У Бирреллов всегда бывало так, и я радовался, хотя и не мог понять, чем объясняется такая благодать. Возможно, Зигфрид был не слишком не прав, когда утверждал, что я нравлюсь старушкам — он вечно подтрунивал над моим «гаремом» из дам, разменявших восьмой десяток, которые настаивали, чтобы их собак лечил только я. Но в чем бы ни заключалась причина, я упивался покровительством бабушки Биррелл. По ее мнению, мне было положено все самое лучшее. Мистер Хэрриот не должен знать отказа ни в чем.
Как-то утром в субботу Зигфрид перебросил мне через стол номер «Дарроуби энд Холтон таймс».
— Боюсь, Джеймс, тут для вас есть грустная новость, — сочувственно произнес он, указывая на столбец.
Это были оповещения о кончинах. «Миссис Марджори Биррелл, 78 лет, возлюбленная супруга покойного Херберта Биррелла…» Я дочитал до конца с нарастающим ощущением потери, с горьким сознанием, что еще чему-то хорошему пришел конец.
Зигфрид сочувственно улыбнулся мне.
— Ваша приятельница с чистыми полотенцами?
— Да. — Чистые полотенца были ее выражением дружбы, и я знал, что сохраню о ней самую дружескую память. Мне представилось, как она в цветастом переднике стоит с Люси возле табурета. Она принадлежала к тому поколению фермеров, на долю которого выпали тяжкие годы перед войной, и ее худая, чуть сгорбленная фигура и морщинистое лицо свидетельствовали о трудных временах. Такие лица были у очень многих йоркширских стариков и старух — суровые, но добрые. Я понял, что мне будет очень ее не хватать.
И остро это почувствовал, когда в следующий раз приехал на ферму Бирреллов. Кончив работу, я посмотрел на свои грязные руки и с болью подумал, что старушка уже не войдет в эту дверь никогда. Конечно, Джордж Биррелл мешковины не предложит, но все-таки как мне вымыть руки?
Пока я стоял так, дверь коровника открылась от толчка, и в нее, слегка пошатываясь, вошла маленькая Люси со знакомым сверкающим ведерком в руке. Потом она вытащила из-под мышки полотенце с мылом и положила их на доильный табурет. Полотенце было таким же белоснежным и аккуратно сложенным, а мыло — туалетным, с невскрытой оберткой, как прежде.
Чуть раскрасневшись, девочка посмотрела на меня.
— Бабуля велела мне ухаживать за вами, — сказала она застенчиво. — И объяснила, как все нужно делать.
В горле у меня поднялся комок.
— Спасибо, Люси… Это замечательно. И ты все сделала отлично.
Она кивнула, очень довольная, а я покосился на ее отца — он стоял рядом, облокотившись о корову. Но его лицо оставалось непроницаемым.
Я снял обертку с мыла, начал намыливаться, и аромат лаванды перенес меня в прошлое.
Я мыл руки в полной тишине, а потом девочка сказала:
— Мистер Хэрриот, вот только… Мне уже пять, и я скоро пойду в школу. И просто не знаю, как вы будете обходиться без меня.
Слова прозвучали так знакомо! В том же возрасте моя дочка Рози страшно беспокоилась, как я буду обходиться без нее, и старалась утешить, напоминая, что по субботам и воскресеньям я могу по-прежнему на нее рассчитывать.
Я не нашелся, что ответить, но тут вмешался ее отец:
— Не переживай так, родная, — сказал он. — Я постараюсь тебя заменить, только ты меня научи, а вообще я теперь буду вызывать мистера Хэрриота только по субботам, если получится.
21
Когда я взял телефонную трубку, у меня перехватило дыхание.
— Извините, лорд Халтон, — сказал я. — Боюсь, мне придется заехать к вашей лошади попозже. У меня ночью сдуло дом.
На другом конце провода воцарилась мертвая тишина, и я почувствовал, что благодушный пэр никак не может поверить своим ушам. А потому приступил к объяснениям:
— Как вы знаете, ночью дул ураганный ветер — скорость девяносто миль в час, насколько я понял, — а у дома, который я строю, стены как раз были выведены под крышу. Рано утром я, как обычно, отправился на стройку посмотреть, что там делается, а дом сдуло. Только груды кирпича и обломки лесов. Ну и мне необходимо кое о чем распорядиться.
И снова тишина, а затем три слова:
— С ума сойти!
Я навсегда запомнил реплику эксцентричного, но очень милого маркиза Халтона, это был горький момент в моей жизни, потому что три слова, произнесенные с его обычной изысканной дикцией, убедительно выразили потрясение и сочувствие, которые он, несомненно, испытывал.
Событие это отметило еще один этап в моих попытках переселить семью в более благоустроенное жилище — попытках, начало которым положила неудача с покупкой домика миссис Драйден.
Я далеко не сразу пришел в себя после битвы на аукционе в «Гуртовщиках». Слишком уж радужными были мои надежды, и тягостное ощущение поражения не отпускало меня, потому что я вынужден был наблюдать, как моя жена по-прежнему мечется по просторам Скелдейл-Хауса. Сама Хелен, лучше умеющая приспосабливаться к обстоятельствам, только смеялась.
— Что-нибудь еще подвернется, — говорила она, весело отскребывая и полируя. Но ее безмятежность только подливала масла в огонь и укрепляла мое почти маниакальное желание вызволить ее из Скелдейл-Хауса.
Потом я наткнулся на объявление в «Дарроуби энд Холтон таймс», и тьму пронзил луч света.
— Погляди, Хелен! — воскликнул я, указывая на фотографию среди объявлений агентов по продаже недвижимости на первой странице. — Я этот дом знаю. Отличный дом.
Она заглянула через мое плечо.
— А, да. На шоссе в Деннаби. Я его помню. Очень симпатичный. — Тут она вопросительно посмотрела на меня. — Но это настоящий особнячок и будет стоить куда дороже, чем полукоттедж миссис Драйден.
— Вовсе нет! Мы с Бутлендом подняли цену домика миссис Драйден куда выше его реальной стоимости. Ведь стоил он всего две тысячи фунтов. А этот пойдет по нормальной цене, примерно за три тысячи. Думаю, такую сумму строительное общество мне ссудит.
Обедать в этот день я явился, опьяненный успехом. Представитель общества был очень любезен — закладную несомненно можно устроить.
— Все будет чудесно, Хелен, — сказал я. — И очень хорошо, что мы не купили тот домишко. Этот во всех отношениях подходит нам куда больше. Он обширнее, но планировка компактная, фруктовый сад, огород и чудесный вид на долину. Аукцион в следующую пятницу, так что ждать недолго. Он будет наш, Хелен, можешь не сомневаться.
Моя супруга задумчиво посмотрела на меня.
— Джим, я соглашусь, только если ты обещаешь, что на аукционе будешь вести себя спокойно.
— Спокойно? О чем ты?
— Ты же прекрасно помнишь, что совсем взвинтился тогда и дошел до цены, которая нам не по карману. Я прошу только, чтобы ты был спокоен и не впадал в неистовство, как в прошлый раз.