Читать интересную книгу Особо опасен - Джон Ле Карре

Теперь каждая конвоирша охраняла треть своей подопечной. Глаза веснушчатой того же цвета, что и у Аннабель. Южанка, возможно, как и она, из Баден-Вюртемберга. Уж не потому ли ее уполномочили к ней обратиться? Аннабель, мы действуем в рамках стандартной процедуры в отношении тех, кто находится в сговоре с террористами. У вас есть выбор. Или вы сдаетесь властям добровольно, или ваша свобода будет ограничена. Что скажете?

Я адвокат.

Сдаетесь или нет?

Сдаваясь властям, Аннабель мысленно повторяла бесполезные советы, которые сама давала своим клиентам непосредственно перед судом: будьте правдивы… не выходите из себя… не плачьте… говорите негромко и не заигрывайте с присяжными… у них нет желания возненавидеть вас или полюбить… у них есть одно желание: сделать свою работу, получить за нее деньги и разойтись по домам.

#

Рассуждай взвешенно и спокойно.

Ты — адвокат.

Хотя в данную минуту ты просто женщина, готовая взорваться от ярости, объясняться с ними предстоит не ей, а адвокату.

Этот громыхающий железный лифт, в котором ты сейчас находишься, явно едет вверх. Об этом ты можешь судить по ощущениям в низу живота, существующим отдельно от других ощущений, вроде тошноты и болезненной реакции на грубое насилие.

Значит, тебя доставят в какой-нибудь кабинет, а не в подвал. Уже спасибо.

Этот лифт не останавливается на промежуточных этажах. В нем нет ни панели управления, ни зеркала, ни окошка. А пахнет здесь дизельным маслом и травой. Это лифт для скота. Запах школьной спортплощадки осенью. Рассуждай дальше.

В этом лифте люди ездят исключительно по принуждению. Ты зажата между женщинами, которые тебя умыкнули под видом твоих подруг. Потом возникла третья, уже не ставшая притворяться другом. Ни одна из них не представилась. Ни одна при ней не обратилась к другой по имени.

Никто, даже Исса, не сумел бы описать, что это значит — потерять свободу, и вот теперь она постигает это на собственной шкуре.

Адвокат, проходящий ускоренный курс обучения.

#

Дверь лифта открылась и вместе с ней — небольшая белая комната вроде той, куда определили ее умершую бабушку. За голым деревянным столом, на котором она могла бы лежать, сидел человек, назвавшийся Динкельманом, и курил русскую папиросу. Она сразу узнала этот запах. Такие курил в Москве ее отец после хорошего ужина.

Рядом с Динкельманом сидела высокая жилистая женщина с седеющими волосами и карими глазами, совсем не похожая на ее мать, но с таким же проницательным взглядом.

Перед ними на столешнице было разложено содержимое ее рюкзака, как вещдоки в суде, только не в целлофане и без ярлычков. В торце стоял свободный стул для нее, обвиняемой. Стоя перед своими судьями, она слышала, как загромыхал грузовой лифт, поползший вниз.

— Мое настоящее имя Бахман, — сказал Динкельман, словно возражая ей. — Если вы собираетесь подать на нас в суд, то полное имя Гюнтер Бахман. А это фрау Фрай. Эрна Фрай. Она яхтсменка. Шпионка и яхтсменка. А я просто шпион. Пожалуйста, садитесь.

Аннабель подошла и села.

— Ну что, сразу заявите протест и покончим с этим? — поинтересовался Бахман, затягиваясь. — Поразглагольствуете о вашем особом адвокатском статусе и всей этой хрени. Порассуждаете о ваших необыкновенных привилегиях и о конфиденциальности ваших отношений с клиентом. О том, что вы сделаете из меня отбивную. Что я нарушил — а кто спорит? — все мыслимые законы. Растоптал святые основы конституции. Будете кормить меня всей этой белибердой, или ограничимся констатацией? А кстати, когда у вас ближайшее свидание с разыскиваемым террористом Иссой Карповым, которого вы у себя приютили?

— Он не террорист. Террористы вы. Я требую немедленно адвоката.

— Вашу мать? Авторитетного судью?

— Адвоката, который сможет представлять мои интересы.

— Как насчет вашего блестящего отца? Или, может, вашего зятя в Дрездене? Связи у вас, прямо скажем, что надо. Пара звонков — и вся правовая машина обрушится на мою голову. Вопрос: вам нужна эта бодяга? Правильно, не нужна. Вы хотите спасти своего мальчика, и больше ничего. За километр видно.

