Читать интересную книгу Знак Истинного Пути - Елена Михалкова

Евгения Генриховна закрылась у себя. Мальчик Жора скользил бесшумной тенью по дому, но, наткнувшись пару раз на неприязненный взгляд Бабкина, исчез и больше не показывался. Старик Бобров утром вылез на крыльцо своего домика, постоял, заполз обратно, и больше его никто не видел. Эдик сидел около телефона в гостиной и не отрываясь смотрел на аппарат. Тот молчал. В особняке воцарилась тишина.

– Наталья Ивановна, у вас есть какие-то предположения?

Бабкин с Наташей сидели в столовой. По окружавшим их серебристым стенам пробегали тени от качающихся за окном деревьев – день стоял солнечный, но очень ветреный.

– Вы знаете, Сергей, – помолчав, ответила Наташа, – можете называть это блажью, но интуитивно я уверена в одном: Тимошу украл не тот бизнесмен. Вы понимаете, о ком я?

– О Затраве?

– Да. Однако я не могу представить, кому еще могло понадобиться похищать моего сына.

– У вас есть враги? – серьезно спросил Бабкин. – Они должны у вас быть, вы же умная женщина и сами все понимаете. Я, конечно, проверю возможные варианты, но время сейчас очень дорого. Не хочу вас пугать….

– Не испугаете, – покачала головой Наташа. – С Тимом все в порядке. Я чувствую, понимаете? Я знаю, что ему очень страшно, но с ним все в порядке.

Бабкин внимательно посмотрел на женщину. Ее уверенность была поразительной. «Может быть, это такое самовнушение, чтобы не сойти с ума от страха за ребенка? – подумал он. – В любом случае, лучше уж самовнушение, чем паника».

– Что касается врагов… – продолжала Наташа. – Если бы у моего мужа имелась любовница, которая намеревалась выйти за него замуж, то она была бы врагом. Но любовницы у него нет.

– Ваш муж – единственный наследник госпожи Гольц? – быстро спросил Бабкин.

– Не знаю, – удивилась Наташа. – Никогда, честно говоря, не задумывалась. Наверное, да. Ведь дочь Евгении Генриховны, кажется, умерла. Но она сама еще в таком возрасте, понимаете…

Бабкин понимал. Вспомнив Евгению Генриховну и мысленно сравнив ее с Эдиком, он подумал, что неизвестно еще, кто кого переживет. Хотя господин Бобров со своей супругой могут просчитывать варианты…

Он еще раз обдумал услышанное от Наташи и Эдика. Поразительно, но серьезных врагов – таких, которые пошли бы на похищение мальчика, – не было ни у того, ни у другого. Господин Гольц работает в банке и с бизнесом матери никак не связан. Наталья Гольц, бывшая Зинчук, переехала в Санкт– Петербург из Рязани и не имеет никаких серьезных знакомств. Оставался только один вариант.

– Наталья Ивановна, где сейчас живет ваш бывший муж? – спросил Бабкин.

Мужчина сидел на крыльце своего дома и поглядывал на мальчишку, возившегося в грязном дворе. Апрельское солнце пригревало, но ветер дул холодный, пронизывающий. Здесь их защищала стена дома. Из трубы поднимался дым, который быстро разносил ветер. В воздухе отчетливо пахло дымом и еще – весной. «Весна – это хорошо, – подумал мужчина. – После весны лето». Он не мог объяснить, почему это хорошо, – давным-давно уже в его голове остались только шаблоны, по которым он строил свою жизнь. Утром нужно почистить зубы. Завтрак зимой должен быть горячим. Почему горячим? Он не знал и не задумывался. Достаточно того, что так правильно.

Сейчас он смотрел за мальчишкой на краю лужицы. Грязной ручонкой тот провел по лбу, и на светлых, почти белых волосиках осталась грязь. Мужчина смотрел на нее, и в памяти его всплыло, как лежал в грязи его друг, но на его светлых волосах была не грязь. Кровь. Воспоминание было неправильным. Мужчина тряхнул головой и отогнал его.

– Я хочу к маме! – пожаловался мальчик, повернувшись к нему.

– Мама приедет попозже. Ты пока у меня поживешь, – невыразительно ответил мужчина, подумав: «Хорошо, что меня научили, что говорить. Сам бы я не догадался».

– Я хочу, чтобы мама сейчас приехала! – заплакал мальчик.

– Перестань плакать. Я не хочу, чтобы ты плакал, – так же невыразительно ответил человек, и Тим замолчал.

Он ничего не понимал. Не понимал, почему его так быстро унесли с прогулки в детском саду. Не понимал, почему они живут в такой же избе, как у дедушки с бабушкой, и почему мама никак не заберет его. Но одно он понимал хорошо – нельзя злить этого человека.

Тим всхлипнул и отвернулся к луже, в которую он запускал щепки-кораблики.

Убедившись, что мальчик играет, мужчина встал, зашел в дом и вернулся уже с винтовкой. Ему сказали, что с мальчиком все должно быть в порядке. Сказал человек, который был для него богом. Значит, с ним и должно быть все в порядке. Может быть, ребенка хотят украсть?

