Читать интересную книгу Излом - Кормилицын Валерий

«Лучше бы наоборот», – думал я.

Запад аплодировал Горбачёву и Шеварднадзе, заключившим соглашение со странами Восточной Европы о выводе советских войск с их территорий.

Особенно это бесило Философа. В последнее время политика прямо‑таки поглотила его. Сидя у меня дома, он чуть не в полный голос орал:

— Выводить наши войска из Восточной Европы, не подготовив здесь ни мест для дислокации, ни зимних квартир – это же преступление. Ребята в палатках зимуют. Зато Запад восхваляет Горбачёва и Шеварднадзе… Я не юрист, и то понимаю, что прежде следует заключить с уже бывшими странами соцлагеря договор о запрете вступать в НАТО и компенсировать вывод советских войск. Они сейчас с радостью на всё пойдут. Но нет! Даже на это у наших руководителей либо ума, либо политической воли не хватает… Оставляем там военные городки, огромные материальные ценности, и оказывается, остаёмся им должны за нарушение экологии. Полнейший маразм, бред и предательство интересов Союза…

«Чего несёт? – думал я. – Какое мне дело?!» Никому я ничего не должен.

Вот талоны на продукты ввели – это да!

Докатились!!!

— А внутри страны что творится? – всё не мог успокоиться Валера. – Напринимали законов разных и чего добились?.. Госпредприятия частники разворовали. Польза от такой приватизации директорам да чиновникам. Никто работать не желает, и как результат – талоны. Погоди–и! Скоро и вы акционируетесь, – зловеще махнул рукой в мою сторону.

«У нас военный завод. Как это его государство в частные руки отдаст?»

— Навряд ли! – коротко ответил ему.

С февраля 1991 года события стали развиваться ещё круче. Мишку–Меченого, народ просто ненавидел и все молились на набиравшего силу сибирского богатыря Ельцина. Союз трещал по швам.

Кровопролитные столкновения в Средней Азии – в Ферганской долине, в Алма–ате, Душанбе, то же самое творилось и на Кавказе. В Южной Осетии и Приднепровье бушевали настоящие войны. Русские снимались с насиженных мест и перебирались в Россию.

Союзная власть, в меру слабых сил своих, пыталась гасить вспыхивавшие то там, то тут, пожары, но демократы на это исписывали стены и гаражи лозунгами типа: «Руки прочь от Литвы», или «Свободу Прибалтике».

— Что у этих демократов заместо головы, не знаю! – удивлялся Философ. – Вся Россия бастует по их вине – и шахтеры, и железнодорожники, и рабочие…

Как на вашем‑то заводе? Терпите ещё?..

Ламетри очень точно подметил, что терпение есть добродетель ослов…

«Где‑то слышал уже про этих дурацких ослов».

— Матерятся, но до забастовок дело не доходит.

— Значит, всё ещё впереди, – делал он вывод.

5

В первых числах апреля, умиротворённый после трёх отгулов, не спеша зашёл в гардероб снять куртку. В углу сидели на стульях и беседовали полдюжины женщин.

«Будто в террариум попал», – передёрнул плечами.

— Не знаю как вам, мне Кашпировский помогает, – услышал голос Валентины Григорьевны, – провела два сеанса перед телевизором, послушала его, и живот перестал болеть…

«Смотри, дослушаешься, – мысленно обратился к ней, – зарубцуется чего‑нибудь под животом…»

— А мне не помогает! – встряла Евдокимовна. – Я всё больше травами лечусь и уринотерапией…

Тьфу! – сплюнул я, медленно снимая куртку и вытаскивая из карманов ключи. Мужики в курилке тоже рассуждали о наболевшем.

— Зарплата стала как бабья радость, – услышал Пашкин голос, – месяц ждёшь, за три дня кончается…

— Талоны на сахар – это расплата за сладкую жизнь в годы застоя, – выдал мысль Гондурас. – Может, Ельцин всё наладит? – с некоторой долей сомнения произнёс он. – Мужик вроде ничего, простой и честный, а они его замордовали…

— Кто простой? – поинтересовался Пашка.

— Ну как же… Ездит на своих «Жигулях», от «Волги» государственной отказался… Как мы, стоит в очереди в магазинах и лечится в районной поликлинике, не в кремлевской, как эти…

— Да ну?! – не поверил Пашка. – На работу едет на троллейбусе?.. Да вращайся я в тех сферах, так меня бы рикши возили…

— Кто–о? – на этот раз засомневался Семён Васильевич.

— Кто, кто… Рикши… Куцев с Кацом!

Работы почти ни у кого не было и народ больше времени проводил в курилке, а не на участке.

— Это же надо, цены в три, а то и в четыре раза поднялись… Что хотят, то и творят, – возмущались все, когда в курилку ввалились двойняшки.

