Читать интересную книгу Вид на рай - Ингвар Амбьёрнсен

Она сидела на диване и смотрела телевизор. Фантастика да и только! Фантастика заключалась, конечно, не в том, что она сидела на диване и смотрела телевизор. У меня было такое чувство, что я, если захочу, могу взять ее за руку, что она находится вблизи меня, что я почти ощущаю ее дыхание.

Видимость была потрясающая. Телескоп отличного качества. Лучшего не пожелаешь! Впрочем, фантастика заключалась еще и в том, что она сидела на диване и смотрела телевизор, словно меня и не было, в естественной расслабленной позе и с явно олимпийским спокойствием. Вот это и ввело меня поначалу в заблуждение. Но я быстро сообразил, что оно, это заблуждение, является результатом моего собственного переживания непосредственной близости, иллюзии, будто я нахожусь за ее окном. Она же не ведала и не знала ни о чем. Я сам выдумал подобную ситуацию, и мое подсознание никак не могло смириться с тем, что она не реагировала на мое присутствие возле нее, не обернулась и не посмотрела испуганными и вопрошающими глазами.

По моим подсчетам ей было под шестьдесят. Волосы — темные, почти черные, с заметной проседью. Круглое лицо, мягкие черты лица. Бюст — пышный, однако ни в коем случае не сравнимый с бюстом Гру. Как Ригемур Йельсен выглядела бы сзади в мокрой, облегающей фигуру одежде, разумеется, трудно сказать. Хорошо. Но внешний облик Ригемур Йельсен, безусловно, грубо говоря, был таков. Цвет ее глаз, размеры рук и пальцев, об этом я скажу позже. Точно так же о ее мыслях и чувствах, мнениях, предположениях и надеждах. Но жизнь, которую она вела в этой квартире на 65 квадратных метрах, предстала сейчас непосредственно передо мной, а спустя несколько минут я мог с большей или меньшей уверенностью сказать нечто о ее особенностях. Теперь, к примеру, она сидела и смотрела телевизор. Во вторник вечером без двадцати минут девять, в ноябре месяце сидела Ригемур Йельсен и смотрела телевизор. Почему? По старой привычке или случайно? Определенную передачу? Но какую? Необходимо выяснить и уточнить. Вероятно, потребуется неделя, а может быть и несколько, прежде чем я сумею ответить на поставленные вопросы. Но что сумею, я нисколько не сомневался. Только вот заранее скажу, что был бы очень и очень расстроен, если бы видел Ригемур Йельсен каждый вечер в одно и то же время у телевизора. Факт, свидетельствующий о многом — о ее личной пассивности, о монотонности ее бытия. Но пока…

Я встал, пошел в гостиную и взял сегодняшний номер «Арбейдербладет». По телевизору по основной государственной программе НРК[6] шла передача о природе. «По дорогам и тропинкам Зарангези». Телевизионных каналов, конечно, сейчас много, частные станции слушают и смотрят в каждом доме в Норвегии, но я почему-то уверовал, что Ригемур Йельсен выбрала именно НРК либо по старой привычке, либо из нежелания переключать, искать. Выбрала первый канал. Кроме того, я читал где-то, что пожилые люди любят животных, а здесь непосредственно — сиди и смотри, как съемочная группа пробирается по тропинкам в Зарангези, где появляются гну, львы, жирафы, обезьяны-павианы и носороги. Я включил телевизор. Так и думал. Жираф на экране. Стоит прямо под одним из этих забавных деревьев с гладкой верхушкой, пережевывает листочек с дерева мягким ртом, иногда показывая свой знаменитый синий язык. Маленькие смешные рожки, покрытые короткой шерстью. А вот носорог. Грозная тень в кустах. Самка… да еще с детенышем. Женская особь, словно сухопутная торпеда, весом больше тонны, не спускала глаз с фотографа. Я сделал звук громче, пошел в мамину комнату и снова уселся на «мостике».

«Вот уже больше недели все население деревни вело наблюдение за молодой самкой носорога…»

