Читать интересную книгу Конец - Давид Монтеагудо

— Давайте прекратим спор, — предлагает Хинес. — Ньевес совершенно права: от этих перепалок нет никакой пользы. У нас сейчас есть только одна задача: дойти до города. Думаю, с этим все согласны. Я, со своей стороны… Скажу вам одну вещь: если мне доведется выпить чашку только что сваренного кофе и вымыться… тогда пусть хоть конец света настанет! Мне уже все равно, мне уже совершенно все равно.

— Ладно, надо бы поднять Уго, — добавляет он несколько секунд спустя, нарушая настороженное молчание, вызванное его словами.

— Что касается кофе… это не так уж и трудно, — говорит Ампаро, пока они все вместе ставят на ноги Уго, — надо только найти плиту с газовым баллоном.

Вверху, над их головами, небо окончательно просветлело и обрело прозрачность, какая случается лишь перед самым восходом солнца. Видны только самые яркие звезды — редкие, затерявшиеся в бескрайности небесного свода, как крошечные частички, спасшиеся от солнца, которое уже запылало позади гор. Блеклая и прозрачная ясность придает рощицам и оврагам, всему пейзажу, невероятную мягкость, делая его сравнимым с женской наготой, как это свойственно картинам природы только тогда, когда мы созерцаем их в сумерки.

Ньевес и Ампаро, поддерживая Уго и Марибель, уже вышли на дорожный асфальт, они идут медленно; то и дело слышатся стоны и жалобы, то и дело приходится делать остановки. Мария и Хинес все еще не покинули площадки, они вешают на плечи немногочисленные сумки — свои и чужие. Когда Мария уже собирается двинуться к шоссе, Хинес удерживает ее со словами:

— Не цепляйся к Марибель.

— Это я к ней цепляюсь? Да она сама…

— Знаю. Но постарайся понять: она только что потеряла мужа и… дома у нее остались дети. Вся эта паранойя с Пророком — лишь попытка как-то объяснить самой себе свалившиеся на нее несчастья.

— Ага, только вот эта паранойя почему-то мигом распространилась и на твоих друзей, и… нам и так уже досталось выше крыши, не хватает только всем посходить с ума.

— Да знаю я, знаю… Послушай, еще одна вещь… прости, что я… до меня не сразу дошло, что ты хочешь скрыть… продолжать скрывать…

— Ах, ты про это! Ну все ведь обошлось. Все в порядке.

— Меня удивило…

— Неохота помирать шлюхой. Все-таки большую часть жизни я была другой. Не желаю завершать земной путь в покаянных одеждах.

— А кто сказал, что мы все умрем?

— Мы все умрем… — говорит Мария с затуманенным взором, но тут же видит, какое выражение появилось на лице Хинеса, и весело добавляет: — Когда-нибудь, милый мой, когда-нибудь.

— Ладно. Да тебя ведь и нельзя назвать шлюхой в обычном смысле слова. Я, во всяком случае, отношусь к тебе иначе…

— Брось! Ты очень добрый и очень особенный. Но вот твои друзья… Уверяю тебя, ни один ни минуты не сомневался, что девушка, которую ты притащил с собой, спит с тобой за деньги. И я не желаю под конец жизни чувствовать вокруг такое отношение к себе.

— Значит, ты еще в этом не погрязла.

— Слушай, я не нуждаюсь в твоих поучениях. Если ты не против, я сама озабочусь неувязками в своей биографии.

— Прости…

— Нет, это ты меня прости. Ты ведь прав, но…

— Кроме того, у тебя нет никакого повода для беспокойства. Тут имеется своя положительная сторона: раз мы с тобой на самом деле никакие не жених и невеста… и, что важно, ни разу не согрешили, значит, Пророку, который все видит, нет причины тебя наказывать.

— Это у тебя шутки такие, да?

— Ну сама знаешь: одну свечку надо ставить богу, другую — черту. Одну — Пророку, другую — инопланетянам. И про вирус не забывать.

— Смейся-смейся — досмеешься…

— Ты только подумай, какое разочарование испытает Марибель… Она, бедняжка, еще не до конца разобралась в ситуации. А ведь это всего лишь вестник ангела-истребителя.

— Опять придуриваешься?

— Дело, наверно, в том, что я постепенно теряю веру — веру в разум, хочу сказать. Но знаешь что? Я очень рад, что познакомился с тобой. Когда ты рядом, я чувствую себя гораздо лучше… даже до того, как выпью первую чашку кофе.

