Читать интересную книгу Первый дон - Марио Пьюзо

– Я обдумаю твои слова, – пообещал Александр Ваноцце. – И поговорю с Чезаре насчет его призвания. Если он согласится поговорить со мной.

Голос Ваноццы переполняло сострадание:

– Наш сын Хуан мертв, Риго. Без него жизнь не будет прежней. Но наш Чезаре жив, и он нужен тебе, чтобы вести за собой твои армии. Если не он, то кто? Хофре? Нет, Риго. Только Чезаре, потому что он – воин. Но для того, чтобы потребовать его жизнь, ты должен освободить его своей любовью. Пусть кто-то еще будет Папой. Мы прожили счастливую жизнь.

Александр встал, наклонился, чтобы поцеловать Ваноццу в щеку, уловил аромат ее духов. Уходил он не без сожаления.

Ваноцца осталась у порога, улыбаясь, помахала на прощание рукой.

– Посмотри на его руки, Риго. И тебе все станет ясно.

* * *

Вернувшись в Рим из Флоренции, Чезаре немедленно поехал к отцу. Он, Александр и Дуарте уединились в кабинете Папы, среди роскошных гобеленов и резной мебели.

Александр обнял сына, и теплота объятий насторожила Чезаре.

Первым заговорил Дуарте:

– Ты нашел пророка таким же опасным, каким его расписывают слухи?

Чезаре опустился в кресло напротив отца и Дуарте.

– Он – блестящий оратор, и горожане собираются толпами, словно на карнавал, чтобы послушать его.

На лице Александра отразился интерес.

– И о чем он говорит?

– О реформах. И индульгенциях семьи Борджа. Обвиняет нас во множестве прегрешений, пугает людей, убеждая их, что они обрекут свои души на вечные муки, если будут следовать за святой римской церковью и чтить Папу.

Александр поднялся, прошелся по кабинету.

– Печально, что такой блестящий разум соблазнен демонами. Я с удовольствием читал многие его работы.

И слышал, что его восхищает окружающий нас мир… ночами он будил монахов и сзывал во двор монастыря, чтобы все они могли полюбоваться звездами.

Чезаре прервал Александра:

– Отец, для нас он опасен. Он настаивает на самых жестких реформах. Он заключил союз с Францией. И требует, чтобы папский престол занял кто-то другой, истинно добродетельный человек. Не сомневаюсь, что этим человеком окажется Джулиано делла Ровере.

Александр повернулся к Дуарте.

– Я колебался, заставлять ли этого монаха признать свои грехи, когда он верно служил церкви, но, боюсь, теперь необходимость в этом назрела. Дуарте, проследи, чтобы этот вопрос решили быстро, ибо во Флоренции пора наводить порядок, до того, как будет нанесен слишком большой урон.

Дуарте поклонился и вышел.

Александр сел на диван, указал Чезаре на обитый красным бархатом стул. Лицо его оставалось бесстрастным, однако пристальный взгляд уперся в Чезаре.

– А теперь ты должен сказать, что у тебя на душе. Ты любишь святую церковь так же, как я? Ты согласен по-прежнему отдавать ей всю жизнь, как отдавал я?

Такая постановка вопроса Чезаре очень устраивала.

Он уже не раз показывал отцу, что он – солдат, а не священник. Но ответил не сразу, тщательно подбирая слова.

Понимал, что должен завоевать абсолютное доверие Папы. Он знал, что отец никогда не будет любить его так же, как любил Хуана, но не сомневался, что может рассчитывать на толику отцовской любви. Не составляла для него тайны и невероятная хитрость отца, оружие, которое он использовал против даже самых верных и любящих. Поэтому Чезаре не собирался выдавать свои самые страшные секреты.

– Отец, должен признать, что у меня слишком много земных желаний, чтобы я мог служить церкви так, как ты требуешь. И я не хочу обрекать свою душу на вечные муки.

Александр заглянул Чезаре в глаза.

– В молодости я был таким же, как ты. Никто и представить себе не мог, что я стану Папой. Но я усердно трудился сорок лет, совершенствовался и как человек, и как священник. То же может произойти и с тобой.

– Я этого не хочу, – прямо ответил Чезаре.

– Но почему? – спросил Александр. – Ты любишь власть, ты любишь деньги. В этом мире человек должен приложить немало усилий, чтобы выжить. И с твоими талантами ты можешь высоко подняться, – он помолчал. – Может, твою совесть мучает какое-то страшное преступление, заставляя тебя верить, что ты не можешь служить церкви?

В этот момент Чезаре все понял. Отец хотел, чтобы он признался в своих отношениях с Лукрецией. Но он знал, что после такого признания прощения ему не будет. И хотя сокрытие правды далось ему с неимоверным трудом, он чувствовал, что отец предпочтет услышать ложь, но достаточно убедительную.

