— Это очень глубокомысленное высказывание! — заметил Ланс.
Так мы подшучивали друг над другом.
Я провела ночь в восхитительной комнате. В камине горел огонь, и, едва коснувшись мягкой постели, я провалилась в глубокий сон.
Меня разбудила служанка, которая принесла горячей воды. Было еще темно, но она сказала, что сэр Ланс просил меня быть готовой к отъезду, как только станет светлее.
Странно, но я почувствовала сожаление, что мое приключение почти закончилось. Я все еще находилась под впечатлением всего происшедшего и только-только начинала понимать, как меня радуют дни, проведенные с Лансом.
Мы оставили уютный дом на Альбемарл-стрит и двинулись на юго-восток. По пути были две остановки, причем последняя — в историческом городке Кентербери. До Эверсли оставался день пути.
Везде, где бы мы ни проезжали, любой завязываемый нами с кем-либо разговор, обязательно сводился к теме восстания шевалье Святого Георга, или Претендента, как его чаще называли.
В воздухе носился страх перед новой войной. Мне было очень тревожно, когда я думала, что если дело действительно кончится войной, то Дикон будет по одну сторону, а моя семья — по другую.
Ланс выглядел немного подавленным, когда мы выехали из Кентербери.
Я спросила его: не думает ли он о том мученике, который был умерщвлен в соборе? Или это судьба святого Томаса занимает его ум и насылает меланхолию?
— Нет! — воскликнул он. — Должен признаться, я о нем почти не думал. Вы, разумеется, знаете, что есть только одна причина моей грусти — скорая разлука с вами.
Я так счастлива была услышать это от него, что засмеялась от удовольствия; но потом я вспомнила Дикона, и мне стало стыдно.
— Вы привыкли говорить то, что люди хотят от вас услышать, — сказала я.
— Неплохая привычка, согласитесь.
— Если вы действительно так считаете…
— Уверяю вас, я говорю сущую правду, когда утверждаю, что редко радовался чему-нибудь в своей жизни больше, чем нашей маленькой прогулке. Благодарю вас, дорогая Кларисса, что удостоился такого счастья.
— Чепуха! Вы же знаете, что это я должна вас благодарить, — ответила я. Боюсь, я была скучной компанией.
— Конечно, нет. Несмотря на все, что случилось, я надеялся, что вы получили удовольствие от нашей поездки.
— Я была счастлива, насколько это возможно, принимая во внимание все происходящее и то, как я беспокоюсь.
Дальше мы ехали молча. Думаю, мы оба были немного взволнованы.
В тот же день мы приехали в Эндерби.
Дамарис удивилась, когда поняла, кто приехал. Она затискала меня, а потом я попала в руки Джереми.
— О, Кларисса… мы так волновались… так тревожились… вся эта ситуация!
Демон прыгал вокруг, и меня радовало, что Ланс ему сразу понравился.
Я должна была увидеть Сабрину, которая подросла, пока я отсутствовала; в Эверсли-корт и в Довер-хаус были посланы письма, и мы ожидали приезда всех родственников в Эндерби. Это было целое событие.
Ланс остался на ночь; все члены семьи благодарили его за то, что он благополучно доставил меня домой. Они были потрясены моей историей, которую я подробно им рассказала, умолчав, конечно, о нашей с Диконом любви.
— Бога надо благодарить за этого Дикона, — сказала Дамарис. — О, дорогая моя, какой опасности ты подвергалась!
— Проклятые якобиты, — ворчал прадедушка Карлтон. — Я бы всех их перевешал. А этого Претендента… веревка — это для него слишком хорошо.
Итак, я опять очутилась в своей семье, и казалось даже странным, что я вновь сплю в своей кровати.
Наступило Рождество. Дамарис постоянно повторяла, как она рада, что я успела приехать к празднику. Кроме того, не то сейчас время, чтобы путешествовать по стране. Могла бы начаться гражданская война, которая обернулась бы настоящим бедствием, и все из-за того, что какие-то люди хотят посадить этого Претендента на трон.
Дамарис не сомневалась, что преданная королю армия, которой командовал дядя Карл, скоро положит конец всей этой чепухе — но сначала все-таки будут неприятности.
Жанна была счастлива, что я вернулась. Она плакала и приговаривала надо мной:
— О, Кларисса, с тобой все время что-нибудь случается; такая уж у тебя судьба! Тебя тайком увозят из Англии и привозят во Францию; ты живешь в великолепном доме, потом в подвале. Оттуда тебя увозят домой… О, как я счастлива, что ты опять с нами! «Рождество! — говорила я. — Что за Рождество без маленькой Клариссы!» У меня есть малютка Сабрина… да, у меня есть маленькая. Но к тебе у меня какое-то особое чувство… Понимаешь, — она показала на сердце, — что-то здесь есть,
— Жанна, я всегда буду любить тебя! — торжественно пообещала я.
И мы обе заплакали.
Я не могла всем сердцем отдаться праздничному веселью, потому что постоянно думала о том, где Дикон и услышу ли я что-нибудь о нем. Кое-какие новости доходили до нас о Претенденте. Он покинул Барле-Дюк, где жил в последнее время, ибо его уже не принимали при французском дворе, и, переодевшись слугой, поехал в Сен-Мало, где пытался сесть на корабль, отплывающий в Шотландию. Это ему не удалось, и в середине декабря он направился в Дюнкерк. С помощью сопровождавших его членов свиты ему удалось найти корабль, который согласился доставить его в Шотландию, и за три дня до Рождества он высадился в Питерхезе.
Эти новости наполнили меня тревогой: я не сомневалась, что произойдет жестокая схватка, а значит, Дикон будет в самой гуще ее.
Дни проходили, не принося новостей. Семья была поражена, узнав, что у меня есть единокровная сестра. Эту тему они не хотели обсуждать открыто; они сожалели о том, что мои родители не были женаты, и считали позором то, что у Хессенфилда была еще одна незаконная дочь.
Я очень много думала о тех днях в Париже, когда Эмма, наверно, жила недалеко от меня, и самым лучшим способом вспомнить их были разговоры с Жанной. Естественно, о нашей жизни там она помнила значительно больше, чем я. Я задавала ей множество вопросов и почувствовала, будто снова вернулась туда.
Я заставила ее рассказать о нашей жизни в отеле.
— Ты слышала когда-нибудь об Эмме и ее матери?
— Никогда, — твердо ответила она. — Никогда… никогда. Милорд всегда был с твоей матерью, когда находился в Париже. То и дело он уезжал куда-то, и все это в страшной тайне. Он ездил из Парижа ко двору в Сен-Жермен и обратно в Париж. Но я никогда не слышала о других женщинах.
— Ты уверена, Жанна? Жанна энергично закивала. Вспоминая, она закрыла глаза и подняла голову к потолку.
— Я все очень хорошо помню, — сказала она. — Я помню Ивонн, Софи, Армана… это кучер. Была еще Жермен… уж больно она нос задирала, важничала. Жермен считала, что ей там не место, что она должна быть госпожой в карете, а не служанкой в таком доме. Потом был Кло, он чистил ботинки и каминные решетки, когда ему приказывали. Славный мальчик, всегда улыбался. Потом там была Клодин, такая же, как Жермен, только менее кичливая. О, я их всех хорошо помню. Однажды, когда милорд и леди Хессенфилд уехали в Сен-Жермен, Жермен оделась в платье миледи. Мы очень смеялись. Она так хорошо представляла. Одно только плохо: ей не хотелось его снимать… не хотелось снова идти работать.