Мужчина подозрительно огляделся по сторонам, но все было спокойно. Поле за его домом просматривалось хорошо, а дорога, петлявшая вдоль поля, была пустой. Крепко сжимая винтовку, мужчина встал, обошел вокруг дома и вернулся на крыльцо. «За добро нужно платить добром, – вспомнил он очередную истину. – Я делаю доброе дело. Значит, я все делаю правильно».

Несколько раз кивнув головой, он перехватил винтовку поудобнее и опять стал смотреть вдаль.

Глава 13

До могилы старца Луки Макара вел вездесущий Иван Демидович. Шли они долго, иногда чуть не по колено в грязи, но вообще в лесу неожиданно оказалось довольно сухо.

– Лука был отшельником, – рассказывал Иван Демидович по дороге внимательно слушавшему Макару. – Толком про него уже никто ничего не знает, больше выдумывают, но вроде как он из нашей деревни ушел, когда ему было тридцать лет, и поселился в лесу. Лукина поляна, так до сих пор то место называется. Ты не торопись, идти нам еще прилично.

– А на машине нельзя было проехать? – огляделся Макар.

– Нет, туда никак не проедешь. Сейчас с дороги свернем – и дальше почти четыре километра лесом. А может, и больше – давненько я там не был.

– Не заблудимся? – насторожился Макар.

– Заблудимся, заблудимся, – кивнул Иван Демидович. – Или нас медведи съедят.

Макар хмыкнул и больше вопросов не задавал. А старик продолжал рассказывать.

На поляне Лука соорудил что-то вроде землянки, в ней и жил. К зиме подготавливал ее, а летом туда почти не заходил – спал на голой земле. Только во время сильного дождя прятался, да и то не всегда. Ел, что бог пошлет, но вообще-то его шатонинские родственники подкармливали. Очередность установили: одну неделю одни кормят, вторую – другие и так далее. Самое главное – он на себя обет молчания взял и от имени отказался. Перед тем как уйти в лес, объявил, мол, имени своего он недостоин, его, то есть имя, заслужить надо. И пошел… заслуживать. В лесу он прожил без малого лет пятнадцать. Его бы, пожалуй, впору было к святым причислять, если бы не ужасный его облик.

– Запаршивел весь, говорят, – рассказывал старик. – К тому же умом был тронутый. Ну, что тронутый, так оно понятно: какой человек в своем уме в лес жить отправится, на земле спать и кору глодать? Он бы и помер непременно ближайшей же зимой – у нас тут для отшельников климат неподходящий, но родня его землянку утеплила. Мать моя рассказывала, что Лука ругаться на родственников-то хотел, но не мог. Обет не позволял! Уж чем утепляли – не знаю, но прожил он в ней долго.

– А землянка и сейчас стоит? – спросил Макар.

– Нет, землянки нет. После смерти Луки из ближайших сел народ набежал, и разобрали ее по бревнышкам. Вроде как святыню, должно быть. А что не разобрали – то мальчишки порушили. Вообще, конечно, нездоровый ажиотаж поднялся после его смерти, – солидно заметил Иван Демидович. – При жизни как-то… поспокойней было.

Пока Лука жил отшельником, прежнее его бытование в деревне как-то подзабылось. До тридцати лет жил в Шатонине и ничем особенным себя не проявил – жил с родителями, не женился, дома своего не завел. «На барана был похож, по словам матери моей, – бросил Иван Демидович. – Курчавый и малость глуповатый». После его ухода на семью Луки поглядывали кто с сочувствием, а кто с издевкой – мало радости в том, что мужик крышей съехал и отшельником себя возомнил. Ребятишки его боялись из-за страхолюдной внешности и в лес к нему не совались. Остальные просто стороной обходили – мало ли что ненормальному в голову взбредет! «Странно еще, как его милиция в покое оставила, – удивлялся Иван Демидович. – Тунеядец ведь он был, по закону-то». Как бы то ни было, Лука прожил в лесу пятнадцать лет. И вот однажды, в начале сентября, он появился в деревне.

– Весь народ из колхоза сбежался смотреть, – качал головой Иван Демидович. – Я тогда маленький был, дома сидел, а кто постарше мальчишки – помчались. Потом рассказывали. Вышел он на площадь – ну, на пятачок около магазина – и зарычал. Сначала перепугались все, а потом поняли: он говорить хотел, а не мог. Прорычался, прокашлялся и объявил: «Мне слово было от Господа, что могу я себе имя взять. Теперь, люди добрые, зовут меня Лука». Сказал – и упал замертво. Вот после того и поднялась кутерьма: святой, мол, к нам приходил! Отнесли его на поляну, похоронили под дубом. А сверху мужики здоровенный камень положили – и не лень им было на веревках его тащить по всему лесу. Вроде как, память чтобы была вечная. Ну, вечная не вечная, но землянку вот разобрали, а камень никуда не делся – дураков нынче нет его по лесу таскать.