хочешь! Вот насчёт того, что ты её не видела, в этом правды нет. Ведь ты же с детства её знаешь, когда мы ещё в Омске жили. Я с ней ребятёнком играл. Сама мне рассказывала! И семью её знаешь…
– Так моей невесткой и твоей женой я ведь ее ещё не видела! Пора, сынок, пора! Вон друг твой Васька, как с армией в город вступил, так сразу и свадьбу сыграл с учительшей из гимназии, с Елизаветой.
– Ну, это Васька, а мне-то уж, маманя, как за ним угнаться!
В ограде заскрипели ворота – это возвращался отец.
– Батя как к этому отнёсся?
Тут Аполлинария Васильевна перешла на шепот:
– Да как отнёсся… Ты же знаешь, после ухода Ларьки с красными он сам не свой был оттого, что вы порознь и теперича друг в дружку стрелять будете! А потом, как ваши в город вступили, да направо и налево людей хлестать зачали, так старик словно белены объелся! Я говорила уж ему, старому, что его-то дело сторона, ты, дескать, своё отслужил. Так он как глянет – я думала, прибьёт, если ещё хоть слово скажу! Ты хоть, сынок, повинись для порядку, что без его ведома и без сватов сосватал, да разрешения спроси, чтоб жену в дом привести…
* * *
Наутро в контрразведке встретились старые друзья. Суворов положил перед Иваном фотографию с первомайского праздника, на которой была запечатлена группа городских большевиков.
– Вот они все, голубчики!
– Знать бы ещё, кто у них где…
– Разное говорят! Кто в лес подался своих дожидаться, а кто и в городе затаился, – вставил своё слово Василий Путилин.
– Если бы затаился! А то, может, момента дожидается, когда бы стрельнуть нам в спину или ножичком пырнуть… – добавил Матвей Абрамов.
– Этот уже никогда ничего не сделает, – ткнул пальцем Иван в фигуру Сычёва. – Этот тоже, да и этот уже к праотцам отправился! А здесь загадка: где вот эти? Чекисты! Они самые опасные. – И Иван указал на Говырина, Зырянова, и Швейцова.
В это время в дверь вошёл штабс-капитан Шмаков:
– Мне нужно по делу князей допросить бывшего народного судью Гасникова! Где он?
– Умер, наверное, – за всех ответил Алексей Суворов.
– А мне сдаётся, что его застрелили! Без допроса, без дознания и без суда!
– Может быть, он сам застрелился, господин штабс-капитан?! – продолжал куражиться подпоручик.
– Встать, господа офицеры, когда с вами старшие по чину разговаривают! Вы других в большевизме обвиняете, а сами действуете их же методами! Вынужден буду написать рапорт!
И, развернувшись, ушёл.
– Ты бы не зубоскалил с ним, Лёша! – бросил Обухов.
– Будет ещё меня учить каждая сволочь! Ведь ни для кого не секрет: когда мы воевали с красными, он у них служил. Когда мы город брали, он за свою бабу прятался! Иными словами, это просто дезертир красных!
– Я вот что, друзья, думаю: наряду с нашей работой по выявлению большевистских шпионов пропустим-ка мы через сито всех офицеров, да и вообще военнослужащих, прикомандированных к нашим службам. Ведь большевики, уходя из города, наверняка не только оставили своих в подполье, но и наши ряды могли нашпиговать своими разведчиками. Можно даже начать с меня!
– Узнаём потомственного сыщика! – И друзья рассмеялись.
И вот уже на следующий день поручик Обухов вызвал на допрос первого подозреваемого, запечатлённого на принесённой фотографии – Алексея Бескова. После того как Бесков вошёл в кабинет и присел, Иван, буравя его глазами, минут десять сидел молча, продолжая в упор рассматривать невысокого субъекта средних лет.
– Ну и как вы объясните? – подвигая фотографию к Бескову и указывая на его изображение, спросил Иван. – И почему вы после этого остались в городе?
– Так ведь я не отпираюсь, меня уже ваши допрашивали. Был я вместе с большевиками грешным делом. Но я рассорился с ними и искренне каюсь, готов даже помочь вам, рассказать о ком-нибудь, если надо…
– Рассорились, значит… А что так?
– Вначале за народ кричали, а затем этот же народ грабить начали, контрибуциями изводить, да хуже того – стрелять начали! Что я, с такой властью соглашусь?!
– Что ж, похвально. Вам знаком этот предмет? – И Обухов выставил на стол сияющий самовар с надписью «Семье Казанцевых на вечную память». – А вот этот? – И на столе блеснули часы на цепочке с позолотой, с гравировкой на крышке «Верному боевому товарищу, Ирбит, 1918 г.». – Могу продолжать! Есть ещё и подсвечники, и из посуды кое-что!
– Это не моё! Откуда вы взяли, что эти вещи имеют ко мне отношение?! – затараторил допрашиваемый.
– То, что это вещи не твои – это правда! А в остальном я тебе запираться ой как не советую! – После предъявления вещественных доказательств начальник контрразведки для ужесточения напора, не церемонясь, перешёл на ты. – Пригласите сюда господина Покрышкина!
Вошёл пожилой лысоватый мужчина во фраке.
– Давайте ещё двоих человек!
Через пару минут солдат Старцев ввёл ещё двоих горожан, которые расписались, как понятые.
– Расскажите, что вы знаете об этих вещах! – обратился Обухов к Покрышкину, указав на разложенные на столе вещи.
– В декабре месяце этот господин, тогда он был товарищ, принёс мне в лавку для реализации эти вещи. Когда я его спросил, где он их взял, то он рассмеялся и сказал: «У кого взял, у того их уже нет! У буржуев таких же, как ты, реквизировал. Если процент большой запросишь, то придётся и тебя немного попотрошить на нужды революции».
– Так, Старцев, теперь давай Белоусова из камеры!
Вскоре привели с гауптвахты осунувшегося и стремительно постаревшего за эти дни бывшего красного коменданта. Анархист, войдя в кабинет, уставился на Бескова.
– Подпишись вот здесь, что предупреждён о даче ложных показаний! – сказал Иван, указывая Белоусову на лежащий на столе лист бумаги. – А теперь: что можешь сказать об этом товарище, где вы вместе с ним бывали в декабре прошлого года? Что делали?
– В декабре мы участвовали вместе в походе против Ирбитского бунта.
– Вы видели эти вещи у Бескова?
– Их не только я видел, и другие видели, кто сейчас в комендантской команде и в караулке служит. Точнее, кто с большевиками не ушёл.
– Достаточно! Увести! Все остальные тоже свободны.
– Но, господин поручик, ведь тогда не только я брал! Все, кто на Ирбит ходили, брали чужое, и Белоусов тоже! – хватался за соломинку Бесков.
– Молчать! Я спрашиваю, у кого мне надо! Будет нужно – спрошу и у Белоусова. Так вот, в твою красиво изложенную чушь о размолвке с большевиками я конечно же не верю! Совсем уж нас за младенцев держите. И что касается