следует отнести на счет успехов Парскета в области чревовещания, нападал там на Бомонта тоже он, и когда я предполагал, что он находится в спальне, он, должно быть, находился все время вне дома и присоединился ко мне лишь после того, как я выбежал из входной двери. Все это вполне возможно. Я хочу сказать здесь то, что Парскет мог послужить причиной уже перечисленных событий, потому что, если бы он заметил нечто серьезное, то, конечно же, отказался бы от своей выходки, понимая, что в ней более нет нужды. Не могу понять, каким образом ему удалось не получить пулю в саду, и в том последнем безумном финале, о котором я только что поведал вам. Как вы, наверное, поняли, он был совершенно лишен страха за себя.
Когда мы слышали конский галоп вне дома, притом что Парскет находился среди нас, то, должно быть, обманывали себя. Никто не испытывал в этом большой уверенности, кроме, конечно же, Парскета, который естественным образом поощрял нас в этом заблуждении.
Случай, когда мы услышали ржание в погребе, стал, на мой взгляд, первым откровением для Парскета, получившего возможность заподозрить, что здесь кроется нечто неладное и куда более опасное, чем его обман. Ржал он сам, так же как делал это в парке; однако, припоминая, как ужасно он выглядел после этого, я ничуть не сомневаюсь в том, что к производимым им звукам в подвале прибавилась некая адская нотка, перепугавшая самого Парскета. Тем не менее, впоследствии он мог уговорить себя в том, что пал жертвой разыгравшейся фантазии. Конечно, не следует забывать и о том, какое воздействие на него должна была оказать реакция мисс Хисгинс.
Далее, отсутствовавший священник, как выяснилось впоследствии, отправился, так сказать, по ложному вызову, явно подстроенному Парскетом, чтобы получить несколько дополнительных часов на достижение той своей цели, которую вы легко назовете, поскольку он уже понял, что Бомонт просто так не отступит. Противно даже думать об этом, однако приходится. В любом случае, очевидно, что он был все это время несколько не в себе. Странная болезнь, эта любовь!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});