— Никто и не собирается…
Свят осекся, столкнувшись со взглядом, в котором было столько… обреченности? И мысленно обложил, что дражайшего Казимира Витольдовича, что людей его.
— Мама боится, — пояснила Розочка, подпрыгнув на кровати. — Мама совсем устала бояться. Так много бояться плохо.
— Роза!
— Я пойду, — Розочка сползла. — Там тетя Лера пришла… и дядя Ингвар тоже. Он меня покатать собирался.
Когда она вышла, явно не потому, что желала покататься на косматой клыкастой твари, в комнате стало тихо и тесно. Пожалуй, именно сейчас Святослав понял, насколько мало здесь места. И насколько… близко он к диве. Настолько, что слышит, как бешено стучит ее сердце. И бледность эту видит, нездоровую, до синевы, и сосуды на шее, и саму эту шею, тонкую, что тростинка, с капельками пота на ней, как видит руки, и синяк…
— Кто вас… — он кивнул, хотя к разговору этот синяк дела не имел.
Астра подняла руку и попыталась натянуть рукав, который оказался слишком коротким.
— Пациент… не со зла. Некоторые меня боятся. Особенно, когда больно.
— Ему было больно?
— Ей. Женщина. Она… рожала. Я ассистировала. Обычно меня не зовут. У нас хорошие врачи, — поняв, что спрятать синяк не выйдет, дива погладила его. — Но случай сложный. Поперечное прилежание и еще обвитие пуповиной. Роды первые. Таз узкий. Как ее вовсе к родам допустили?
Ее недоумение не было наигранным. Она и вправду не понимала, а с нею и Свят.
— Когда позвали, то… кесарево было поздно делать. Она… сил потратила много. Испугалась тоже.
— А вы помогли?
Она кивнула.
— И многим… вы помогаете?
— Случается, — она убрала руку. И захотелось прикоснуться к этой вот мраморно белой коже, просто убеждаясь, что вовсе она не мраморная, что теплая, живая. — Я… знаю, что… нельзя… я… пыталась поступить. В медицинский институт… но отказали. Пять раз.
Свят прикусил губу.
Полное досье, которое обязано было быть и было, но где-то там, то ли в архивах, то ли в несгораемых шкафах с документами особо важными, ему пока не предоставили. Но кто бы ни вел эту девочку, он был полным идиотом.
— Почему?
Дива вновь дернула плечом. Ясно. Причины были озвучены, но вовсе не те, которые действительно имели значение.
Что ж…
— Я вам помогу.
Она покачала головой.
— Не стоит. Главное… — дива облизала пересохшие губы. — Я бы не стала… но… он мне написал.
— Кто?
Свят окончательно перестал понимать что-либо.
— Эльдар, — она вытащила из рукава бумажку, сложенную вчетверо. — Он… хочет забрать Розочку. А это нельзя! Понимаете?! Совсем нельзя! Это…
— Тише, — комната оказалась и вправду небольшой, всего-то в два шага.
А кожа ее теплой.
И сама она еще более хрупкой, чем казалась. Дива замерла в его руках, уставившись огромными зелеными глазищами. Она и дышать-то перестала, только сердце по-прежнему колотилось.
Быстро.
Слишком уж быстро.
— Тише, — повторил Свят, вплетая в слово силу.
Всего каплю.
Чтобы успокоить это создание.
— Никто и никогда не позволит забрать у вас дочь… — и волос коснулся.
…там, на Севере, людей остригали наголо, хотя это все одно не спасало от насекомых. А вот дивы носили косы. Длинные, тяжелые.
Белые.
И седина лишь добавляла им величественности, словно подчеркивая, что даже в этом мире вечной зимы они свои.
У нее волосы были мягкими, что пух, тот самый, невесомый, который кружится в воздухе, когда зацветают тополя.
— Он написал…
— Кто?
— Эльдар, — она зажмурилась и попросила. — А вы можете… сильнее?
— Что?
— Воздействовать. Просто… когда я пугаюсь, я теряю способность мыслить здраво. Бабушка всегда ругала…
— Вы сейчас…
— О Серафиме Казимировне. У вас легкая сила… те, кто приходил в детский дом, другими были… и те, кто допрашивал, тоже.
