Читать интересную книгу Легенда о Вавилоне - Петр Ильинский

В Междуречье, по сравнению с Египтом, жречество находилось в более равном положении по отношению к государственной власти. Неслучайны указания на то, как тот или иной правитель назначал главным отправителем культа кого-то из своих детей. О полунезависимой роли жречества свидетельствует и новогодний вавилонский обряд унижения царя, когда Главный жрец отбирал у него знаки царского достоинства, бил по лицу, таскал за уши и возвращал державные символы только лишь после заверений царя в том, что он не совершал ритуальных грехов и вообще прилично себя вел. Возможно, это связано с тем, что царская власть в Месопотамии формировалась двумя путями — через поступательное укрупнение храмовой общины (царем становился главный жрец) или насильственное объединение ряда мелких общин или населенных пунктов (царем становился победивший вождь). Уникальность месопотамского пути заключается именно в наличии первого из указанных способов, обусловившего большую историческую роль жречества.

Тем не менее и в этом случае примат государства очевиден: все храмы строились от имени властителей, которые всегда старались формировать или даже централизовать культ так, чтобы он отражал государственную необходимость и современные политические реалии. Правители государства являлись и главными защитниками и финансовыми спонсорами религии, а также играли немалую роль в отправлении обрядов.

Древние иудеи выбрали третий путь, не сходный ни с месопотамским, ни тем более с египетским. Что было тому причиной? Вряд ли удастся ответить с полной определенностью, но несколько компонентов этого процесса можно указать. Древнееврейское государство развивалось в ассиметричных условиях, т. е. процесс возникновения государственности проходил в нем позже, чем в упомянутых великих державах, и даже позже, чем в прибрежных государствах Палестины. От степени жизнеспособности государственной машины зависело сохранение иудейской независимости, точнее, эффективная защита от филистимских, эдомских и моавитских соседей. Потому государство иудейское создавалось быстрее, чем оно могло вызреть естественным путем, можно даже сказать форсированно. Поэтому проблема дуализма: вождь или жрец — не была в нем разрешена вплоть до Соломона. И очевидно, что при его преемниках (властвовавших над гораздо меньшими территориями) жречество не было сословием, полностью подчиненным власти: оно не успело стать таковым.

Быстрое образование древнеиудейского государства привело к тому, что господствовавший в нем религиозный культ был еще отнюдь не объединен, несмотря на все усилия Соломона в этом направлении. Поэтому и в самом жреческом сословии существовали разные группы, поначалу объединенные вокруг разных священных мест, — Си-лома, Вефиля и пр. В дальнейшем некоторые из этих групп заключили, как это не раз бывало в истории, симбиотический союз с властью политической, но так и не смогли полностью подавить альтернативные течения духовной и религиозной мысли, существовавшие на всем протяжении жизни древних Израиля и Иудеи. Причины этого, в свою очередь, понятны: малый размер государств требовал поддержания относительного гражданского мира — любой конфликт такого рода мог привести к гибели страны. К тому же недостаточно развитый аппарат государственного насилия, пересеченная местность и отсутствие реальных государственных границ усложняли борьбу с носителями альтернативных идей. И последнее: в таких небольших, почти сельских государствах, стоящих, опять же, на ранней стадии развития, все высшие лица находятся на виду. В них тем более невозможно сделать правителя божеством, отграничить, оградить его от простых смертных в прямом и переносном смысле. Мало того, что граждане знают, что царь — такой же человек, как они, так ведь еще и деятельность его, все поступки самодержца и присных его очень быстро выходят на поверхность, становятся известными народу.

Древний Израиль — это большая деревня, со всеми положительными и отрицательными чертами деревенской общественной и духовной жизни. Но древние пророки не просто деревенские юродивые, а юродивые с большой аудиторией, высказывавшиеся по самым насущным вопросам жизни своего народа (а не то, кто бы им стал внимать?), люди, которых могли услышать многие и которые на многое могли повлиять. Особенно если власти предержащие решения предложить не могли или не хотели.

