– Не говори так, – закричал Артем. – Ты должна ему отомстить! Просто обязана. Пусть он пожалеет, что тебя бросил. Ты должна быть веселой и красивой. Ты очень красивая! Я тебя очень люблю. Мамочка, мамочка! – Артем плакал злыми слезами.
Он отказался знакомиться с новой женой отца. Отказался приехать посмотреть на новорожденную сестру. Артем вообще не понимал, как отец может ему такое предлагать. Не понимал, зачем это нужно. Ведь он ушел от мамы, а значит, и от него. Артем был уверен, что общение с отцом – предательство по отношению к маме. Он вычеркнул отца из своей жизни, выбросил все его фотографии и вещи из дома, стер все воспоминания.
Мама развода так и не пережила. Врачи говорили, что все равно ничего нельзя было сделать – четвертая стадия, даже оперировать поздно, настолько все запущенно. Удивлялись, как она столько времени терпела адскую боль. Вот если бы раньше….
Артем приезжал в больницу каждый день. Сидел, держал маму за руку. Она смотрела в стену мертвым остановившимся взглядом и молчала. Только один раз он увидел, как она ожила и улыбнулась – в палате сидел отец и держал ее за руку, что-то говорил. Мама смотрела на него и улыбалась.
– Пошел вон отсюда, – влетел в палату Артем. – Немедленно. Не подходи к ней, не приближайся.
Он схватил отца за грудки и выволок его в коридор. Отец не сопротивлялся.
– Я тебя ненавижу! Ты ее убил! Ты во всем виноват! Из-за тебя она заболела! – кричал на всю больницу Артем. Отец ушел, не обернувшись, а Артем еще долго сидел перед палатой, приходя в себя. Руки тряслись. Он жалел только об одном – что не ударил отца.
Когда он вошел в палату, мама опять смотрела бездумно в стенку. Даже не повернулась.
Она умерла в тот день, когда крестили сводную сестру Артема, Наташу. Отец позвонил и позвал его на крестины. Артем сухо ответил, что не придет.
– Почему? – спросил отец.
– Потому что умерла моя мама, – отчеканил Артем и положил трубку. Отец несколько раз перезванивал. Артем смотрел на дребезжащий телефон. А потом крикнул: – Замолчи! – и бросил его в стену.
На похороны отец явился с новой женой. Стоял серьезный и печальный. Новая жена, молодая, но оплывшая и нездоровая с виду, искренне, не напоказ, плакала. «Интересно, с чего вдруг она рыдает? Чувство вины заело?» – подумал Артем. Он так и не сказал отцу ни слова. А когда тот хотел подойти, демонстративно отвернулся и вышел из зала.
Всю жизнь он винил в смерти мамы отца, а поэтому и его жену и дочь. Всю жизнь он пытался понять, почему, за что мама любила этого мужчину, который так ее предал? Как она могла настолько забыть, наплевать на себя, что обратилась за помощью только после того, как начала прерывисто дышать, задыхаясь? Почему он позволил себе жить для себя, а она нет? Почему он не ушел из семьи раньше? Тогда бы и у мамы был шанс выйти замуж еще раз. Может быть, и болезни бы не было.
Артем сходил с ума, думая обо всех этих «может быть» и «не может быть», и сам себе пообещал, что ему такая – да и никакая другая – любовь не нужна. Потому что рвать, резать потом по живому слишком больно. От этого болевого шока можно умереть, как мама. Лучше быть эгоистом, жить для себя, как отец, тогда не будешь, как мама, лежать и умирать, думая о мужчине, который растоптал, уничтожил, пошел по трупам в буквальном смысле слова.
После похорон Артем долго не видел и не слышал отца. Когда тот позвонил, Артем его даже не узнал.
– Здравствуй, – сказал отец.
– Угу. – Артем ждал продолжения.
– Я, то есть мы хотели позвать тебя на день рождения Наташи, – на одном дыхании выдал отец.
