Пончик разглядывал храм вниз головой, ритмично раскачиваясь и мотаясь. Неудобный ракурс! Витингсы поднесли Пончика поближе к храму и положили на специальную площадку-рикайот, перед которой горел неугасимый костер.
– Развяжите, сволочи! – взмолился Шурик.
Витингсы, словно поняв его речь, разрезали путы… а заодно и всю одежду лекаря. Сдернули сапоги и связали Пончика по новой, голого и босого. Потоптавшись, витингсы ушли, уступив место вейделотам. Вейделоты закружились вокруг Пончева, колотя в бубны и выкрикивая протяжно: «Ши-и-у! Ши-и-у!»
Старый вурскайт, криве-освятитель, с кряхтеньем присел на корточки перед Пончиком, поставил перед собой горшочек с чем-то вонючим и принялся за дело: бормоча молитвы, он макал в горшочек пучок перьев и рисовал на груди и животе жертвы священные закорючки. Закорючки жгли кожу и проявлялись размытыми зелеными иероглифами.
Пончик лежал на твердом, и его трясло. Сглотнув сухим ртом, он поглядел на кривую стену храма, где были выдолблены три глубокие ниши. В нишах торчали деревянные уродцы, должные изображать туземных божков. «Господи, – подумал Шурик с отчаянием, – куда меня занесло?! А вдруг сожгут?!»
Пончику «повезло» – криве приносил жертвы Перкуну иным способом. Он их топил.
Двумя часами позже явились раббы, жреческие слуги, весьма упитанные молодые люди, подняли Пончева и понесли вслед за криве, выпевавшим молитвы. За храмом обнаружилась яма с водой, обложенная камнем и такая широкая, что только с разбегу перепрыгнешь. И глубокая – водица отливала черным. Пончик закричал, задергался, но руки раббов были крепки. Короткий полет – и он погрузился в воду. Какая холодная! Это был родник! Шурик принялся отчаянно извиваться, но тщетно – блещущий серебром блин поверхности колыхался над ним недостижимым пределом. И это все?! – пронеслось в голове Пончика. Вода проникала в нос, он продул ноздри и почти не оставил воздуха в легких.
И тут блещущая поверхность разорвалась, пропуская в облаке пузырей еще одно тело. Кто это был, Пончев не различил – грудь его лопалась, а перед глазами плыло черное и красное.
Чьи-то руки ощупали Шурика, и острая сталь освободила его от пут. Он начал подниматься, влекомый теми же руками, и вдруг распрекраснейший воздух проник в него, вызывая резь и принося счастье.
Кровавый туман растаял, и Пончик узнал своего спасителя. Это был Олег.
– Ты?.. – слабо вопросил лекарь.
– Нет, – буркнул Олег, – ангел я. Херувим. Вылезай, хватит плескаться!
Подталкиваемый Олегом, Пончик выбрался из ямы. Огляделся, не поднимаясь с коленей. Рядом с родником лежал криве, горло его было перерезано. Длинная крашеная борода, заплетенная тугими косичками, намокала кровью. Подле своего хозяина валялся рабб. Этот был еще жив, его вывернутая пятерня скреблась пальцами, пытаясь дотянуться до отброшенного кривого кинжала.
– Руку! – сердито сказал Олег.
– Щас! – опомнился Шурик и потянул наверх Олега, тоже голого. – А ты чего разделся?
– Плавок не нашел… – пробурчал Олег. – Не стой, раздевай рабба!
– Я… нет!
– Ходи тогда голый! – разозлился Олег.
Он быстро оделся и натянул сапоги. Пончик, страдальчески морщась, раздел умирающего и натянул на себя его рубаху, вонявшую рыбой, и порты. Сапоги нашлись «родные», а сверху Шура накинул суконный плащ – никак не мог согреться.
– Пошли, – скомандовал Олег, – поможешь мне…
Быстрым шагом он прошел в рощу. Пончик увидел мертвого Крута. Хольд лежал, вытянувшись, с закрытыми глазами.
– Он умер? – прошептал Пончев.
– Всего продырявили, скоты, – процедил Олег. – Берись за ноги, потащили!
– Куда?
– Устроим хольду погребальный костер.
Пончик подхватил тело Крута за ноги и начал пятиться, мелко семеня.
– В храм? – выдохнул он.
– Туда!
В святилище было пусто. Большие двери храма были подвешены на массивных бронзовых петлях и окованы листовым серебром с тонким кружевным узором. Только статуя, изображавшая Перкуна, торчала посередине, грубая и безобразная, как коростой покрытая следами крови многих жертв. Скольких людей сгубили, подумал Пончев, ради дурацкого истукана!
– Клади!
Шурик с облегчением опустил скорбный груз на дорожку зеленого сукна. Олег покопался в храмовой утвари, нашел кувшин с ароматным маслом и разлил, разбрызгал тягучую жидкость.