– Да, – кивнул он, – я совершил преступление. Но если признаюсь в нем, ты проклянешь меня в своем сердце.

Александр наклонился вперед, в яростном взгляде не было места прощению. И в этот момент, хотя Чезаре и понял, что отец догадался о том, что все эти годы он оставался любовником Лукреции, он чувствовал себя триумфатором, потому что ему удалось перехитрить отца.

– Бог может простить все.

Чезаре ответил, зная, какое впечатление произведут его слова:

– Я не верю в Бога. Не верю в Христа, в Деву Марию, в святых.

На мгновение на лице Александра отразилось изумление, но он тут же взял себя в руки.

– Многие грешники говорят такое, потому что боятся наказания после смерти. Вот они и пытаются отвергать истину. Есть другие причины?

Чезаре не мог не улыбнуться.

– Да. Прелюбодеяние. Жажда власти. Убийство, но только опасных врагов. Ложь. Но ты обо всем этом знаешь. Больше признаваться мне не в чем.

Александр взял руки Чезаре в свои, долго их разглядывал.

– Послушай, сын мой. Люди теряют веру, когда более не могут выносить жестокостей этого мира. Именно тогда они и ставят вопрос о существовании вечного и любящего Бога. Они сомневаются в его бесконечном милосердии.

Сомневаются в святой церкви. Но веру можно оживить активностью. Даже святые были людьми энергичными.

Я не могу представить их сидящими сложа руки и долгие годы размышляющими о загадочных путях, по которым идет человечество. Такие люди бесполезны для вечно развивающейся церкви, они ничем не помогают выносить тяготы бренного мира. Как ты, как я, святые видели свое предназначение в выполнении конкретных дел. Даже если, – Папа поднял указующий перст, – выполнение предназначенного приведет к тому, что нашим душам придется провести какое-то время в чистилище. Но ты подумай, сколько еще нерожденных христианских душ мы спасем в последующие сотни лет. Душ, которые найдут спасение в лоне святой католической церкви. Когда я произношу молитву, когда я каюсь в грехах, в этом я нахожу утешение, пусть и не все мои деяния праведные.

И пусть наши гуманисты, эти последователи греческих философов, думают, что, кроме человечества, никого не существует. Есть высшее существо, Господь, милосердный и понимающий. В этом наша вера. И ты должен верить.

Живи со своими грехами, хочешь – кайся, не хочешь – нет, но никогда не теряй веры. Кроме нее у нас ничего нет.

Речь Александра не тронула Чезаре. Вера не могла разрешить его проблем. Ему не оставалось ничего другого, как бороться за власть на земле, иначе его голова, поднятая на пике, могла украсить стены Рима. Он хотел иметь жену и детей, хотел обладать властью и богатством, чтобы выделиться из бесправной толпы. И ради этого ему предстояло совершить деяния, за которые Бог отца заставил бы его страдать. Так чего верить в такого Бога? Его, двадцатитрехлетнего, переполняла жажда жизни. Вино, женщины не позволяли поверить в возможность собственной смерти, хотя многие другие тоже в это не верили, но тем не менее умерли.

Чезаре склонил голову.

– Я верю в Рим, отец. Я готов отдать за него жизнь, если ты позволишь мне сражаться за наш город.

Александр вновь вздохнул. Более он не мог бороться с сыном, окончательно осознав, что он – самое сильное его оружие.

– Тогда мы должны обсудить наши планы. Я назначу тебя главнокомандующим нашей армией, ты вернешь Папской области утраченные земли и станешь герцогом Романьи. Придет день, когда мы объединим все великие города Италии, пусть сейчас в это невозможно поверить: Венецию, жители которой, как змеи, живут в воде, Флоренцию с ее прижимистыми купцами, Болонью, проявляющую неблагодарность к матери-церкви. Но начать мы должны с самого начала. Ты должен стать правителем Романьи, а для этого тебе надо жениться. Через несколько дней я соберу конклав, и ты отдашь нам свою красную шляпу. Потом я назначу тебя главнокомандующим. Деньги, которые ты более не будешь получать от церкви, ты доберешь на войне.

Чезаре поклонился. От избытка чувств попытался нагнуться ниже, чтобы в благодарность поцеловать ногу Папы, но нагибался достаточно медленно, чтобы Александр успел ее отдернуть.

– Больше люби церковь, Чезаре, – бросил он, – и меньше – своего отца. Докажи мне свою преданность делами, а не формальными жестами. Ты – мой сын, и я прощаю тебе все грехи… как и положено любому отцу.