– Какой Наташи? – искренне не понял Артем.
– Твоей сестры. Я понимаю, что ты откажешься…
– Хорошо, я приду, – ответил Артем и положил трубку.
Почему он так ответил, не знал. Да нет, все он знал. Ему было интересно посмотреть на отца и своим присутствием напомнить ему о том, что мамы больше нет, а он вот живет и радуется. Он хотел спросить, как можно спать, есть, существовать, зная, что ты виновен в смерти близкого человека. А еще хотел сделать то, чего не сделал тогда, в больнице, – дать отцу в морду. По-мужски. Чтобы в кровь и больно. Чтобы зубы вылетели.
Артем сознательно пришел с пустыми руками – ни подарка, ни цветов, в драных джинсах и старом свитере, чтобы у отца и мысли не возникло, что он пришел на праздник, готовился, собирался. Он не пожал протянутую руку, но не потому, что не хотел. Он стоял и не мог пошевелить даже пальцем. Мужчина в коридоре был совсем другим, не его отцом – чужим, незнакомым человеком. Да и квартира была совсем не такой, какой представлял себе ее Артем.
В доме было грязно, повсюду валялись игрушки. Артем заметил на полу огрызок, раздавленное печенье. Тапочки, которые предложил ему отец, были порванные. Артем сделал шаг и прилип к чему-то сладкому и засохшему.
У них в доме сохранялась «больничная» чистота, как шутила мама. Артем был уверен, что мама выдраивает квартиру ради отца, который любил чистоту, свежий воздух и казарменный порядок.
Артем попросил разрешения зайти в ванную – хотел отдышаться, перевести дух, вспомнить, с какой целью сюда шел. Руки он помыть не смог – раковина была заплеванная – со следами зубной пасты и засохшей мыльной пеной. Рядом лежало пахнущее болотом полотенце.
Артем вышел из ванной и зашел в комнату. На полу, на одеяле, сидела девочка – не очаровательно пухлая, как все младенцы, а раскормленная до состояния ожирения. Из-за огромных щек на лунообразном лице глаз почти не было видно. Девочка, похожая на лысого толстого китайчонка, никак не отреагировала на появление Артема.
Из кухни вышла женщина. Она была совсем не такой, как запомнил ее Артем, – похудевшая, но по-прежнему нездоровая, с одутловатым лицом.
– Здравствуйте, – сказал Артем. Он так и не знал, не запомнил, не захотел запомнить, как ее звали, хотя отец наверняка говорил.
– Пойдемте в зал, – пригласила женщина.
Артем кивнул. Конечно, в зал – как же еще может она выражаться? Он не был снобом, но здесь и это брало верх. «Сейчас она скажет, «ложь туда»», – подумал он.
За столом со стандартным набором: оливье, «мимоза», мясо по-французски – Артем не знал, как себя вести. На вилке, которую передала ему женщина, между зубцами были следы засохшей еды – Артем не мог заставить себя съесть хоть что-нибудь. В принципе он не был брезгливым, но тут его подташнивало от плохо вымытых бокалов, чашки со сколотым краем. Когда жена отца посадила на колени дочь и начала ее кормить, собирая еду с фартучка и засовывая ей опять в рот, а остатки цепляя пальцами и доедая, Артем, извинившись, опять ушел в ванную.
Но даже не квартира, не стол, не монстрообразная девочка, не эта женщина с сальными прядями, а именно вид отца потряс Артема больше всего. Отец постарел за этот год больше, чем на десять лет. Он отрастил щетину, которая была совершенно седой, сильно растолстел и обрюзг. Неухоженный, в несвежей рубашке, с потухшим взглядом. Отец, который никогда не носил рубашку дольше одного дня, взвешивался каждое утро натощак, ненавидел «пролетарскую» еду в виде салатов с майонезом и брился дважды в день, превратился в дряхлого, немытого старика с едким запахом жизненного конца.