Мария с Хинесом бегут вдогонку за четверкой идущих по дороге. Солнце заливает раскаленной лавой выемку между двумя горами, заслоняющими горизонт. В самом центре площадки сиротливо стоит, заметно наклонившись, газовая лампа. Газ в маленьком баллончике закончился; никто не удосужился закрыть кран, и за ночь пламя сожгло все горючее.

Ньевес — Ампаро — Хинес — Марибель — Мария — Уго

Когда-то давно дорога, ведущая из Вильяльяны, заканчивалась в Сомонтано и до начала шестидесятых годов служила для города единственным средством связи с миром. Так что узкое шоссе, по которому устало шагают шестеро путников, было построено сравнительно недавно и пролегает по гористой местности, где никто никогда не возводил жилья.

Здешний рельеф заставил строителей убрать огромные массы камня, чтобы проложить шоссе, и даже пробить маленький туннель — на отрезке, лежащем на самых подступах к городу. По всей видимости, именно эти трудности много лет мешали построить дорогу, которая связывала бы Сомонтано, а значит и Вильяльяну, с крупными транспортными артериями севера. Со временем это не слишком оживленное шоссе превратилось в весьма важную часть внутренних туристических маршрутов — им пользовались и те, кто занимался горными видами спорта, и те, кто просто любил проводить выходные на природе. Огромную роль тут, безусловно, сыграли красивейшие — хотя на чей-то вкус и слишком суровые — пейзажи, среди которых пролегает знаменитое ущелье.

Что касается Сомонтано, то, если ехать из Вильяльяны, городок виден издалека: он разворачивается у подножия горы, которая словно защищает его; с новой же дороги домов не видно до самого последнего мига, пока она не сделает заключительный поворот, вырвавшись наконец из запутанного скалистого лабиринта, и не устремится прямиком к городку.

Как раз в этом-то лабиринте и находятся сейчас двое мужчин и четыре женщины. Дорога здесь круто изгибается, постепенно поднимаясь вверх по туннелю, пробитому в камне.

Справа от дороги высится каменная стена, довольно низкая — не больше пяти-шести метров в самой высокой своей части. Вторая стена — с внешней стороны виража — чуть повыше и достаточно высокая для того, чтобы лучи солнца, которое уже успело пройти большую часть небесного пути, не добирались до асфальта. Поэтому путники радуются тени и полученной передышке, ведь в этот час воздух еще не успел как следует прогреться, хотя солнце уже нестерпимо палит. Небо сейчас синее — это чистая, глянцевая синева, которая, постепенно накаляясь, будет смягчаться, пока в полдень не превратится в сероватую белизну, подобно высушенной зноем краске. Тишина стоит почти полная: птицы уже перестали петь, а до той поры, когда начинают стрекотать цикады, остаются еще часы и часы.

После сна, толком не восстановившего силы, путники с трудом заставляли себя двигаться; потом им все же удалось достичь состояния, когда мускулы и суставы начинают слушаться и сравнительно легко справляются с нагрузкой, включаясь в нужный ритм и вырабатывая своего рода автоматизм. Но теперь усталость снова дает о себе знать, и она ощущается особенно остро из-за охватившего их чувства отчаяния, поскольку желанный город все никак не появляется и, видимо, находится куда дальше, чем им думалось.

Уго шагает молча, не поднимая глаз от земли. Сперва он едва передвигал ноги и не мог обойтись без чужой помощи, но мало-помалу справился с собой, и если теперь что и беспокоит спутников, то лишь его душевное состояние и упрямое нежелание говорить. За все время пути он открыл рот лишь дважды: в первый раз, чтобы спросить, нет ли у кого сигарет, при этом он сжимал в кулаке зажигалку, с которой ни на миг не расставался. Этот вопрос — совершенно абсурдный, предполагающий заведомо отрицательный ответ — заставил остальных тревожно переглянуться. Во второй раз он заговорил полчаса спустя и слово в слово повторил тот же вопрос как ни в чем не бывало, совершенно забыв, что уже задавал его.

Сейчас все они идут молча, все одинаково устали. Только Ньевес время от времени произносит что-то совершенно пустое — лишь бы что-то сказать.

— Больше никаких туннелей не будет, правда ведь? Больше туннелей не будет?

Обращая свой вопрос к Хинесу, Ньевес с детской настойчивостью хватает его за рукав. По правде сказать, все они не без страха, по крайней мере не без опаски, миновали туннель. Хотя длина его не превышает тридцати метров, путники невольно ускорили шаг. И тем не менее эти метры показались им бесконечными из-за темноты и глухой, давящей тишины, когда всем телом начинаешь чувствовать, будто попал в западню.

Хинес медлит с ответом. И его опережает Марибель:

— Наверняка будут еще. Их тут вроде было четыре или пять, да?