Читать интересную книгу Реквием машине времени - Василий Головачев

– Я ожидал большего, – сказал он, не отрываясь от окуляров бинокля. – Во всяком случае, землетрясение силой в пять баллов в эпицентре создает гораздо больше разрушений рельефа. Видел собственными глазами.

Вертолет летел на высоте полутораста метров над заснеженной целиной болота – там, где оно не было затронуто расширением Башни. Эллипсы прожекторного света то вспыхивали и искрились на снегу, то темнели на островках травы, черных ледяных зеркалах и пластах торфа.

Сделали один круг, потом второй. На третьем Ивашура опустил бинокль и буркнул в спину пилоту:

– Поворачивай домой, Витя.

И они полетели к лагерю, не глядя друг на друга, думая каждый о своем.

После ужина Ивашура, почти не притронувшийся к еде, пожелал всем спокойной ночи и ушел в свой вагончик. Когда он разделся и лег на топчан, в вагончик без стука вошел Михаил Рузаев…

Глава 4

Весть о том, что вернулся пропавший без вести при странных обстоятельствах эксперт Рузаев, облетела лагерь за минуту, и в вагончик, где спали эксперты Центра, набилось много народу. Ивашура, терпевший «нашествие» до поры до времени, наконец почувствовал холод (дверь почти не закрывалась), перекричал шум и, как был – в трусах, вытолкал всех за порог. В комнате остались Богаев, Одинцов, Гаспарян, эксперт Валера, так и не проснувшийся в общем гаме, и Рузаев.

Выглядел виновник торжества как после драки с дикими котами: одежда располосована на ленты и клочья, на лбу и под глазом синяки, на щеке глубокие царапины, такие же царапины – на шее и на руках. Невозмутимый, как и всегда, Рузаев напился из чайника, отдышался и начал переодеваться, словно не замечая взглядов товарищей и затянувшегося молчания.

Ивашура поймал взгляд Богаева и натянул брюки. Гаспарян, бурча, что, мол, выхолодили весь дом, подкинул в печурку сосновых поленьев. На лицо его лег желтый отсвет огня.

Наконец Рузаев переоделся, умылся, залепил царапины пластырем, еще раз глотнул воды и сел у длинного, во весь вагончик, деревянного стола.

– Дайте закурить, – попросил он в пространство.

– Ты же бросил! – удивился Гаспарян.

Рузаев молча взял из рук Одинцова сигарету и закурил.

– К сожалению, кинокамеру я потерял, – сказал он. – А рассказывать не умею.

– Где ты был? – хрипло спросил обретший голос Ивашура.

– Не знаю. Когда появились «призраки», я снимал «телеэкран»».

– Мы же кричали! Не мог снимать из вертолета?

– Дело в том, что мне показалось, будто «телеэкран» показывает лицо человека… точнее, лицо Вани Кострова.

В комнате наступила тишина. Потом Ивашура, пряча плескавшуюся в душе радость, сел на свою полку-кровать и посмотрел на Одинцова…

– Только лицо? Какое?

Рузаев поднял недоумевающий взгляд.

– Ну я имею в виду, живое или…

– Вроде бы живое. Один глаз у него был прищурен, словно он целился. Потом меня что-то ударило по затылку. – Рузаев пощупал затылок, в глазах его снова отразилось недоумение. – Ничего не болит. Вот лоб болит…

– Ты, наверное, перепутал, куда тебя шарахнуло, – вставил Гаспарян. – А то получается – били в затылок, а шишка вскочила на лбу. Кстати, кто бил-то?

– А пес его знает! Говорю же – сзади ударило. Очнулся – кругом светящийся туман и земля под ногами, и ничего больше не видно. Где Башня, где вы, где вертолет – не понять. Ну я встал и пошел. Жарко, душно, сыро… Горизонт – вот он, под носом, а дойти невозможно. Шел я, наверное, часа два. Земля твердая, в трещинах, идти легко, тишина – аж в ушах звенит! Ну потом стал замечать, вроде тени движутся, то впереди, то сзади, а разобрать опять-таки не могу. Побежал за одной и… вот, – Рузаев кивнул на кучу своего рваного обмундирования. – Так и не понял, что за нечистая сила меня крутила. Зацепила, попинала, исцарапала и бросила, причем бесшумно, отчего мне самому взвыть захотелось.

Рузаев передохнул, прополоскал рот глотком воды. Все молча смотрели, как он это делает.

– Ну вот. Потом увидел: вроде как просветление впереди обозначается. Поднялся, побежал и… вывалился прямо на снег! Рядом Башня, все гудит, грохочет! Понял – пульсация. Ну я бегом в лес, пока не нашел лагерь.

– Скажи, пожалуйста! – Богаев помолчал, откашлялся. – М-да! Только нечистой силы нам не хватало. Может быть, Михаил, тебе все это померещилось?

