влиянием контрмотива, когда она не пилит в присутствии повара, и все же никто еще не приписывал животному свободу воли.
Я уже предполагаю, что воля, через признание своего истинного блага, может быть доведена до такой степени, что она отрицает свою внутреннюю суть и больше не хочет жизни, то есть ставит себя в полное противоречие с самой собой. Но когда он это делает, действует ли он свободно? Нет! Ибо тогда знание возникло в нем по необходимости, и по необходимости он должен следовать ему. Он не может поступить иначе, так же как вода не может течь вверх по склону.
Поэтому, если мы видим, что человек действует не в соответствии со своим известным характером, мы, тем не менее, сталкиваемся с действием, которое должно было произойти с такой же необходимостью, как и действие другого человека, который просто следует своей склонности; потому что в первом случае оно возникло из определенной воли и определенного духа, способного к размышлению, оба из которых действовали вместе с необходимостью.
Делать вывод о свободе воли на основании способности духа к размышлению – величайшая ошибка, которую можно совершить.
В мире нам приходится иметь дело только с необходимыми движениями индивидуальной воли, будь то простые или результирующие движения.
или результирующие движения. Воля в человеке свободна не потому, что она связана с рассуждающим духом; только по этой причине она имеет отличное от животного движение. И здесь также кроется суть всего расследования. Растение имеет иное движение, чем газ, жидкость или твердое тело, животное – иное, чем растение, человек – иное, чем животное.
Последнее происходит потому, что в человеке односторонний разум развился в совершенный. Благодаря этому новому инструменту, рожденному волей, человек забывает о прошлом и смотрит в будущее: теперь в каждом конкретном случае его благо может заставить его отказаться от удовольствия или перенести страдание, то есть заставить его совершать поступки,
которые не соответствуют его воле. Воля не стала свободной, но она добилась необычайно большого выигрыша: она приобрела новое движение, движение, великое значение которого мы полностью осознаем ниже.
Человек, таким образом, никогда не бывает свободным, даже если он носит в себе принцип, который может позволить ему действовать против своего характера; ибо этот принцип стал с необходимостью, принадлежит к его существу с необходимостью, поскольку он является частью движения, присущего ему, и действует с необходимостью.
10.
До сих пор мы говорили о действиях людей в целом и в частности:
– что воля человека не свободна;
– Что все его действия совершаются по необходимости;
– что он может на основе инстинкта счастья и в силу духа сформировать для себя общее благо;
– что это благо может, при определенных обстоятельствах, заставить его действовать вопреки своему характеру.
Эти результаты стоят, так сказать, в вестибюле этики. Теперь мы входим в его храм, то есть нам предстоит изучить действия человека, движущегося в определенных отношениях и формах, и исследовать его счастье.
Первое отношение, с которым мы сталкиваемся, – это состояние природы. В этике мы должны определить его просто как отрицание государства.
В этике мы должны определить его просто как отрицание государства, или как ту форму человеческой жизни, которая предшествовала государству.
Если теперь рассматривать человека независимо от государства, свободно от его власти, т.е. просто как часть природы, как и всякая другая индивидуальная воля, то он не находится ни под какой другой властью, кроме власти природы. Он – самодостаточная индивидуальность, которая, как и любая другая индивидуальность, будь то химическая сила, растение или животное, хочет жизни вполне определенным образом и непрерывно стремится поддерживать свое существование. Однако в этом стремлении он ограничен всеми другими людьми, которые имеют такое же стремление.
Это порождает борьбу за существование, из которой победителем выходит сильнейший или хитрейший. Каждый человек борется с ним, чтобы сохранить себя в существовании: в этом все его стремление, и никакой голос, ни сверху, ни снизу, ни внутри него, не ограничивает его в средствах, которые могут ему служить. Его эгоизму дозволено все, все действия, которые в государстве мы называем убийством, грабежом, воровством, обманом, мошенничеством, осквернением и т.д.; ибо с какой иной силой он сталкивается в состоянии природы, кроме как с индивидуальными волями, подобными ему самому, которые, как и он, хотят сохранить себя в существовании?
В этой борьбе он не совершает ни зла, ни права: решает только сила или хитрость. Он не имеет права ни на себя, ни на какое-либо имущество, ни на других существ или их имущество. Он прост и стремится сохранить себя в существовании. Если он может сделать это только убийством и грабежом, он убивает и грабит, не делая зла, и если он не может защитить себя или свое имущество, его грабят и уничтожают, не делая зла; ибо кто должен мешать ему? кто должен мешать другим? Могущественный земной судья? В естественном состоянии нет судьи. Сознание Бога? У человека в состоянии природы нет сознания Бога, как и у животных.
Правильное и неправильное – это понятия, которые не имеют никакого значения в состоянии природы; они имеют значение только в государстве, к которому мы сейчас перейдем.
11.
Любое действие человека, как самое высокое, так и самое низкое, является эгоистическим; ибо оно вытекает из определенной индивидуальности, определенного «я», с достаточным мотивом, и никак не может быть опущено. Здесь не место вдаваться в причины различия характеров; мы должны просто принять это как факт. Теперь для милосердного человека так же невозможно оставить своего ближнего голодным, как и для жестокосердного помочь бедным. Каждый из двух действует в соответствии со своим характером, своей природой, своим «я», своим счастьем, следовательно, эгоистически; ведь если бы милосердный человек не осушал слезы других, был бы он счастлив? А если жестокосердный облегчит страдания других, будет ли он удовлетворен?
В продолжении неопровержимая истина о том, что каждое действие эгоистично, проявится
совершенно отчетливо. Я упомянул об этом здесь, потому что с этого момента мы не можем без него обойтись.
В состоянии природы побеждает, как правило, сильнейший или хитрейший, а слабый или глупый – побежденный. Но могут быть и случаи, когда сильнейший побежден, а хитрейший перехитрил; ибо кто защитит сильного во сне? или когда он стар или болен? или как ему победить, когда на него нападают связанные с ним слабые? Эти легко меняющиеся отношения власти в состоянии природы должны привести всех, как слабых, так и сильных, к осознанию того, что взаимное ограничение власти в интересах каждого.
В мою задачу не входит исследование того, как произошел переход от состояния природы к государству – по чисто демоническому импульсу или в результате рационального выбора меньшего из двух зол. В этике мы исходим из того, что государство является произведением разума и основано на договоре, который люди заключили неохотно: из необходимости, чтобы предотвратить большее зло, чем ограничение их индивидуальной власти.
Фундаментальный характер истинного государства, даже в его самой несовершенной форме, заключается в том, что оно дает своим гражданам больше, чем берет у них, что оно дает им, во всех отношениях, больше, чем отнимает.
что она дает им в целом благо, которое перевешивает жертву; ведь если бы благо было столь же велико, как и жертва, государство никогда бы не появилось.
Поэтому люди, руководствуясь знанием того, что безопасная жизнь в состоянии природы невозможна, что небезопасная жизнь – это зло, заложенное в устройстве природы и не поддающееся уничтожению обычными средствами, собрались вместе и сказали: «Мы все жестокие люди; каждый замкнут в своем эгоизме и считает себя единственной реальностью в мире; там, где мы можем причинить вред другим с выгодой для себя, мы делаем это; но наше благо не способствует этому. Мы должны спать, мы должны отходить от своей хижины, потому что иначе мы голодаем, мы можем заболеть, и наши силы угасают в старости. Поэтому наша власть то