– Сбегай за огнем, – попросил Пончика Сухов, – запали пару веток, что ли…
– А… где?
– Где костер!
– А-а! – Шура тут же вспомнил вечный костер у рикайота и помчался исполнять поручение.
По дороге он оглядывался, высматривая опасность, но тишина стояла вокруг, тишина воистину мертвая, даже в роще не шелестели листья.
Пончик зажег целый пучок дубовых веток и вернулся в храм.
– Гляди! – сказал Олег, показывая ларец, набитый золотыми монетами.
– Ух, ты! – впечатлился Шурик. – Захвати жменьку – пригодится…
Олег заполнил монетами кожаный мешочек, висящий на поясе.
– Абдулла, – пошутил он невесело, – поджигай!
И первым показал пример, сунув горящую ветку под тонкую ткань бархатного занавеса. Пончик пошел по кругу, запаливая одежды, деревянные поставцы, пучки трав. Стены, сухие до звона, загорались легко – черные пятна обугливания расходились по ним, языки пламени подбирались все выше и выше к потолку, и вот они лизнули кривоватые балки, распробовали… Затрещал огонь, заревел, свирепея, охватил святилище, пыхая сухим, чадным жаром.
– Уходим, – ровным голосом сказал Олег.
– И куда мы теперь? – тихо спросил Пончик.
Олег пожал плечами.
– Туда же… – сказал он безразлично. – Пошли, я тут мимо телеги пробегал…
За храмом, где бил родник (Пончев передернулся, вспомнив недавний ужас), обнаружились две телеги, груженные кожаными мешками, полными зерна. Каждая повозка была запряжена парой лошадей, лениво щипавших травку под ногами. Еще несколько пустых повозок стояли, приткнувшись к храмовому амбару, а стреноженные лошади хрупали травой на опушке рощи. И никого больше. Потом только Пончик разглядел сапоги за дверьми амбара. Проверять, обуты ли в них чьи-то ноги, он не стал…
Олег поскидывал с телеги лишние мешки, оставив несколько, и взгромоздился на козлы.
– Садись, – сказал он, – что стоишь?
– А почему эту? – поинтересовался Шурик, залезая на телегу.
– А тут лошадки симпатичней…
– А-а…
– Но-о!
Симпатичные лошадки встрепенулись, дернули телегу и бодро потащили за собой, радуясь, что груз легок.
– Многих ты сегодня… того? – робко спросил Пончик.
– Не считал, – буркнул Олег и легонько стегнул кнутом. Телега покатила живее, потряхивая на кочках и яминах.
– А… страшно убивать?
Сухов засопел.
– Страшно! – резко сказал он.
– Я понимаю… – вздохнул Пончик тяжко. – А мы теперь совсем одни остались…
Вечером Олег распряг лошадей и щедро сыпанул им зерна.
– Спать будем? – спросил Пончик неуверенно.
– A y тебя есть другие предложения? – поинтересовался Сухов. – Желаешь устроить диспут по японской поэзии?
– Да нет… – промямлил Пончев.
– Ну так ложись и спи!
– Чего ты злой такой?
Олег сморщился и махнул рукой. Шура не стал больше допытываться, залез на мешки и задал вопрос на другую тему:
– А вдруг…
– Лошади разбудят! – перебил его Олег. – У них чутье, как у собак.
Они продрыхли всю ночь и встали поздно, часов в семь. Олег запряг лошадей и вскочил на козлы. Пончев торопливо залез в телегу.
– Поехали…
До Коупа добрались тем же утром – это была круглая крепость на холме, а прямо перед нею тянулся волок, сработанный из ходовых бревен и здорово смахивавший на рельсовый путь. Впечатление это усиливалось на переезде – там, где через волок проходила колея тракта, между «ходовками» были набиты брусья.
– Как на железной дороге! – восхитился Пончик.
– Гляди, – серьезно сказал Олег, показывая кнутом в сторону Балтийского моря, – электричка!
– Где?! – вытаращился Пончев, но увидел лишь семиметровую прусскую лодью, которую волокли от моря к заливу.
Олег молча стегнул лошадок, и те потрусили, выезжая на Нерингу – песчаную Косу, охватившую Куршский залив. Песок цепко удерживали корни травы и низкорослых сосен, приземистых, словно стелившихся по Косе. Дюны и сосны, море и небо – более прекрасное место трудно сыскать!
– А мы как? – спросил Пончик. – Не по морю разве? Крут на корабле хотел…
– А когда прибудет корабль, идущий в Старигард, ты не узнавал?
– Г-где?
– В кассе морвокзала!
Тот надулся.
– Извини, Понч, – сказал Олег после недолгого молчания.
Шура махнул рукой:
– Поехали…
– Поехали!
Глава 14
1
Эйрика Энундсона разбудили девичьи визги – ярлы в соседних палатах забавлялись с туземочками. Конунг потянулся, откинул жаркое одеяло, скроенное из шкурок горностая, и прошлепал к окну.