— Вас тоже допрашивали?
— Да.
— Но вы были ребенком.
— Это не имело значения, так мне сказали. Прежде всего я была дивой. Из проклятого рода, который решил устроить заговор и свергнуть правительство… враг государства.
Какой из нее враг?
Одним щелчком зашибить можно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Мне сказали, что я должна слушаться, что… если буду хорошей девочкой, мне позволят встретиться с мамой… поехать с ними…
Дива закрыла глаза.
Ее боль была живой, и Святу вдруг показалось, что это собственное его сердце рвется на части, что еще болит, что во рту стоит кисловатый поганый привкус то ли крови, то ли рвоты. И дышать не выходит. Он старается…
…он не сопротивлялся. Тогда, когда ему сказали смотреть в глаза.
Он смотрел.
И тонул.
И захлебывался, но не позволяли, не отпускали, а когда сознание уходило, его возвращали, холодной водой и пощечинами. Голосом, звук которого вскоре вызывал приступы паники, но ее тоже нельзя было позволить. И следом за голосом приходила боль.
А с нею апатия.
Уроды.
Кто вообще разрешил использовать полное погружение на ребенке? Именно эта мысль и позволила отделить свое от чужого.
— Простите, — сказала дива.
Наваждение схлынуло.
— Это вы меня… — рук он не убрал. — Давно щиты не правил…
…против дивных они бессильны, как и сама магия разума. А Свят привык, что она его защищает… дурак. Но спокойствие удалось вернуть.
И поделиться.
Дива в его руках сделала глубокий вдох. И медленный, явно контролируемый выдох. Затем еще один. Она раскрылась, позволяя силе Свята прикоснуться, укутать. И ему вдруг захотелось представить, что он прячет это вот израненное создание в одеяло.
В то колючее, шерстяное, которым укутывала Свята бабушка, когда он болел. И не было в мире места лучше, спокойнее, чем в этом пахнущем травами коконе.
— Спасибо, — прошептала она, постепенно успокаиваясь.
— Пожалуйста, — только и смог ответить Свят.
— Эльдар — отец Розочки, — совсем другим голосом произнесла дива и, глядя снизу вверх, добавила. — К вашему делу это отношения не имеет. Но… вы поможете мне. А я помогу вам.
И еще более решительно добавила:
— Без меня вы не справитесь.
Глава 21
Глава 21
Сердце бухало о ребра.
Астра, конечно, знала, что с анатомической точки зрения, как и с любых иных, естественнонаучных, ее ощущения глубоко субъективны и ничего общего с реальностью не имеют, что сердце о ребра не бьется и совершенно точно не способно их проломить. Но впервые, пожалуй, она готова была поступиться доводами разума.
То есть не впервые, но в прошлый раз ничего-то хорошего из этого не вышло.
А…
Она сделала глубокий вдох.
И успокоилась.
Нет, Астра понимала, что успокоилась не сама, что это ее спокойствие — подарок, о котором она не просила, но он был ей нужен, только сил признаться не хватит. И все, что она может, это быть благодарной.
Но быть благодарной магу разума…
Лучше так, чем потерять Розочку.
Письмо доставили в клинику и отнюдь не почтальон, а женщина, появлению которой Астра совсем не обрадовалась. Как и сама эта женщина не рада была ни Астре, ни тому, что написано в письме.
— Если хочешь знать, — сказала она, протягивая белый конверт. — Мне это не слишком нравится.
Эта женщина нисколько не изменилась за прошедшие годы. Разве что лицо ее стало суше, а сама она — строже. И Астре подумалось, что, если бы она познакомилась с ней сразу, все сложилось бы иначе.
Она бы поняла…
Сумела…
Святослав ждал. Он не торопил ее, а вот письмо прочел дважды. Хмыкнул. И, сложив лист аккуратно, по линиям сгиба, произнес:
— Этого вам точно не следует опасаться.
И сказал так, что отчаянно захотелось поверить. Но Астра была уже совсем взрослой и людям не верила. Даже магам.
Особенно магам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он же, поняв, не стал переубеждать, но отступил, опустился на краешек стула, письмо вот на стол положил, сунул под стопку старых книг по домоводству, которые еще Серафима Казимировна собирала, а зачем, не понятно.