— Мужики! Народ митинговать собирается в сквере. Уже несколько цехов подошли, – запалённо дышали они. – Нам‑то по–фигу, а вам, говорят, за прошлый год ни тринадцатой, ни выслуги не дадут, потому что план не вытянули…

— Ни хрена себе! – Пашка бросил в урну жирный бычок.

— Ты чё какие охнари бросаешь? – возмутился Чебышев. – Слыхал ведь, что премий не будет…

— Курить вредно, – ответил ему Заев. – Слышал же по радио, что капля никотина наповал валит ишака, а несчастного бурундучка разрывает на куски…

— Болтовня! – попытался успокоить всех Слава Дубинин.

Но в это время, бодро стуча своим костылём, подошёл Игорь.

— Мне ребята из механического позвонили, будто акцию протеста собираются проводить у памятника… Без премий нас оставило начальство.

— Кончай перекур, начинай бить морды! – заорал Заев. – Все на митинг, а я побегу лозунг писать.

Столь же бурно обсуждали ситуацию и в женской раздевалке.

«Дирекцию надо распускать, – было единодушное мнение, – а то придется в отгулы на вокзал за подаянием ходить».

С какого‑то совещания примчался Куцев.

— Без ножа режете, товарищи, – в волнении чесал лысину, стоя у выхода из цеха.

Однако отговорить никого не сумел, даже Дубинин с Семиной – и те решили идти.

Сквер оказался забит народом поплотнее курилки. Наш цех не вместился, и мы расположились рядом, на проезжей части.

— Где же администрация? – крутил головой Игорь.

— Прибегут как миленькие, – ответил ему Гондурас.

Громыхая тележкой и матерясь ещё на дальних подступах, подошёл цеховой разнорабочий.

— Ух ты, мать твою, тра–та–та–та… – с выражением высказался он, когда до его сведения довели, зачем собрались, и исчез в термичке.

Через минуту оттуда выплеснулась порядочная толпа мужиков в грязных спецовках – посмотреть на диво.

В крыле корпуса, окна которого выходили на сквер, началось оживление.

Несмотря на прохладную погоду, стеклянные створы раздвинули и глазели на нас. Самые любопытные выбежали на улицу.

Конечно, тут же нашлись сердобольные создания из тех, что подписывают анонимки словом «доброжелатель», и предупредили администрацию.

Она появилась вместе с представителями механических цехов.

Сзади ковылял старикашка из десятого отдела, бывший кэгэбэшник.

— Всем разойтись! – сипел он.

Однако сегодня на режимный отдел не обращали внимания. Подошедшее начальство пробилось поближе к Ильичу, который гневно указывал облупленной рукой в нашу сторону.

«Аг–гхи, поганцы!» – говорил его пламенный взор.

К ногам памятника жались несколько начальников цехов с монументальным Кацем в центре. Куцев куда‑то забился, никто нигде его не видел.

— Наверное, за подкреплением побежал, – предположил Игорь.

— В чём дело, товарищи?! – начал директор.

— Тамбовский волк тебе товарищ, – не слишком громко произнес запыхавшийся Пашка, высунув в сторону начальства совершенно чёрный язык.

— Дверью, что ль, прищемил? – отвлекшись от политики, высказался Игорь по поводу языка.

— Не–а! – отрицательно помотал головой Пашка. – Стержень, собака, потёк.

— А я уж грешным делом подумал, что спирт на асфальт пролил и слизывал, – поддержал Игоря.

Заев стоически молчал, держа язык за зубами.

— Как в чём дело! – между тем орал народ.

— Мать вашу! – слышался голос цехового матерщинника.

— Скоро побираться пойдем с такой зарплатой! – галдела толпа.

— Вот пропью тележку, хрен ей в колеса, тады узнаете! – подливал масла в огонь сквернослов.

Генеральный нахмурился.

— А от меня чего надо?.. Свою зарплату, что ли, отдать? – не ко времени съехидничал он.

— Милицию надо вызывать! – сипел кэгэбэшник.

— Продавайте «Волги», а тринадцатую и выслугу отдайте! – гудела толпа. – А то директор – на «Волге», секретарь парткома – на «Волге» и даже профкому «Волгу» купили. Не господа! На троллейбусе, как Ельцин, поездите.

— Не можете руководить, так уходите, другого выберем! – заорал Пашка, поднимая над головой плакат «Даёшь 13–ю заплату!» с пропущенной от спешки буквой «р» в последнем слове.

Весь вид его, начиная от хитрых серых глаз, аккуратного, чуть вздернутого носа и кончая синим уже языком, выражал полнейшее удовольствие.

Народ немного развесился. Улыбнулся даже директор.

— Во, бля, даёт?! – поразился разнорабочий. – На хрена тебе столько заплаток?..

Глядя на вальяжно уже стоявшего директора и понявшего, что бить не станут, профсоюзного лидера, меня взяла злость.