Читать интересную книгу Слово — письмо — литература - Борис Дубин

Период «гласности» стал временем ускоренной по темпам и массовой по масштабам мобилизации с помощью печати (в не меньшей степени телевидения) самых широких кругов вокруг требований установить или «восстановить» социальную справедливость в продвижении и вознаграждении людей, доступе их к значимым позициям и статусам, соблюдении властью интересов основных групп общества. Критика сначала упущений, а затем и самой легенды власти привела к разрушению ее легитимности, падению рутинной поддержки всей сложившейся системы управления, эрозии, а потом и распаду ее структуры, разложению институтов. Общими временными рамками происходивших процессов были границы избирательных кампаний 1989–1990 гг. на союзном, а позднее на российском уровне. Но они определяли не только социальные ритмы существования различных групп и слоев в эти годы, но и формы межгруппового взаимодействия, влияя вместе с тем и на его смысловое наполнение, характер активизируемых символов и значений. Тут важны два наиболее общих момента.

В содержательном плане центральной проблемой общественной жизни, существования практически всех групп и слоев населения оставалась в этот период проблема власти. Вокруг нее и группировались наиболее ходовые символы (изобразительные и словесные формулы), к ней обращались те или иные ходы мысли публицистов тех лет, чей круг включал ученых, выступавших в СМ К и вошедших — наряду с новыми политиками — в число наиболее популярных фигур; совмещение этих ролей — характерная черта периода (ученый как публицист, а журналист как политик). Существенно здесь то, что само общество в его собственном составе, интеллектуальные, эмоциональные, организационные и др. ресурсы его групп практически без обсуждения, но и без оговорки рассматривались и на митингах, манифестациях, и в печати лишь в качестве поддержки инициатив реформаторского крыла в высшем руководстве, как его «неприкосновенный запас», реализуемый сегодня «в трудную минуту». И так понимали дело все участвующие стороны: наиболее массовую поддержку в тогдашних опросах ВЦИОМ собирала позиция «помочь государству», но не «требовать от него большего» или «добиться того, чтобы оно служило нашим интересам». Сверху (в идеологии) сохранялась патерналистская опора на массы, снизу — патерналистская же по своим истокам поддержка. Даже мягкие слова А. Д. Сахарова о том, что для него эта поддержка президента-реформатора «условна», обществом в ту пору ни услышаны, ни осознаны не были.

Второй существенный момент связан с характером разработки этого комплекса проблем, их обсуждения в печати: патернализм отношений между властью и массой полностью сказывается и здесь. Говоря социологически, уровень реализации идей, ценностей, образцов, которыми располагали круги «первичной интеллигенции», снизился, они «популяризировались». Это значит, что они пускались в дело как готовый нормативный набор в расчете на ускоренное массовое приобщение, усвоение. Для интеллектуалов это было регрессией к предшествующему опыту — запасу обсужденного или прочитанного в неформальных компаниях или в сам- и тамиздате полутора-двумя десятилетиями раньше. Тиражирование вчерашних диагнозов и рецептов соответствовало переходу с позиций аналитика в ранг публициста. Активизация то тех, то других идей из накопленного багажа (и появление на общественной сцене то тех, то других людей, эти идеи воскрешающих) определила общее содержание и событийное наполнение 1988–1989 годов, и прежде всего — для самой интеллигенции, среди многого другого еще и реабилитировавшей себя в собственных глазах и глазах авторитетных партнеров за годы молчания и бездействия. Ее отождествление с реформаторским руководством в противодействии прежней системе повлекло за собой и быстрое исчерпание накопленного потенциала; их общий кодекс сделал свое дело, помогая отстранить от власти наиболее одиозные фигуры, способствуя освобождению людей от страха перед властями, ограничивая и подрывая роль так называемой «партии» и ее «органов» во всех областях жизни общества. Но, составляя идейную базу мобилизационного единения, политический и экономический патернализм «обновленной» власти сначала на союзном, а потом и на российском уровне не мог и не может решить проблем общества, которое отчасти живет еще надеждами на это: власть пестует патерналистские надежды подопечных, но не в силах им соответствовать, чем и подрывает собственный фундамент. Поддержка ее основных институтов и фигур упала, угас и интерес к ангажированной прессе. Если взять официальную статистику тиражей печати в целом, то за год от 1990 к 1991 г. годовой тираж газет по России в целом и на русском языке в частности сократился до 28 % и сблизился с показателем «застойных» лет (уступив уровню 1980 г. на 7 %). Положение с журналами еще тяжелей. При сохранении того же порядка по количеству изданий (сокращение за год на 7–9 %) годовой тираж их сократился на 63 % и уступает 1980 году на четверть. (Данные по итогам 1992 г. выглядели бы еще резче.) Причем скорость падения тиражей ангажированной прессы намного выше средней. Быстрее всего разочарование в политике, падение интереса к ней ощутимо у молодежи. Падающий рейтинг лидеров и уменьшающееся доверие ко всем ветвям и институтам власти выражают кризис и распад системы патерналистской власти, демонстрирующей неспособность справиться с повседневными проблемами людей, обеспечить «нормальный» порядок и сколько-нибудь приемлемый образ жизни. Поскольку же власть перестала быть главной скрепой общества и источником страха, ни мобилизация на ее поддержку со стороны либерально-демократической интеллигенции, ни демонизация ее усилиями национал-коммунистической прессы, ни, наконец, перенесение критики и всей системы ориентаций на прошлое теперь уже широкой повседневной поддержки не имеют и вряд ли могут рассчитывать на нее в будущем. Общество — и особенно его более активные группы и слои, мужская часть населения, городская молодежь — начинает заниматься своими проблемами само.