Зарождение и живучесть подобных альтернативных течений духовной мысли, как и связь их с учениями религиозными, подчиняется одной любопытной закономерности, общей для самых различных человеческих культур: их носителем никогда не сможет быть господствующая церковь. Точнее: чем ближе церковь к государству, чем крепче сращивается она с ним, тем больше вероятность того, что подобные оппозиционные учения возникнут помимо нее, в противовес ей, и очень часто ей в умаление. Иначе говоря, чем ближе к власти религия, тем дальше она от людей, даже если сама того не хочет, тем дальше она, отважимся сказать, и от Бога. Именно потому, что перестает заниматься делами Божескими, и погрязает в заботах, ей не свойственных. Когда священники превращаются в чиновников, народ начинает искать себе других духовных пастырей. Удержать его от этого можно только насилием, да и то не всегда.

Напомним, что даже когда на альтернативную религию обрушивались соединенные силы государства и господствовавшей церкви, а ее приверженцы оказывались в численном меньшинстве, то и тогда процесс выкорчевывания оппозиции занимал, по меньшей мере, десятилетия: возьмем хотя бы альбигойцев Прованса или российских старообрядцев. Кстати, последние протестовали именно против религиозной реформы, а возникновение первых явилось реакцией на продажность служителей римской церкви. Альбигойские проповедники, «чистые»[289], в чем-то схожи с библейскими пророками, по крайней мере в том, как их воспринимал простой народ. Но в древнееврейских государствах не было аппарата подавления, даже отдаленно сравнимого с инквизицией, Тайным приказом и крупными соединениями военно-полицейского типа, способными изловить, осудить и уничтожить кого угодно.

Дополнительным фактором было относительно примитивное состояние тогдашней религиозной мысли: священные места были связаны с традицией и находились в самых различных местах. А где бы, например, смог отправлять необходимые обряды какой-нибудь месопотамский раскольник? В храм бы его не пустили, а своего построить бы не удалось. Даже если бы он уцелел физически, как бы могло выжить его учение? Без самой обыкновенной военно-политической победы это было попросту невозможно. А вот пророкам ее добиваться не потребовалось — они и так одержали победу куда большую.

По-видимому, явление древнеиудейского пророчества[290] развивалось именно в качестве альтернативы официальной церкви. Причем его оппозиционность чувствовалась тем сильнее, чем хуже шли дела в государстве. В таком случае ассоциировавшееся с властью священническое сословие — в Иудее это были потомки того священника Садока (Цадока), который помог Соломону взойти на престол{58} — тоже должно было нести ответственность за свалившиеся на страну испытания. Неслучайно первые сведения о пророческом движении доходят из Израиля — государства более богатого и значимого политически, нежели Иудея, но потому и более подверженного болезням государств неустановившихся. Правители его менялись очень часто, заговоров и убийств было более чем достаточно, и ни одна династия так и не смогла закрепиться на израильском троне. По иронии жизнь скромной Иудеи в IX–VIII вв. выглядит тише и спокойнее, даже можно сказать, патриархальнее. Не исключено, что там просто не за что было бороться.

По вышеуказанным причинам пророческие проповеди-предсказания включали в себя множество отсылок к политической жизни страны. Первые дошедшие до нас собственно иудейские пророчества появляются тогда, когда Иудея выходит из израильской тени и начинает самостоятельно действовать на ближневосточной политической арене, пусть и в весьма скромной роли. Также хорошо зафиксировано, что именно в моменты наибольших общественных потрясений деятельность величайших из пророков проявлялась ярче всего. Все эти соображения исключительно важны для понимания пророческих текстов и образов их авторов. Но это еще не все.

Пророческие тексты не сразу нашли дорогу в Священное Писание, их канонизация заняла многие века. То же касается их авторов — они стали легендарными личностями посмертно, в силу обрушившихся на Иудею потрясений, о которых мы сейчас будем говорить. После крушения официальных государственных и религиозных структур появилась необходимость в идеализированных и незапятнанных носителях духовных ценностей. Именно такую роль приписали потомки пророкам, сделав их воплощением «истинной» религии. Этот процесс продолжался довольно долго. Поэтому дошедшие до нас тексты пророков многослойны и не всегда удачно организованы в литературном смысле. В них видны следы многочисленной редактуры, исправлений и добавлений. Благоговейные потомки, писавшие историю последних лет существования Иудеи, оставили нам немало загадок и неясностей, пробираться через которые надо с немалой осторожностью. Это необходимо, чтобы не использовать для доказательства какого-нибудь тезиса об истории VIII–VII вв. до н.э. фрагмента текста, являющегося, по единодушному мнению ученых, гораздо более поздней и, что важнее, пристрастной, идеологически мотивированной вставкой.