Эрна Фрай внесла свою нравоучительную лепту:

— Боюсь, дорогая, что, кроме нас, выбирать тебе не из кого. Неподалеку отсюда сидят люди, которые спят и видят, как они арестовывают Иссу, желательно под камеру, и становятся героями в глазах публики. А заодно полиция с удовольствием задержит его предполагаемых сообщников — Лейлу, Мелика, мистера Брю, даже твоего брата Гуго. Она будет счастлива увидеть заголовки газет, чем бы дело ни кончилось. Я, кажется, забыла упомянуть «Северный приют»? Представь реакцию тех, кто еще вчера поддерживал бедную Урсулу. Ну и конкретно ты… официальный объект расследования… к этой казенной формулировке господин Вернер питает особое пристрастие. Компрометация статуса адвоката. Сознательное укрывание террориста, находящегося в розыске. Обман представителей власти. Ну и так далее. Твоя карьера закончится… лет в сорок… примерно столько тебе будет по выходе из тюрьмы.

— Мне все равно, что вы со мной сделаете.

— Но мы говорим не столько о тебе, моя дорогая. Мы ведь говорим об Иссе, правда?

Бахман, явно не способный долго на чем-то одном сосредотачиваться, потеряв интерес к разговору, перебирал предметы из ее рюкзака: блокнот в спиральном переплете, дневник, водительские права, удостоверение личности, головной платок… последний он нарочито поднес к носу, словно проверяя на запах духов, коими она не пользовалась. Но больше всего его заинтересовал чек Томми Брю, к которому он то и дело возвращался: посмотрел на просвет, повертел так и эдак, исследовал цифры и почерк, озадаченно покачал головой.

— Почему вы не получили по нему деньги?

— Я ждала.

— Чего? Доктора Фишера с его клиникой?

— Да.

— Пятьдесят тысяч. Надолго ли их хватило бы? В таком-то заведении.

— Достаточно надолго.

— Для чего?

Аннабель передернула плечами — жест безнадежности.

— Чтобы попытаться. Больше ничего. Просто попытаться.

— Брю не обещал новых денег из того же источника?

Аннабель уже хотела ответить, да вдруг передумала.

— Интересно, почему вы оба считаете себя не такими? — с вызовом обратилась она к Эрне Фрай.

— Не такими, как кто, дорогая?

— Как те, кто, по вашим словам, желают его арестовать и выслать назад в Россию или Турцию.

Отвечая за них обоих, Бахман в очередной раз взял в руки чек и принялся его изучать, как будто в нем скрывался ответ.

— Да, мы не такие, — огрызнулся он. — Это уж точно. Но вас интересует, что мы намерены делать с вашим мальчиком. — Он положил чек в поле своего зрения. — Я не уверен, что мы сами это знаем, Аннабель. А правильней сказать, не знаем. Нам хочется верить, что мы здесь делаем погоду. И вот мы околачиваемся без дела и ждем до упора, как распорядится Аллах. — Он постучал пальцем по чеку. — Если Аллах нам поможет, то ваш мальчик, возможно, окажется вольной птицей, будет жить на Западе и осуществит свои самые смелые надежды и мечты. А нет… если Аллах нам не поможет… или вы нам не поможете… то ему придется вернуться туда, откуда он приехал, не так ли? Ну разве что им заинтересуются американцы. Тогда мы даже не будем знать, где он. Возможно, что и сам он тоже.

— Мы пытаемся сделать для него все возможное, дорогая, — Эрна Фрай сказала это с такой обескураживающей искренностью, что Аннабель на миг ей поверила. — Гюнтер настроен так же, просто он не сумел это хорошо сформулировать. Мы не считаем, что Исса представляет собой угрозу. Мы далеки от таких умозаключений. Мы знаем, парень немного не в себе, что неудивительно. Но, думаем, он может помочь нам выйти на действительно плохих людей.

У Аннабель вырвалось что-то вроде смеха.

— Исса в качестве шпиона? Безумие! Не знаю, кто сильнее болен, он или вы!

— В качестве кого угодно! — раздраженно буркнул Бахман. — В этой пьесе роли пока не расписаны. В том числе ваша. Известно одно: если вы с нами и если мы окажемся там, где надеемся оказаться, то вместе мы спасем гораздо больше невинных душ, чем вы голодных кроликов в своем хреновом «Северном приюте».

Он в нетерпении поднялся, прихватив со стола чек.

— Поэтому мой первый вопрос: за каким рожном русскоговорящий, не шибко преуспевающий бывший венский банкир-британец поперся в пятницу вечером к господину Иссе Карпову? Вы хотите оказаться в более цивилизованном месте или предпочитаете с мрачным видом сидеть за этим столом?

У Эрны Фрай подход был помягче:

— Всей правды, дорогая, мы тебе не скажем, просто не имеем права. Но то, что ты от нас услышишь, будет правдой, я тебе это обещаю.

#

Было далеко за полночь, а она ни разу даже не заплакала.