Читать интересную книгу Гатчинский коршун - Андрей Величко

Дальше беседа плавно перетекла на гастрономические темы. Полковник похвалил гатчинскую стряпню, но сказал, трижды извинившись в процессе, что до настоящей японской кухни ей далеко. Он, Токигава, это может сказать точно, потому как его отец имеет ресторан. Правда, последнее время дела пошли чуть хуже, после войны стало меньше клиентов, так что этот папа сейчас пытается готовить и для европейцев.

– Слушайте, – осенило меня, – а он не хочет открыть свое дело в России? Бояться незнакомой обстановки не следует, я помогу акклиматизироваться. В Питере успех точно будет, да и в Москве скорее всего тоже. Кстати, не исключено, что и русский трактир в Токио окажется к месту, особенно при соответствующей поддержке. Давайте попробуем устроить такой обмен?

Спустя пару стопок мы решили не ограничиваться только общепитом, ибо не хлебом единым жив человек! И не рисом. Нам предстояло отправить в далекое турне труппу Мариинки и какой-нибудь белосинекраснознаменный ансамбль песни и пляски, а Япония должна была прислать на гастроли театр кабуки и симфонический оркестр из барабанов. Как культурные люди, мы не стали уточнять, сколько именно среди этих поваров и плясунов будет любознательных людей в офицерских званиях, но договорились о взаимной лояльности по отношению к ним.

На момент перехода к пиву было решено, что, кроме всего ранее обсужденного, в Токио будет очень неплохо смотреться универмаг «Москва», а в Питере – «Токио». Ну, и я напомнил Такегаве, что по договоренности с Ито на смену авиационной делегации к нам должна приехать радиотехническая – кое-что уже можно было рассекречивать. Форест в Америке, несмотря на отвлекающие действия нашей агентуры, таки изобрел ламповый триод. Каково же было его изумление, когда при подаче заявки на патент он узнал, что русские буквально неделю назад уже оформили аналогичную бумагу! Он вроде собирался подать в суд, но вряд ли ему что-то светило, потому как у нас были готовые к предъявлению железные доказательства применения нами триодов аж с японской войны, да и наши возможности поощрения коррупции среди американских судей существенно превосходили таковые у оппонента.

Я же решил основным поставщиком радиоламп сделать Японию, это производство хорошо подходило к их условиям, а самому сосредоточиться на транзисторах.

Под конец беседы я сообщил о своем желании приобрести оборудования для производства стволов калибра шесть с половиной миллиметров, потому что в Японии, мол, их все равно снимают с вооружения, а нам пригодится. Только что казавшийся в сисю пьяным полковник вдруг мгновенно протрезвел и предложил вместо продажи организовать его совместное использование – тем самым образом, каким явно придумал господин канцлер. Ладно, согласился я, можно и так. Действительно, вряд ли от того, что японцы познакомятся с концепцией промежуточного патрона, нам сильно поплохеет.

– Да, господин канцлер, – продолжил тем временем полковник, – разрешите воспользоваться вашим любезным согласием помочь мне в уяснении некоторых тонкостей русского языка? Вот, сейчас… (экс-чукча достал записную книжку), – совершенно непонятный мне момент. Я правильно понимаю, что «пи…то» – это хорошо, а «х…во» – плохо?

– Вы абсолютно правы, – кивнул я.

– Но почему же тогда «ох…иельно» – это лучше, чем «пи…то», а «п…ец» – много хуже, чем «х…во»?

– Это вы наткнулись на иллюстрацию того, что русский народ владеет философией чуть ли не с рождения, – пояснил я, – и ваш первый пример – это результат осмысления им закона отрицания отрицания, а второй – перехода количественных изменений в качественные. В общем, если вы попытаетесь это понять, приготовьтесь потратить несколько лет жизни. Лучше просто запомнить, по-моему.

Полковник ушел, я выключил запись и попытался по свежим следам определить, как прошла беседа. Вроде ничего, то, что милейший Иочиро является специалистом не только в области авиации, мы подозревали и раньше… А как он насчет оборудования для шести с половиной миллиметров встрепенулся! О чем это говорит? Да о том, что снятие этого калибра с вооружения прошло у них отнюдь не единогласно, и вовсе не факт, что аргументы выдвигались только технические. У нас тоже такое было, как раз пару дней назад прошло совещание…

Мосин, Федоров и начальник Ружейного полигона Ораниенбаумской стрелковой школы Филатов сошлись чуть ли не насмерть – во всяком случае, окончательное решение пришлось принимать мне. Предмет совещания состоял в том, что на текущий момент в России наблюдался явный перебор с числом калибров стрелкового оружия.

Имелась мосинская винтовка 7,62 и такой же пулемет образца 1902 года.. Автоматы и пистолеты были 7, 63. Пулемет 1905 года, который уже можно было назвать единым, имел калибр 7, 92. А опытные экземпляры калашеобразного самозарядного карабина были сделаны сразу 6,5, 7,62 и 7,92 – все под длину гильзы 39. Наконец, имелся револьвер «Наган» и патроны к нему, больше ни к чему другому не подходящие.

С наганом я столкнулся еще в Артуре и с тех пор имел твердое убеждение – это оружие для населения и, может быть, полиции, но никак не для армии. Хреновина, даже у самовзводного варианта которой для второго выстрела надо нажимать на спусковой со всей дури или два раза – нет уж, увольте.

