– Рой, – поправил Эдвард. – Рой саранчи.
– Туча, – сказала Алиса. Они шутили, чтобы скрыть напряжение, и это раздражало ее. – Пойду-ка и я оденусь, пока не вернулся Джинджер.
Зазвенел звонок. Джулиан пошел открывать. Вошел Джинджер с пухлыми бумажными свертками в руках. Он близоруко заморгал в ее сторону.
– Доброе утро, мисс Прескотт.
– Доброе утро, мистер Джонс. Боже, да вы не теряли время зря! Извините меня – я такая ужасная хозяйка!
– Пустяки. Старые люди спят мало. – Он уронил свертки. – Этот пять фунтов девять, одиннадцать стоунов[2]. Этот – пять фунтов одиннадцать и три четверти, десять стоунов семь фунтов. – Он полез в карманы. – Бритва, мыло для бритья, разные щетки – на сегодня вам хватит.
– Сэйвил-роу?
– Нет, с лотка. – Он грузно уселся. Тяжелая ночь все еще сказывалась на нем. – Я позвонил по телефону и нашел вам убежище.
– Джинджер Джонс, – вздохнул Эдвард, – вы величайший из людей! Я так признателен, что чуть не плачу.
– И мы тоже, – кивнул Смедли.
– Да ну вас! – смущенно закашлялся Джонс. Он даже покраснел от смущения.
– Так где она, эта тихая гавань? – спросил Эдвард.
– Дувр-Хаус в Грейфрайерз.
Глаза Эдварда расширились от изумления, и его худое лицо сразу стало похожим на череп.
– Грейндж?
– Миссис Боджли живет теперь в Дувр-Хаус. Вы, возможно, не знаете, что генерал умер.
– Нет, не знал. Очень жаль. Увы, леди изрядно не везло!
– Но она знает, что вы невиновны, и ей не терпится увидеться с вами. И с вашим другом. Я не называл вашего имени, Смедли, на всякий случай. До поезда чуть больше часа. Как вы считаете, успеем?
Джулиан и Эдвард схватились за свертки с одеждой.
– Погодите! – сказала Алиса. – Терпеть не могу спешки. Почему бы нам не поехать порознь? Разве так не безопаснее?
– По одному? – спросил Джонс, хмуро ощупывая переносицу.
– По двое. Вы с Джулианом. Мы с Эдвардом – на следующем поезде.
Все посмотрели на Эдварда.
Он кивнул.
– По крайней мере это не так рискованно, верно? Джинджер, если я напишу письмо, вы опустите его в почтовый ящик Фэллоу?
Учитель поднял брови и снова потянулся поправить отсутствующее пенсне.
– Какая разница, в какой почтовый ящик я опущу письмо?
– Думаю, что разница есть, – возразил Эдвард. – Возможно, играет роль даже почерк, даже то, кто опускает письмо – вы или я. Но сначала попробуйте вы.
Джулиан недоверчиво фыркнул.
– Могу я занять вашу спальню на пару минут, Алиса? Боюсь, я довольно медлителен.
– Давайте. – Алиса размышляла, как лучше избавиться от этих жутких окровавленных тряпок.
Он прохромал в спальню, зажав сверток под мышкой. Когда дверь за ним со щелчком закрылась, Джинджер повернулся к ней, торжествующе улыбаясь: с утра инвалид еще ни разу не плакал.
– Что смешного? – спросил Эдвард, заметив ее ответную улыбку.
– Ничего, – ответила она.
– Следующий поезд только в четыре с чем-то, – сообщил Джинджер.
Алиса расслабилась.
– Тогда вы с Джулианом поезжайте первыми. Мы с Эдвардом подъедем следом.
Так у них будет достаточно времени, чтобы разобраться в своих чувствах, и она сможет услышать еще о его приключениях в этом волшебном мире. Она подозревала, что он намеренно заострял внимание на дикости нагианцев, чтобы разочаровать Смедли. Должна же быть и светлая сторона этого Соседства – возможно, тот принц Златорыб, которого он упоминал.
18
Злабориб хлопнул дверью спальни, и ехидный смех Иммы стих. Возмущенно топая, отправился он навстречу испытанию. Впрочем, топать он перестал очень скоро, поскольку шагал босиком.
Его почетный эскорт ждал в прихожей. Он ожидал, что они будут одеты примерно так же, как он, но они все облачились в джоалийские доспехи из блестящей бронзы. Разноцветные символы их преданности Ольфаан и остальным богам были нанесены на доспехи, а не на лица. Старший отдал честь. Пуйш Прислужник поклонился и подал знак двум слугам. Один протянул Злаборибу копье, второй – круглый щит. На нем было столько золотых украшений, что принц чуть не уронил его. Менее полезных в бою предметов еще не изобретали.
Он смерил гвардейцев свирепым взглядом, ища на лицах под шлемами хоть слабый намек на улыбку, но они хранили подобающее случаю непроницаемое выражение. Не произнеся ни слова, он сердито повернулся и зашагал дальше, предоставив им следовать за собой в любом удобном им порядке.
В первый – и, как он страстно надеялся, в последний раз в жизни он облачился в традиционное одеяние нагианского воина. Собственно, одеяния-то было всего ничего – узкая кожаная набедренная повязка. Он чувствовал себя обнаженным. Его лицо было нелепо изукрашено разноцветными иероглифами. Его волосы и бороду коротко подстригли, ибо так полагалось воину, но он понимал, что это лишь подчеркивает, какая маленькая у него голова. Он чувствовал себя уродом. Он знал, что и выглядит уродом. Возможно, в этом и было что-то смешное, и когда-нибудь, на каком-нибудь изысканном званом обеде он посмеется с друзьями, вспоминая, как его заставили нарядиться варваром. Возможно. Но если его джоалийские друзья увидели бы его сейчас, они… они бы смеялись над ним так же, как смеялась эта шлюха в постели.
Его тело было неправильной формы. Его торс сужался не книзу, а кверху, хотя он все равно опасался, что в такой жуткой жаре этот идиотский наряд запросто соскользнет с его потного тела. Поскольку обе руки его заняты оружием, он никак не сможет помешать этому. На его груди нет волос – как нет и ритуальных шрамов. Если мать считает, что такой вид воодушевит воинов его отсталого королевства на боевые подвиги, она будет сильно разочарована.
Даже глупая Имма понимала это. В ушах его все еще звучали ее ехидные слова: «Что они подумают о тебе? Что твои драгоценные друзья подумают о тебе, когда встретят в таком виде? Какие стихи сочинят твои поэты, какие песни сложат твои певцы? И тот скульптор – он что, изваяет тебя вот таким?» – Она снова рассмеялась – жестоким, злобным смехом, хлещущим наотмашь, как хлыстом.
Злабориб вздрогнул. Благодарение богам, его лучшие друзья далеко отсюда, в Джоале, а те, кто остался у него в Наге, будут стоять далеко и не увидят подробностей. Все они были невоенными – талантливые художники, которых он привез с собой из Джоала, чтобы они помогали ему продвинуть культуру отсталого королевства. Гражданских будут держать в самом дальнем конце храма.
«Джоалийцы поймут, – убеждал он себя. – Они знают, что я должен следовать местным традициям, чтобы вести за собой войско. Они доверяют мне так, как никогда не доверяли Тариону. Это джоалийцы настояли, чтобы мать назначила меня военачальником».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});