– Я – пожизненный руководитель этого лагеря, назначенный лично Неименуемым, – продолжал целитель. – Ранг «государственного святого» дает мне полную власть над жизнью подопечных – разумеется, на время их обучения. От своего имени и рода я отказался, вступив в должность, и подчиняюсь напрямую императору. Ученики могут называть меня «господин вонхва». Это древнее звание, означающее «хозяин цветов».
Он перевел взгляд на мальчиков.
– Назовите-ка ваши полные имена, «цветочки», – приказал он. – Чтобы наш гость не особо важничал.
– Я – Дон Гван Парамун, – с достоинством сказал старший подросток.
– Я – Мик Нгаукх Аукан, – заявил смуглый малыш.
«Ого!» – подумал Ким.
Оба этих родовых имени были ему хорошо известны. Парамуны были самым богатым и знатным семейством на севере империи. Ауканы правили югом.
– Я – Лиу Ирран, – лениво сообщил красавчик.
– Врешь! – выпалил Ким.
Все засмеялись.
Фамилия «Ирран» была единственной в империи, которая не передавалась по наследству, а даровалась особым указом Небесного города. Она означала не просто принадлежность к правящему роду империи, Солнечной династии. Если ребенок получал это имя, а не имя рода своей матери, значит, он был включен в список наследников престола. Веселый лучник оказался сыном императора!
Но настоящий сюрприз ожидал Кима под конец.
– Я – Сеннай Ёнгон, – представился маленький мечник.
– Из тех самых Енгонов? – воскликнул Ким, подскакивая на кровати. – Из Лунной династии?!
– Да, – гордо сказал мальчик.
– Чей ты сын?
Сеннай назвал имя. Ким его вспомнил – это был один из старших сыновей дяди Ильчена, того самого генерала, который когда-то готовил его к экзамену на должность.
– А ты знаешь Сайхуна?
– Сайхун – мой двоюродный дядя. Он служит на юге…
– А князь Вольгван? Он жив?
– Конечно, – удивленно сказал Сеннай. – Мой уважаемый двоюродный дед – глава рода, да проживет он тысячу лет. А почему ты спрашиваешь? И откуда ты так хорошо знаешь род Енгон?
Все это время наставник – вонхва наблюдал за ними, посмеиваясь.
– Почему бы ему и не знать? Ну что, наговорились, родственнички?
– Что?! – вразнобой завопили мальчики. – Почему «родственники?»
– Вы ошибаетесь, учитель, – возразил Сеннай. – Я этого монаха впервые вижу!
Ким молчал, не зная, что сказать…
– Действительно, тут мудрено ошибиться, – довольно ядовито сказал вонхва. – Особенно мне, который ежегодно бывает в Небесном Городе и знает всю нашу знать в лицо. Конечно, нет ничего особенного в маленьком послушнике, у которого замашки юного князя, и который разговаривает как житель столицы. Совершенно обычное дело, Сеннай, что вы с ним похожи как братья, и что он едва не одолел тебя в бою, вооруженный одним старым мечом. Разве ты забыл свои слова, что он фехтует так, как будто вас учил один мастер меча? Полагаю, именно так оно и было, – он повернулся к Киму и сказал, ухмыляясь:
– Добро пожаловать в горы Цветов, сын Вольгвана Енгона.
Ким побледнел. Сеннай, наоборот, покраснел и воскликнул:
– У моего деда не было такого сына! Разве что незаконный…
– Думаю, я могу объяснить, – сказал вонхва. – В прошлом году, когда ты уже учился здесь, после известных событий на островах Кирим князь Енгон перевез в Сонак уцелевших детей от брака с киримской княжной из клана Касима. А в нашем госте есть явная примесь киримской крови – взгляните хоть на его вытаращенные голубые глаза…Я, правда, не слыхал, чтобы кого-то из детей Вольгвана отдали учиться в монастырь Иголки. Ну да я не всеведущ…
Ким промолчал. У него не поворачивался язык сказать «хозяину цветов», что все его гладкое умозаключение неверно.
Сеннай несколько мгновений хлопал глазами, а потом сложил руки перед грудью и низко поклонился Киму – как старшему брату.
Глава 17. Божество в поисках памяти
Сахемоти сидел на верхушке поросшей травой, подмытой морем дюны и смотрел, как волны набегают на песок и уползают, оставляя за собой пенные разводы. Издалека доносились стук топора, визг пилы и голоса плотников. Спина Сахемоти была идеально прямой, ноги удобно скрещены, руки расслабленно лежали на коленях. В его полузакрытых глазах отражались лиловые облака. Он был здесь и одновременно нигде; тело само подсказало ему, что и как надо делать. Откуда же оно взялось, это тело? Сахемоти не помнил. Он, так много знающий о прошлом трех миров, очень мало знал о своих собственных возможностях.
«Я – Сахемоти, – медленно текли его мысли. – Дракон-вани, акулий бог? Да – но не только. Копьеносец, хранитель равновесия? Это лишь слова. Только две грани, и не самые главные. Хранитель… Долина Высокого Неба… Нет, попробуем по-другому. Долой личины. Я не бог-вани…я не копьеносец…я – не Сахемоти. Я что-то иное. Что же?»
Длинная волна пришла и ушла, оставив пенный шлейф. Когда последние клочья пены с шипением впитались в холодный песок, мысли покинули сознание Сахемоти, а дыхание стало едва уловимым. Только глухой стук сердца нарушал внутреннюю тишину. Сахемоти приказал сердцу биться как можно тише и медленнее. Тело повиновалось превосходно. Это было тренированное тело аскета, и откуда бы ни вытащил его Кагеру своим колдовством, бывший бог собирался воспользоваться им в полной мере.
Сейчас Сахемоти начинал охоту за своей памятью. Он собирал знание о себе по крупицам, разыскивая и улавливая обрывки видений в темноте прошлого. Воспоминания бога не таковы, как у обычного человека. Сахемоти не знал, где хранится его память и что она скрывает. Память возвращалась осколками, яркими и малопонятными образами, и порой он даже не мог сказать, его ли это видения, или чужие. Это было похоже на ловлю рыбы в мутной воде, или на блуждание с завязанными глазами, или на ночной полет в неизвестность. Ветер шелестел в сухой траве. Что он принесет на этот раз?
Казалось, он просидел так вечность, вслушиваясь в шум ветра и рокот волн, пока не почувствовал, что существо по имени Сахемоти растаяло без остатка. И почти сразу пришло видение.
Огромные сосны уходят прямо в облака, позолоченные восходящим солнцем. Растут, свободно раскинув ветки, не мешая друг другу. Каждая сосна – как золотая колонна в храме, и сама – как башня. Медовая кора, малахитовые иглы. Землю ярко-зеленым ковром покрывает мох, густо усыпанный сдвоенными сухими иглами. Крупные шишки лежат повсюду так, как их сбросил ветер – многолетние россыпи черных шариков под рыжими стволами. Ветер не шевелит ни единой веткой – здесь царит величественное молчание, торжественная тишина. Лес Годзен – место, где рождается утро. Ни один смертный никогда не найдет его, обойди он хоть всю вселенную от края до края. Душа Сахемоти наполняется радостью. Он чувствует приближение высшего божества…