— Да, в моей голове рождаются новые стихи, — заговорил Ханс Кристиан. — Мне нужно многое написать. Но прежде чем приступить к работе, я должен кое-что уладить. Я должен повидать свою мать.
Некоторое время мадам Иверсен молчала. Она стояла у окна, наблюдая за шалостями внучек, которые в это время должны были накрывать на стол. Ханс ждал ее ответа. Ему было интересно, скажет ли она ему что-нибудь или промолчит как и старый Клаус.
— Да, — наконец ответила она, резко поворачиваясь. — Ты должен пойти и повидать мать. Ты найдешь свой дом таким же, как и прежде. А сейчас, если мы не хотим остаться без ужина, мне придется спуститься вниз. Как только будешь готов, приходи в сад, — с улыбкой произнесла она, стараясь не смотреть ему в глаза.
Ханс стоял и слушал звук ее легких удаляющихся шагов вниз по лестнице. Мадам Иверсен сказала, что он найдет свой старый дом таким же, как и прежде. Но она так же, как и старый Клаус, не упомянула о его матери. Сразу же после ужина он пойдет в Оденсе и на месте разберется во всех недосказанностях и недомолвках, касающихся его матери.
XIX
Волчок больше не говорил о госпоже Мячик, так как любовь умирает, когда предмет страсти пролежал пять лет в водосточном желобе и промок насквозь. Да никто и не узнает ее, тем более, если встретит в мусорной коробке.
«Волчок и Мячик»
Оденсе особенно на расстоянии казался таким прекрасным в ночном свете. Темный буковый лес раскинул свои неровные пальцы под вечерним небом. Шпили собора Святого Кнуда окрасились в розовый цвет, а под ними близко друг к другу склонились соломенные крыши с гнездами аистов.
Казалось, что только вчера Ханс Кристиан покинул это место. Он всегда с надеждой думал о своем возвращении, расписывая его яркими красками, но все получилось не так, как Ханс себе представлял. Людям, казалось, был безразличен тот факт, что их Первый Поэт шел по дорожке вдоль реки. Он торопился, склонив голову и опустив руки в карманы. Теперь Андерсен подошел к тому месту, где у дома молочника заканчивалась тропинка. Он ступил туда, где в грязи лежал его деревянный башмак, промокший и полусгнивший. Ханс Кристиан поспешил к скользким прибрежным камням, на которых обычно стирали женщины. Он совсем забыл о значении этого места. А ведь именно здесь китайский принц должен был появиться из-под земли, принеся мальчику радостные известия о будущем богатстве и знатном титуле.
Но у высокого молодого человека сейчас не было времени на подробные воспоминания. Его длинные ноги влекли его мимо собора Святого Кнуда на угол улицы Монастырской мельницы. Все было точно так, как и раньше. Мясник в рубашке с завернутыми рукавами сидел и курил свою трубку. Через открытую дверь в камине была видна зола и несколько печеных картофелин, свидетельствующих о том, что вчера вечером, как обычно, семейство кушало жаркое. Женщины положили свои белые руки на подоконники, обмениваясь друг с другом мнениями и сплетнями, в то время как мужчины, в своем большинстве, хранили молчание. Взгляд Ханса пробежался от лавки москательных товаров до лавки столяра, затем к лавке булочника. Осмелится ли он посмотреть дальше на дом с невысокой крышей, плотно зажатый среди своих братьев-близнецов.
Теперь уже не торопясь он шел по улице, привлекая к себе те взгляды, которые несомненно вызывает чужак. Вдруг на жену столяра снизошло внезапное озарение.
— Люси! Это же он! На самом деле! Он вернулся! — с лошадиным ржанием в голосе крикнула она жене мясника, дергая ее толстую руку, свесившуюся через забор.
— Черт возьми, Эмма, кто вернулся? Ты меня так щипнула, словно это сам бургомистр!
— Тихо! Это юный Андерсен. Я никогда в жизни ни с кем не спутаю его носа. Боже, все бы отдала, чтобы быть свидетелем того, когда он увидит ее.
Мясник вынул трубку изо рта и сплюнул в камин.
— Оставь парня в покое, Эмма. Занимайся своими делами, — приказал он, пристально глядя на аистиное гнездо на крыше пекаря.
Лицо Эммы загорелось, но она не могла не подчиниться своему мужу.
— Беги и скажи сапожнику! Ему понравится эта новость, так же как и всем остальным, — шепнула она своей соседке, а сама поспешила в дверь, чтобы наблюдать за развитием событий.
Новость быстро передалась из уст в уста. Намного быстрее, чем двигался Ханс Кристиан. К тому времени, как он добрался до своего родного крыльца, все уже были в курсе происходящего и каждый взгляд был прикован к сыну Анны-Марии. Нет, никто не желал Хансу Кристиану ничего дурного. Все глазели на него из чистого любопытства, которое заставляло этих добропорядочных граждан переваливаться через заборы и высовываться из дверей.
Когда Ханс Кристиан вошел в маленькую комнату, в ней было темно. Стол все так же стоял на прежнем месте, а серая масса на нем вполне могла быть теми самыми крошками, которые остались от последнего завтрака мальчика перед его отправлением в Копенгаген. Большая кровать по-прежнему занимала место в углу и стулья стояли там же. Кофейник был наполовину наполнен, но поленья в камине давно остыли. Когда-то белые занавески давно превратились в серые тряпки. Даже старый верстак башмачника Йоргенсена хранил следы былой работы. Все было как и прежде, но все же не так. Это было место, где когда-то жили мужчина и женщина, но жизнь давно покинула его.
Чувство опустошения охватило сердце Ханса Кристиана. Да, это был его дом, как сказала вдова, но больше уже не очаг. Он сделал еще один шаг в направлении стола и заметил движение на кровати: занавеска дернулась.
— Уходите! Оставьте меня в покое! — проскрипел грубый голос.
Взгляд Ханса Кристиана был прикован к занавеске, к тому месту, к которому так часто прикасалась чья-то грязная рука. Как может он в доме своей матери смотреть на какую-то занавеску. Ему нужно отвлечься и перевести на что-то взгляд. На книги на полке. Но полка была пустой. Исчезли Шекспир и Библия, книги, которые читал ему его отец. Анна-Мария, наверное, продала их.
Ханс Кристиан не издавал ни звука, но на этот раз занавески широко распахнулись.
— Чего ты здесь стоишь? Говори, что тебе надо, и убирайся!
Ответа не последовало. Женщина перевалилась на другой бок и уселась на край кровати. Ее глаза были мутными и слезились при свете, а грязные волосы спадали нечесаными патлами на плечи. То, что когда-то было круглым лицом Анны-Марии, сейчас представляло собой воплощение уродства и отсутствия жизни. Она поднесла руку к глазам и постаралась рассмотреть неожиданного гостя. Без сомнения, он был модно одет. Да, теперь старым рыбачкам будет о чем посудачить! Она попыталась встать, но это усилие оказалось для нее слишком трудным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});