Пять дней назад в Яун-Кемери, на Рижском взморье, точно такие же гвоздики он принес в столовую санатория, где сидели мы с его мамой…
У него оставалось два часа до отъезда в Ригу. Вечером шла «Женитьба Фигаро», где он играл. И мы условились наши рабочие разговоры перенести на завтра. «Фигаро» он не доиграл и в санаторий уже не вернулся.
Когда через трое суток я летела в Москву, не понимая толком, как и почему я оказалась в этом, не то служебном, не то специальном самолете, и отупевшими глазами смотрела на такие же отупевшие лица его товарищей по театру — дирекция на один только день позволила прервать гастроли, для похорон, — я думала, что вместе с этим актером и у меня лично, и у всех, сидящих рядом, ушел огромный кусок личной и творческой жизни. Ушел невозвратимо, ибо всякая личность на земле неповторима, если она личность. И, значит, никому из сидящих в этом самолете и вообще никому из тех, кто вместе с Андреем выходил на сцену или съемочную площадку, уже никогда не испытать именно того контакта, что возникал при общении актера Миронова с коллегами. Будет лучше или хуже, но иначе… Про себя я это знаю точно. Я ведь и в Яун-Кемери поехала, потому что после завершения «Человека с бульвара Капуцинов», в последний день озвучания, Андрей заговорил, что надо без особого перерыва, «той же компанией», начать что-нибудь еще. «Ребята, нам не надо расставаться», — сказал он тогда.
У нас был замысел, казавшийся интересным, современным и острым, и больше ничего: ни сценария, ни «единицы» в производственных планах студии. Нет, у меня еще было право на отпуск, а у Андрея — гастроли в Риге. И мы надеялись совместить приятное с полезным. Я знала, что Андрей будет жить на взморье, а не в городе, что туда же приедет и Мария Владимировна, и по утрам мы будем гулять и, может быть, придумаем новый фильм… Ведь и наш фильм «Человек с бульвара Капуцинов» начался с Андрея. Он включился в работу над картиной гораздо раньше, чем это обычно делает исполнитель — еще на стадии первых прикидок режиссерского сценария. Биографии и поступки многих персонажей, а не только уготовленного ему, занимали воображение Миронова. Мы встречались, фантазировали, спорили. Так, к примеру, изменилась судьба героини фильма, для которой именно Андрей нашел наиболее выразительное и точное завершение ее экранных перипетий. У Эдика Акопова в его замечательном сценарии она оставалась в лапах пастора. В фильме героиня вырывается и догоняет Феста.
И уже на съемках, когда возникал какой-нибудь спор, разумеется, по творческому поводу, с кем-либо из исполнителей или членов постановочной группы, Андрея часто звали в качестве третейского судьи. Я шла на это, хотя в принципе режиссерам, и мне в том числе, такая позиция не свойственна.
Андрей всегда был безупречен в любой конфликтной ситуации. Он исходил только из интересов картины, и это все знали. Однажды у меня возникли споры с актером, которого я очень люблю и в которого очень верю, — с Михаилом Боярским. У каждого был свой вариант ключевого эпизода. Позвали Андрея. Он предложил третий, как потом выяснилось — наилучший.
Много позже я спросила у Боярского:
— Вас не смутило, что в качестве арбитра я позвала другого актера?
— Вы позвали не просто актера, а Миронова. А он — один из немногих, кому я могу доверять не меньше, чем самому себе. К сожалению, в нашей среде нередко встречаешься с неким соперничеством, что ли… А вот с Андреем иначе. Не то чтобы подножка… даже недоверие к партнеру для него было немыслимо.
Не помню случая, чтобы он оказался перед камерой неготовым. Внешне это выглядело как некое моцартианство — приехал, улыбнулся, вошел в кадр, «Снято!» Очень редко мы превышали заранее намеченное число дублей. Но за этой легкостью и элегантностью кинопрофессионала — часы репетиций, видеопросмотра этих репетиций (мы старались фиксировать на видео не только все эпизоды фильма, но и предварительные стадии работы), долгие «чайные» и «кофейные» посиделки по ночам, во время которых оговаривались даже самые незначительные детали.
Наверно, были часы и дни, когда и он и я чувствовали себя психологически скверно, наверняка были моменты, когда мы были недовольны друг другом, но вот вспомнить это ни он ни я после завершения фильма не смогли. И никто из группы тоже. Напротив, оставалось ощущение радости, которое очень хотелось вернуть и повторить.
Претензии, если что-то не получалось или оказывалось на экране неточным, Андрей прежде всего предъявлял к самому себе. Одна такая маленькая неточность есть у нас в картине. Вскоре после того как в Феста стреляют, он на несколько дней уезжает из Санта-Каролины за новыми кинолентами и свадебным подарком для Дианы. Его провожают радостные новоиспеченные любители кино и счастливая Диана.
Вот он приветственно взмахнул рукой, ловко вскочил в дилижанс и…
— И как я, идиот, не сообразил! — закричал Андрей в маленьком зале местного кинотеатра, где по ночам мы отсматривали материал. — Ну хоть руку надо было взять на перевязь…
Я пыталась обернуть дело в шутку, сказала, что это моя режиссерская промашка.
— Но ведь стреляли в меня, — не успокаивался Андрей, — в меня, и я должен был сообразить…
Положение звезды для него не снижало, а поднимало барьер требовательности к самому себе. Кстати, об этом самом положении суперпопулярного артиста. Разумеется, Андрей Александрович знал себе цену и умел сохранять дистанцию, проявляя при этом максимальную доброжелательность к окружающим.
В его навыки звезды входило и одно нетипичное качество — умение слушать других с подлинным, а не имитированным вниманием. В Феодосии уговорили его встретиться со спортсменами «высокого ранга» — это публика своенравная и оттого специфически «закрытая». После встречи с Мироновым они его чуть не на руках понесли: «Не за то, что он пел и стихи читал, — цитирую одного из участников. — А за то, как он нас слушал и понимал…»
…Я была с уже готовой картиной в Ленинграде, когда туда на один день приехал по делам Миронов. Полностью до того дня он фильма не видел — не складывалось у него по времени. А тут узнал, что назначен дневной сеанс в маленьком кинотеатре в рабочем районе, и поехал туда. Я умоляла не делать этого. Будет ведь премьера в Доме кино или в «Октябре»… Там и звук лучше, и изображение четче. Но он будто предчувствовал, что ему нужно спешить и посмотреть фильм до официальных премьер.
Позвонил из автомата — я сидела в гостях у его брата Кирилла Ласкари, — как только закончился сеанс. Понимал, что я волнуюсь, сказал: «Ну что ж, у меня появилось ощущение трусливого оптимизма». Я поняла, что фильм Андрею понравился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});