Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Большую помощь партийная организация оказывала штабу МПВО порта, который возглавлял коммунист Б. В. Загоровский. Вблизи причалов были вырыты траншеи и щели, оборудованы помещения для управления порта в гроте крутого берега, откуда хорошо просматривалась территория, прилегающая к причалам, акватория порта и вся Одесская бухта. В старых катакомбах устроили бомбоубежище почти на две тысячи человек с вентиляцией, электроосвещением, телефонной связью, запасом пресной воды и продовольствия.
В начале июля секретарь обкома партии Е. Ф. Карюков вместе с начальником пароходства Г. А. Мезенцевым и начальником порта П. М. Макаренко собрали руководителей производственных участков порта, капитанов, диспетчеров. Обсуждался вопрос о подготовке флота и портового хозяйства к приему и переработке еще большего потока грузов: начиналась эвакуация народнохозяйственных ценностей.
НА ДАЛЬНИХ ПОДСТУПАХ
Линия фронта постепенно приближалась к Одессе — между Дунаем и Днестром шли ожесточенные бои.
Накануне войны — весной 1941 года командование 14-го стрелкового корпуса, его разведка внимательно следили за событиями, развертывавшимися на западном берегу Дуная. Многое было подозрительным, внушало тревогу. Например, в начале мая румыны вдруг стали эвакуировать учреждения и гражданское население из Сулины, Тулчи, Исакчи и Галаца. Видно было, как на берегу Прута — напротив Джурджулешт — они закапывают в землю фугасы, вокруг селения Сатул-Ноу — напротив Измаила — ставят проволочные заграждения.
Перебежчики сообщали, что отдан приказ о начале военных действий против СССР — наступление назначено на 10 мая, затем перенесено на 20-е. Нельзя было не обратить внимания и на такие факты: 15 июня из Галаца в Тулчу проследовали два монитора типа «Братиану» и остались в Тулчинском рукаве. Зачем? Раньше такое не наблюдалось — база мониторов находилась в Галаце. 17 июня эскадренный миноносец «Реджина Мария», проходивший капитальный ремонт в Галаце, взял курс на Тулчу, а затем ушел в Констанцу. Этот переход был похож на поспешное бегство. Корабль явно не успел закончить ремонт — он так и шел с полупокрашенными наружными бортами, с палубой, доверху заваленной всякими ящиками, стройматериалами. Среди военных моряков, членов экипажа, можно было увидеть и много рабочих, очевидно, судоремонтников.
Напряженность в районе дельты Дуная возрастала. 19 июня на Килийскую пограничную заставу явился перебежчик, переплывший Дунай на камышовых снопах. Это был, как вспоминает участник тех событий пограничник Николай Терентьевич Голодняк, высокий мужчина в лохматой шапке, в постолах. Он хорошо говорил по-русски и на допросе в комендатуре сообщил, что в Старую Килию каждую ночь прибывают войска. В частях немало немцев, переодетых в румынскую форму.
— Меня послали к вам жители Старой Килии, — заявил он, — чтобы предупредить об опасности. Мы ваши друзья.
Вскоре поступил новый тревожный сигнал: в Старую Килию между 15 и 20 июня прибыл батальон морской пехоты. А по Дунаю непрерывно шныряли катера, переполненные офицерами, среди которых многие были в немецких мундирах.
Все говорило о приближении серьезных событий. Военный совет Черноморского флота 17 июня отдал приказ —Дунайской военной флотилии перейти на оперативную готовность[9].
Но не получили и, конечно, не могли получить такого приказа моряки торгового флота, находившегося в это, еще мирное, время на Дунае.
Вахтенный матрос Николай Бондаренко, сменив своего товарища, поднялся на мостик буксирного катера «Каховка». На востоке чуть-чуть алела полоска неба, предвещая рассвет. Мирно спал небольшой рыбацкий городок Вилково. Спокойно, величаво катил свои воды Дунай. Далекий, еле слышный гул самолетов нарушил предутреннюю тишину. Матрос насторожился. И вдруг на противоположном берегу мелькнули оранжевые вспышки, загремели раскаты орудийных залпов, застрекотали пулеметы. Над «Каховкой» с осиным жужжанием пролетели трассирующие пули.
Вахтенный, повинуясь годами выработанной привычке, бросил взгляд на хронометр — 4 часа 15 минут. В тот же миг возле причала разорвались один за другим несколько снарядов. Взлетели в воздух обломки разбитых лодок, закипела гладь реки.
В краткой сводке, полученной Военным советом Черноморского флота, было сказано, что в районе Измаила и Рени «22 июня в 4.45 румынская артиллерия открыла огонь по советскому берегу Дуная и кораблям Дунайской военной флотилии. В то же время береговые батареи и корабли флотилии открыли ответный огонь по огневым точкам противника. Артиллерийская перестрелка продолжалась до 6.30».[10]
Капитан «Каховки» И. К. Омельянов в своем отчете писал:
«...Вахтенный Бондаренко доложил, что звонили с пограничной заставы, просили меня подойти в штаб. Все еще слышались орудийные залпы. Уже около двух часов шла война. Но мы тогда еще толком ничего не знали. Рядом, на пристани, в ожидании парохода «Северная Буковина» скопилось множество пассажиров. Они волновались. Многие из них здесь проводили свой отпуск и теперь спешили возвратиться в Килию и Измаил.
Вместе с капитаном «Северной Буковины» явились к начальнику пограничной заставы. Он сообщил: между румынскими и нашими пограничниками на всем протяжении границы по Дунаю произошел инцидент с применением артиллерийского огня.
Мы были свидетелями, как примерно в 7.30 утра на сторожевом катере № 127 сыграли боевую тревогу. Катер снялся с якоря и ушел вниз по течению, в Старостамбульское гирло. Спустя несколько минут экипаж этого сторожевика вступил в бой с румынскими пограничными заставами».[11]
Естественно, что в те часы, о которых рассказывает И. К. Омельянов, моряки «Каховки», «Северной Буковины» и других транспортных судов не имели полной информации о происходящих событиях. Им было неизвестно, что батареи противника из Галаца, крепости Исакча, Тулчи и Чатала, с острова Сатул-Ноу открыли огонь по группе мониторов Дунайской военной флотилии в Рени, постам Картал и Раздельный, подвергли мощному обстрелу Измаил. Но они видели, как противник вел огонь по кораблям, транспортным судам и пограничным заставам в районе Новой Килии, Вилково и острова Лимба.[12] К счастью, ни один боевой корабль Дунайской военной флотилии в первые часы войны не пострадал.
Однако возвратимся к рассказу капитана И. К. Омельянова.
«В 15.00 экипаж «Каховки» получил первое боевое задание. Мы отправились в Старостамбульское гирло, чтобы снять советских пограничников с дальней девятнадцатой заставы. В 17.30 подошли к месту назначения, но ошвартоваться не смогли — неприятельская батарея открыла по буксиру огонь. Пришлось маневрировать, уклоняться от обстрела. Вскоре получили новое распоряжение — следовать протокой Липка к заставе № 20. Глубина протоки для нашего судна оказалась недостаточной — сели на мель недалеко от Сулинского маяка, с которого противник корректировал огонь своих