Ругань шла полдня, и к единому мнению господа совещающиеся так и не пришли. Уже через пару часов я потерял нить беседы, которая вертелась в основном вокруг экономики – из обрезков чего на каком оборудовании что лучше производить. Японский пример тоже поминали – как аргумент энтузиасту калибра 6,5 Федорову, мол, по результатам войны япы от него отказались. А мне, честно говоря, понравился Федоровский подход.

Он исходил из того, что пуля оружия пехоты должна не только долететь до противника и проделать в нем дырку, но перед этим и пробить то, за чем он прячется – если это возможно, конечно. С этой точки зрения крупный калибр предпочтительнее. Но надо учитывать и уровень подготовки стрелка, а тут лучше калибр помельче, потому как траектория получается настильнее. Наконец, технологию тоже забывать нельзя. Сейчас на нашем оружейном заводе пытались внедрить нарезку ствола за один проход, а не многократным строганием. До внедрения дело еще не дошло, но было ясно, что на меньшем калибре этот процесс пойдет проще.

Федоров сделал сразу четыре карабина, то есть кроме 6,5, 7,62 и 7,92 он подготовил еще и 5,5. Сразу выяснилось, что в смысле пробивания предварительного препятствия последний много хуже – даже расположенный на полпути до мишени лист фанеры заставлял пулю отклоняться от траектории вплоть до кувыркания. Да, подумал я, у американцев во Вьетнаме были похожие проблемы.

Остальные три калибра показали близкие результаты на препятствиях от тонкой фанеры до трехдюймовой доски.

А потом он набрал мальчишек-подсобников с завода и предложил им научиться стрелять из этих карабинов. Результаты 5,5 и 6,5 отличались примерно в пределах ошибки эксперимента, а у крупных калибров были заметно хуже. И теперь он напористо защищал шесть с половиной миллиметров.

– Значит, так, – я слегка прихлопнул ладонью по столу, – одно уже понятно. А именно, надежды, что мне тут выработают со всех сторон оптимальное решение, я его подмахну и дальше все само собой пойдет замечательно – они оказались идеализмом. Так что дискуссию я административным порядком прекращаю, пока вы тут в бороды друг другу не вцепились, и принимаю волевое решение – возможно, самодурское, но лучше такое, чем никакого вовсе. Итак, основным калибром на ближайший обозримый период становится 7,92 Маузер. По мере перехода патронных заводов на этот патрон все большая часть ваших, Сергей Иванович, винтовок будет выпускаться под него. В момент полного прекращения выпуска патронов 7, 62х54Р начинаем переделывать под 7,92 часть имеющихся трехлинеек.

На базе авиационного четырехлинейного пулемета надо сделать станковый пехотный. И тяжелую снайперскую винтовку.

Пистолет-пулемет по прежнему делается под патрон 7,63х25 Маузер. Под этот же патрон надо сконструировать самозарядный карабин для населения и жандармов. Лучше с автоматикой свободного затвора, но только чтобы выстрел был с переднего шептала. Армейский пистолет – тоже под него, ПФ, в общем, получился неплохо.

Единый пулемет остается, естественно, как сейчас. На всякий случай подумайте о его ручной, то есть облегченной, разновидности с магазинным питанием.

Автомат делаем под промежуточный патрон 6,5х39. В ближайшее время массового выпуска их не предвидится, но, скажем, через пять лет было бы неплохо иметь одну-две вооруженных ими дивизии. Или, скорее, примерно равное по численности какое-то количество спецподразделений.

Разработать предельно простой пистолет для гражданских и полиции под ослабленный парабеллумовский патрон, что-нибудь вроде 9х18. По мере налаживания его производства сворачивать выпуск «Наганов». Вот, значит, исходя из этого вы, господа, и планируйте свои действия. То, что я вам сейчас высказал – это приказ. Но кроме него, есть еще и просьба. У меня вообще-то сложилось мнение, что человека в двадцать лет учить стрелять уже поздно. Нет, есть, конечно, отдельные таланты… Но в целом – надо раньше. Владимир Григорьевич, вы не обратили внимания, насколько быстрее призывников ваши мальчишки освоили карабины? Ах, вы с призывниками не очень-то сталкивались… Уверяю вас, разница есть. Так вот, надо всемерно развивать приобщение молодежи к стрелковому делу. Нужна серьезная государственная программа – широкая сеть первичных организаций, соревнования, включая всероссийские под патронажем императора, призы, престиж… Тиры какие-нибудь самоходные для поездок по деревням зимой, потому что там наш основной контингент обитает. Зимой – потому что летом в деревне не до стрельбы. Вот для этих целей я и внес в список необходимого карабин под маузеровский пистолетный патрон, но если придумаете еще что-нибудь, вам и карты в руки. А еще я вас прошу подумать – кто потянет эту программу? Нужен патриот России, энтузиаст стрелкового дела, хороший организатор и педагог. Вы уж постарайтесь такого найти, ладно? А то сейчас пареньку из деревни один хрен что дать – он все равно ничего не умеет. А надо, чтобы у нашей молодежи с самых юных лет выработался правильный взгляд на мир – то есть со стороны казенной части, а не дула.