А этот процесс не может не влиять на агрегатное состояние социума, пусть сначала в отдельных его сегментах, затем — в отношениях между ними и тем самым в более широких масштабах. Общество «уходит», «ускользает» из-под власти, оставляя ее с привычными для той склоками и утехами. Но в силу этого меняются место и судьбы всего слоя интеллигенции, основывавшего свое самопонимание на посредничестве между «массой» («народом») и «властью» («верхами»), и, соответственно, вовлекавшего в эти отношения «Запад» (и миф о Западе). В условиях политического дезангажемента большинства общественных групп, с одной стороны, и при усложнении состава общества, самой системы ориентаций и критериев поведения в повседневной жизни, с другой, и интеллигенция как слой, и тиражируемая ею идеология культуры, тип мировоззрения в целом уходят с социальной авансцены. И относительная дифференциация уровней и стилей жизни, и устанавливающийся модус негероичности, повседневности существования расходятся с харизматическим самоощущением интеллигента, его миссионерским сознанием и просвещенческим, педагогическим отношением к другим. Интеллигенция перестает быть синонимом общества, «подлинного общества», как теряет и лидерство в культуре, поскольку та все менее организуется сегодня вокруг лидерской модели, будь то романтического или разно-чинно-демократического типа. Характерна сегодня концентрация предпочтений широких слоев населения, с одной стороны, и ориентиры инициативных, культуротворческих кружков и группировок — с другой. Среди итогов прошедшего 1992 г., связанных с деятельностью массовых коммуникаций, выделяются три события, три «сюрприза».

Первый — выход на первые места по зрительской популярности мелодраматических сериалов (прежде всего — мексиканского фильма «Богатые тоже плачут» и успех Вероники Кастро, исполнявшей в нем главную роль). Фильм, признанный «самым интересным» (25 % российских респондентов, опрошенных в феврале 1993 г.) и оставивший далеко позади любую другую телепродукцию, стал шестым по значимости событием прошедшего года, а Вероника Кастро — героиней года, оставив позади Аллу Пугачеву и Маргарет Тэтчер. Нечего и говорить, что показ фильма на год определил распорядок дня и круг разговоров десятков миллионов людей.

Второй сюрприз — выход в абсолютные лидеры среди лучших телепередач года еженедельной шоу-лотереи «Поле чудес» (так считали 28 % опрошенных; следующая за нею по популярности ток-шоу «Тема» собрала почти вдвое меньше голосов — 16 %). Распространенность всевозможных лотерей в сегодняшней России (как на экранах телевизоров, так и в обиходе уличной жизни крупных городов) — заметное явление последних двух лет.

Третье событие — беспрецедентный взлет тиражей и уровня подписки у выходящей с конца 1991 г. ежемесячной «научно-популярной» газеты по проблемам эротики «СПИД-Инфо». Сегодня она — вторая по тиражу после «Аргументов и фактов» газета в России, ее тираж 5 млн 100 тыс. экземпляров (у «Аргументов и фактов» — 12 млн, у «Труда» — 2 млн 060 тыс., у «Комсомольской правды» — 1 млн 840 тыс. экземпляров). Практически ни одно из этих событий детально обсуждено профессионалами в открытой прессе или эфире не было. Между тем и их непосредственный социальный эффект (объем захваченных этими процессами масс населения, не сопоставимый ни с каким культурным процессом двух последних лет после пика «гласности»), и стоящие за ним социокультурные сдвиги значительны и требуют пристального внимания.