- Ты осторожный человек, киммериец, - сказала она. - А я-то считала тебя безмозглым рубакой. Нет, кажется, ты не таков. Мы с тобой плохо ладили, Конан. Не лучше ли нам помириться? Ты служишь кагану как воин. А я служу ему не только своей любовью, но и советами. Что же нам ссориться друг с другом? Это вредит только нам самим.
- Я тоже не вижу в этом смысла, - произнес Конан. - Мне недосуг участвовать в придворных склоках. Я солдат, о большем не мечтаю. Да и как могу мечтать, ведь гирканийцы не любят иноземцев, в лучшем случае - терпят.
- Это мудро, - ответила вендийка. - Человек должен знать предел своих возможностей... Но должен знать и на что он способен. - Она подошла к нему поближе; благовония ударили ему в ноздри. Он внезапно насторожился.
- Ты осторожен, Конан, - сказала она. - Ты как будто ни о чем и не думаешь, кроме верной службы кагалу... Какой бы придворный из тебя вышел!
Она валила из сосуда кагана две чаши и подала одну Конану. Тот пригубил вина.
- Надеюсь, что нет, госпожа. У меня нет вкуса к дворцовым интригам. Я-то думал, что у гирканийцев такого не водится. Оказалось - и здесь есть...
- Вот как, - сказала она, подойдя к нему так близко, что он почуял запах ее пота. - Есть царь - всегда найдутся люди, служащие ему, извлекающие выгоду из его власти. Такие люди всегда на ножах друг с другом. Мудрены знают, кому из них достается победа...
- Мне это неинтересно, - ответил Конан. - Пусть каган награждает меня за мои деяния на поле брани..
- Да, - сказала она, - ты не из тех, кто пользуется в своих целях чужой властью. Ты, как огромные тигры восточных лесов, силен и одинок. Я похожа на тебя, Конан, во многом похожа, но оружие у нас разное. - Внезапно она обвила руки вокруг могучей шеи киммерийца.
Конан был ошеломлен. Да, соблазнительной наложнице удалось разбудить его страсть, но еще в большей степени - опасения. Если его застанут в таком положении с женщиной кагана, это - верная смерть.
Лакшми запустила нетерпеливые пальцы в черную шевелюру киммерийца. Другой рукой она разорвала цепочку у себя на груди. Ожерелья попадали, обнажились соски; наконец женщина, смеясь, резким движением сбросила юбку, висевшую на унизанном жемчугами пояске.
- Ах ты вендийская сучка! - Конан оттолкнул Лакшми от себя.
Она упала на солому, расстеленную на полу рядом с диваном.
- Что ты делаешь! - Он хотел ударить ее, но внезапно почувствовал головокружение. Он вспомнил, как она провела рукой по его шее. Эта женщина отравила его! Он потянулся к мечу, но почувствовал, что руки не слушаются его.
- Господин мой! - закричала вендийка. - Спаси меня! Конан обернулся и увидел, что у входа в шатер стоит каган.
Рядом с ним топтался Данакан. Старик непристойно хохотал.
- Видишь, каган? Вот об этом я и предупреждал. Чужестранец ненавидит нас. Сейчас, напившись, он пожелал завладеть твоей женщиной.
- Каган, - начал Конан, чувствуя, что язык еле ворочается во рту. - Я не...
Но удар кулака Бартатуи поверг его наземь. Скорчившись, он лежал на ковре, безмолвно проклиная себя за доверчивость. Он увидел, как каган вынимает кинжал и заносит его над ним; но гут шаман вцепился в руку Бартатуи;
- Нет, господин мой, нет. Не убивай его пока. Он нужен мне.
- Зачем, шаман? - спросил правитель. Его лицо все еще было искажено яростью.
Шаман склонился над Конаном и нежно провел узловатой рукой по его каштановым волосам.
- Предстоит одно таинство, для которого нужна жертва... Это должен быть сильный человек, чтобы он не умер быстро. Этот иноземец протянет дольше, чем любой ваш пленник.
- Отдай его шаману, господин мой, - прошипела вендийка. Будто бы в припадке застенчивости, она вновь прикрыла обнаженную грудь золочеными обручами и бедра - черным шелком. - Он обманул твое доверие, а ведь ты сделал его из раба своим приближенным, удостоил своего благоволения! Он не заслужил легкой смерти.
- Хорошо, Лакшми, - сказал каган. - Шаман, он твой. Не хочу его больше видеть.
Данакан издал высокий гортанный клич, и в шатер вошли двое мальчишек. Они несли что-то вроде деревянного хомута. Хомут, по форме напоминавший перевернутую подкову, надели Конану на шею, а руки кольцами прикрепили к его боковым брусьям.
Конан наконец-то мог шевелить ногами, но язык все еще его не слушался. Слуги шамана дернули ярмо и заставили его подняться. Бартатуя подошел к киммерийцу вплотную.
- Я бы сделал тебя одним из главных военачальников, Конан, - сказал он. - Когда-нибудь, когда я создам свою империю, я мог бы сделать тебя царем под моей рукой. Теперь я вижу - глупо доверять человеку чужой крови. Надо было оставить тебя рабом. Для тебя это было бы лучше. Ты мог прожить дольше и умер бы более приятной смертью.
Конан пытался заговорить. Он хотел описать кагану предательство его наложницы и шамана. Но из горла его вырвалось лишь нечленораздельное мычание.
- Прочь с моих глаз! - с отвращением приказал каган. Шаманы поволокли Конана в ярме прочь из шатра. Охрана в ужасе глядела, как великий воин, спотыкаясь, идет по лагерю, подгоняемый кнутом Данакана. Разум его только начинал отходить от отравы, данной Лакшми. Но гнев и ненависть жгли его сильнее всякой отравы.
В конце концов рабы Данакана заставили Конана встать на колени. Он понял, что они уже не в лагере. Он попытался приподнять голову, зажатую ярмом. Рядом с ним был неоструганный кол; где-то неподалеку горел большой костер.
- Можешь пока отдохнуть, - сказал Данакан. - Я хочу, чтобы ты встретил смерть в полном сознании. Когда луна будет в зените, мы начнем таинство. Даже самые сильные из наших жертв не выдерживали его до конца!
Конан упал лицом в землю и погрузился в беспамятство.
Он проснулся от нестерпимой боли в плечах и в запястьях. Вокруг играла устрашающая музыка. Он открыл глаза и увидел странные создания, пляшущие вокруг костра. Пламя было какого-то неестественного цвета. Танцующие двигались так быстро, а их одежды были столь причудливы, что он не мог разобрать, каков смысл их танца.
Он разглядел Данакана и юношу в женской одежде. И еще он увидел Лакшми. Вендийка была обнажена, и, должно быть, она-то и была главной участницей этого зловещего таинства. Может быть, это все еще сказывалось зелье, но некоторые из ее движений показались ему не только бесстыдными, но попросту физически неисполнимыми.
Наконец музыка затихла, и безумные твари окружили Конана. Ярмо повернули и дугу его закрепили на вершине кола. Теперь Конан висел на собственных запястьях. Он попробовал пошевелить пальцами, но они затекли.
Данакан выступил из круга; рядом с ним была Лакшми. Морщинистое тело старца и алебастровая кожа вендийки лоснились от пота и притираний. Оба были забрызганы кровью, но Конан не понял чьей, да и не хотел понимать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});