Я долго сидела одна, баюкая пальцы, но боль не проходила, и я боялась, что она никогда не пройдет. Слезы уже перестали течь, и боль в ушибленном затылке мало-помалу стихала. Я оставалась здесь, на холодном камне ступеней, выискивая в глубине своего существа силы успокоиться и примириться с происшедшим. Ричард был моим женихом, и бабушка сама сказала, что он не всегда будет любить меня. Я пообещала себя ему, и он получил право — почти законное право — обращаться со мной как ему заблагорассудится. Шишка на голове и распухшие пальцы не были чем-то непоправимым. И я старалась убедить себя, что я не оскорблена, что я не ранена и что меня ни в чем не обвинили. И если я хочу выйти замуж за Ричарда — а я именно этого хотела, — тогда я должна научиться с покорностью принимать самые грубые черты его характера. Он имеет право на грубость.
Так я говорила себе, постепенно успокаиваясь. Месяц показался на небе и залил все вокруг бледным призрачным светом. Внезапно я услышала стук копыт, и затем калитка в сад отворилась и вошел мистер Мэгсон, балансируя без костылей. Увидев меня с красными, опухшими глазами и мокрыми от слез щеками, он удивленно остановился. Наверное, я была похожа на нищенку, хоть и сидела на пороге собственного дома.
— Что случилось? — мягко спросил он и бросил взгляд на уютно освещенные окна гостиной. — Выставили за дверь? Или дуетесь?
Я помолчала минутку и затем с коротким смешком, больше, впрочем, похожим на рыдание, ответила:
— Видимо, дуюсь, поскольку меня никто не выставлял.
Мистер Мэгсон понимающе кивнул и взялся за ручку двери для опоры. Другую руку он протянул мне, чтобы помочь подняться, и я, не подумав, подала ему больные пальцы. Но при первом же его прикосновении я с криком отдернула их назад.
— Я прищемила руку дверью, — объяснила я.
Он помог мне встать и придержал за локоть, потому что я зашаталась.
— Голова закружилась? — спросил он.
— Я стукнулась о ступеньки, — сообщила я ему еще одну новость и пощупала ушибленное место.
Шишка выросла еще больше и стала очень мягкой на ощупь.
— Да уж, когда вы дуетесь, то делаете это на совесть! — с удивлением заметил он. — Вы что, в гневе бились головой о ступени?
— Конечно нет, — отрезала я. — Это вышло случайно.
— А ваши пальцы?
— Это тоже вышло случайно, — невольно выдала себя я.
— Каким образом вы умудрились стукнуться затылком? — продолжал расспрашивать он.
Я чувствовала, что краснею до корней волос.
— Я уже сказала вам, что это была случайность, — упорствовала я.
Ричард — мой будущий муж, и мой долг беречь его репутацию и свою гордость. Даже если он будет бить меня, я никому об этом не расскажу.
— Ричард дома?
— Нет, — быстро ответила я. — Это была случайность. — Мне пришлось опереться о стену, чтобы привести мысли в порядок. — Прошу прощения, мистер Мэгсон, я не совсем поняла вас. Конечно, Ричард дома, дома и мама, и дядя Джон. Могу ли я пригласить вас в гостиную?
Мистер Мэгсон кивнул. Он не поклонился мне, подобно джентльмену, но подал руку с грацией, которой мог бы позавидовать настоящий аристократ. Я с легкой улыбкой приняла ее, и мы вошли в дом.
В холле был один Страйд.
— Мисс Джулия! — сказал он с упреком. — Что это на вас нашло в гостиной? И что вы с собой сделали?
Я бледно улыбнулась, смущенная его тревогой обо мне.
— Я не очень хорошо себя чувствую, Страйд, — ответила я. — И пойду спать. Пожалуйста, извинитесь за меня перед мамой и дядей Джоном. Сегодня я больше не стану спускаться вниз. И пожалуйста, передайте дяде Джону, что к нему пришел мистер Мэгсон.
Страйд кивнул и провел мистера Мэгсона в библиотеку. А я медленно поплелась к себе в комнату.
Я скинула одежду и легла. Холодное полотно подушки приятно остужало голову, и мне сразу стало будто бы легче. Я лежала на спине, придерживая больные пальцы, ожидая, когда пройдет головная боль и когда перестанет страдать сердце. Мне было очень одиноко и очень грустно.
Затем я заснула.
Мне кажется, этот сон начался в ту же минуту, как я уснула.
Я знала, точно знала, что это был сон. Но некоторые моменты в жизни кажутся менее реальными, чем был он.
Широко раскрытыми глазами я следила за огнем в камине. Здесь, в этой комнате, я никогда не бывала раньше, но все здесь казалось знакомым до мелочей. За окном сгущались сумерки, небо было темным, и где-то громыхала гроза. Поблизости гремел гром, сверкали вспышки молний, но я не боялась, совсем не боялась. Будто бы я уже умерла и мне нечего больше бояться.
Вдруг послышался треск открываемого окна, и чья-то тень заслонила очередную вспышку молнии. Я неторопливо повернула в ту сторону голову, но не стала звать на помощь. Открыла рот, но не стала кричать. Вместо этого я замерла, продолжая следить за пламенем в камине и ожидая того, кто пришел ко мне.
Он медленно подошел ко мне и отодвинул стул, на который я опиралась, чтобы я могла свободно лечь на пол. Я дрожала от каждого его прикосновения, но не двигалась.
Этот странный знакомый незнакомец моего сна наклонился и поцеловал меня в ключицу. Он расстегнул на мне платье и поцеловал сначала одну грудь, ее темный, как смородина, сосок, потом стал целовать другую. Я застонала от наслаждения, совершенно не знакомого спящей в кровати девочке.
Во сне опытные руки женщины гладили его грудь, затем живот, пока она не ощутила тяжесть этого человека на себе. Но он отвел ее руку в сторону и стал целовать ее живот, опуская черноволосую голову все ниже и ниже и царапая ее нежную кожу колючей щетиной. Затем он стал ласкать ее языком.
Женщина во сне выгибала от наслаждения спину и стонала, а девочка металась головой по подушке и вскрикивала — она хотела позвать маму. Но этот сон никак не удавалось сбросить, и девочка была полна непонятного страха. Одеяла свалились на пол, этот приглушенный звук разбудил ее, и она села в кровати. В пустой комнате раздалось только одно слово.
— Ральф! — простонала она.
Это был голос Беатрис.
Улегшись снова, я отвернулась к стене и сразу заснула. Снов я больше не видела. Но утром я взглянула на потолок и стены моей спальни, как будто никогда не просыпалась здесь прежде. Сама не знаю почему, я ожидала увидеть над головой огромный балдахин. Я едва могла узнать свою комнату, я не узнавала себя.
Я знала, что видела ночью какой-то сон, но помнила только то, что мне совсем не было страшно. Ужас каким-то странным образом перешел в наслаждение. Я видела свою подушку на полу и сброшенное одеяло. Это означало, что я металась и беспокоилась во сне, но страха я не могла припомнить. И мне пришла в голову мысль, что страха не было потому, что я встретила человека по имени Каллер, человека с самой теплой на свете улыбкой и самыми добрыми глазами.