Рузаев пожал плечами.

– Не хотите верить на слово – проверьте. Как говорил философ Берджес: «Существует только один заменитель воображения – опыт».

Гаспарян иронически приподнял бровь, хотел вставить какое-то едкое замечание в адрес эрудиции Рузаева, но посмотрел на Ивашуру и передумал.

– Ладно, утро вечера мудренее, – сказал Ивашура. – Предлагаю отложить анализ сообщения Михаила на утро.

Одинцов пожелал всем хорошо отдохнуть и ушел. Гаспарян разделся, нырнул в свой спальник с головой. Богаев посидел еще несколько минут, растерянно поглядывая на Рузаева. Ему хотелось поговорить, но он боялся показаться смешным.

– Поешь, – спохватился Ивашура. – У нас есть банка сгущенки и хлеб. Сурен, куда ты дел сгущенку?

– В шкафу с обувью, – ответил Гаспарян из спальника.

Рузаев подумал и согласился.

– Можно и подкрепиться, оголодал маленько.

– Звонили из райкома, – проговорил Богаев, не глядя на Ивашуру. – Толчки от пульсаций разрушают здания города, жертв пока нет, но…

Ивашура молча залез в спальный мешок.

Богаев посмотрел на него с некоторой растерянностью, покашлял в кулак.

– У них тут в десяти километрах газопровод. Боятся, что трубы не выдержат…

Молчание.

– Надо что-то делать, Игорь.

– Надо, – отозвался наконец Ивашура. – В первую очередь надо создать правительственную комиссию, которая была бы правомочна решать все организационные вопросы.

Богаев оживился.

– Я тоже так думаю. Зачем нам одним брать на себя ответственность такого масштаба? Нужна компетентная… – Он замолчал, заметив взгляд Ивашуры, заторопился. – Ну я тоже пойду. Желаю приятных снов.

Он ушел.

Рузаев ел сгущенное молоко и прихлебывал из чайника.

– Не думал, что старик так боится ответственности, – глухо проговорил Гаспарян из спального мешка. – Дома, в Центре, он казался мне более решительным. Возраст, что ли, подошел?.. Да минует нас чаша сия!

– Тебе это не грозит, – буркнул Ивашура. – Ты помрешь раньше, причем из-за длинного языка. Нигде от вас покоя нет. Михаил, сможешь показать место, где выбрался из «тумана»?

– Вообще-то не уверен, но попробую.

Ивашура больше ничего не спросил. Рузаев погасил свет в вагончине и лег сам. В наступившей тишине отчетливо похрапывал эксперт Валера, умевший ночью отключаться до состояния полной нечувствительности к внешним раздражителям, потрескивали горящие поленья в печурке да сквозь тонкие стенки просачивался в теплушку равномерный шум леса.

Наутро, после завтрака, Старостин собрался уезжать и перед отъездом собрал в штабе руководителей экспедиции и командиров приданных ей войсковых частей.

– Я убедился, что явление Башни не только уникально с научной точки зрения, – сказал он, – но и представляет огромную опасность для людей и несет колоссальные убытки хозяйству района. Поэтому следует принимать какие-то решительные меры. Первое и самое важное – остановить рост Башни, второе – установить контакт с пауками, потому что именно они, с моей точки зрения, главные действующие лица во всей этой кутерьме. Мнения ученых о том, что такое Башня, я выслушал и понял, что оригиналов среди вас много, а истину вы видите только во сне, да и то не каждый. Примите это не как упрек вашей компетентности. Задуматься и даже просто восхищаться есть чем. Я сейчас уезжаю, а дня через три ждите правительственную комиссию. Она и будет решать, что делать дальше. А пока выслушайте… ну, если не приказ, то указание: к Башне ближе, чем на три километра, не подходить! Все намечающиеся эксперименты согласовывать прежде с начальником экспедиции Ивашурой. Риск свести к минимуму! Ясно? Но, с другой стороны, ускорьте исследования, сведите накопленные сведения в единую систему. Необходимо знать точно, что такое Башня, прежде чем принимать кардинальные меры. Вопросы ко мне есть?

Ученые и командиры молчали.

Старостин уехал. Одинцов улетел ночью, никого не предупредив. Ивашура передал бразды правления штабом Гришину (Богаев уехал в райцентр), забрал Рузаева с Гаспаряном, и они отправились искать точку выхода Михаила из «тумана».

Вертолетная стоянка по совету Старостина была перенесена на триста метров южнее, на лед замерзшего озерца, окруженного редким сосняком: отсюда было удобнее загружать машины аппаратурой, топливом, держать связь со всеми подразделениями экспедиции и с городом, благо дорога в город пролегала рядом. Сосны здесь росли какие-то жалкие, искривленные, будто пораженные болезнью. Дорога в райцентр огибала озерцо и исчезала в стене мрачного бора, за которым до самого города шло поле озимой пшеницы.