Ригемур Йельсен сидела на диване, немного подавшись вперед, и теперь я заметил, что на столе перед ней стояла чашка — то ли для чая, то ли для кофе. Знала ли Ригемур Йельсен, что именно за этой самкой, за этой молодой носорогиней вот уже больше недели деревенские жители вели наблюдение? Думала ли она, как и я, над тем: «Какая деревня? Что за люди?» Или она уже знала заранее, поскольку смотрела передачу с самого начала, не то, что я, включивший телевизор случайно в середине программы, во время показа жующего листья жирафа? Как она отнеслась к молодой носорогине с недоверчивыми красноватыми глазами? Есть ли у нее самой дети? Вполне возможно. Ну, конечно же, есть, решил я, наконец. И не один ребенок, а несколько. А также куча внуков. Кроме того, она пережила войну. Понятно, что ее восприятие молодой самки носорога с детенышем совсем иное, нежели мое. У них обеих много общего. Обе они рожали в муках, это во-первых. Потом в военные годы Ригемур Йельсен уж точно не один раз и не два испытала тоже подобную ситуацию, что и носорогиня в Зарангези: стояла лицом к лицу с врагом и не знала, как вести себя. Наблюдала она тоже исподтишка за немцами, спрятавшись за кухонной занавеской, окруженная цеплявшимися за ее старую, перешитую юбку малышами? Не сомневаюсь. Так оно и было. Но важно еще подчеркнуть другой момент. Жизненный опыт военных лет Ригемур Йельсен получила не здесь, не на улице Гревлингстиен 17«б». Откуда тогда она приехала? Было бы интересно услышать, как она говорит, заказывая, например, двести пятьдесят граммов мясного фарша и пятьдесят граммов сервелата в магазине «ИРМА». По ее выговору, диалекту, я мог бы определить, откуда она родом.

«Обычно охотятся за самками», — услышал я голос комментатора из гостиной. Теперь настал черед львов, понял я. Ригемур Йельсен наклонилась еще больше вперед. Комментатор (мужчина) говорил напрямик, не стесняясь, все как есть. Лениво расположившиеся в зарослях терновника старые самцы получили сполна. Их ругали, но, конечно, с юмором, ведь нельзя же открыто выступать против природного естества. Игривость тона, деланность иронии, шутливость и недоговоренность не прятали, а, наоборот, сигнализировали твердую позицию в данном вопросе, определенное мнение, смысл которого сразу разгадали все живущие в блоках женщины. Мне показалось, будто я наяву слышу их едкие замечания, которые они выплескивали полусонным мужьям и апатичным сыновьям-подросткам. И также мне, хотел бы я добавить.

Но вот Ригемур Йельсен встала. Взяла чашку и вышла на кухню. На кухне занавески были задернуты, я видел ее тень позади красных цветов в горшках на белом подоконнике. Оставалось строить догадки и фантазировать. Прежде всего, конечно, центральный вопрос: почему занавески задернуты на кухне, а не в комнате, где она сидит как бы на виду и смотрит по телевизору передачу о животных из Зарангези? Случайность? Вполне возможно. Но позволительно предположить другое, а именно, что Ригемур Йельсен пользовалась кухней для исполнения неких опасных делишек, а в комнате — чтобы не привлекать внимания соседей — предпочитала демонстрировать свое миролюбие и свою лояльность, одним словом, что она, как и все. Само собой разумеется, под «опасными делишками» я не имею в виду нечто несуразное, экстремальное, из ряда вон выходящее. Почти убежден, что она решила оставить на время комнату и красочные кадры с животными из Зарангези и вышла на кухню не с целью установления там взрывного устройства. Не думаю, что она отправилась заряжать пистолет. Нет. Под «опасными делишками» я просто подразумеваю нечто неделикатного свойства, ну, к примеру, то, что не подобает делать открыто. Моя фантазия хотя и неуемная, но не грязная. Без натяжек могу представить себе, что она прислонилась теперь к холодильнику и копается рукой в трусах. И не потому что она страдает сексуальной распущенностью и возбудилась при виде охоты на львов, но просто-напросто потому что чесалось в этом месте. А может она ковыряла в носу, когда наливала свежий чай в чашку? А может стояла и грызла ногти? Или занималась физкультурой: семнадцать приседаний, шесть раз отжимание на руках от пола и быстрый бег на месте?

В тот вечер ничего более достойного внимания не произошло. Ригемур Йельсен возвратилась в комнату (по-прежнему держа в руке чашку) и снова села на диван. В тот момент, когда закончилась передача о животных из Зарангези и начался французский фильм, она встала и выключила телевизор. Почти сразу и в комнате, и в кухне погас свет. Желтый квадрат между окнами комнаты и кухни подсказал мне, что уборная и ванная заняты. Ее спальня выходила на другую сторону, я знал это. Значит, если что случится, так моей вины в том нет.

Запись в журнале: «Ригемур Йельсен».

Ни слова больше. Не получалось.

Когда я начал укладываться спать, я попытался онанировать на фото Гру на морских лыжах, но безуспешно. Не получалось. Очевидно, плохо сосредоточился.

На следующий день я завтракал в кафетерии торгового центра. Я прибыл к месту назначения точь-в-точь, в девять ноль-ноль, в час открытия — не позже и не раньше. Несколько необычно, даже можно сказать экстравагантно для меня, но так получилось. День-то тоже был не совсем обычный. Точнее сказать, должен был быть. Разумеется, я не имел ни малейшего представления о привычках Ригемур Йельсен. Но я просто посчитал, что одинокий человек, как она, не закупает продукты на целый месяц. Хотя кто знает? Неуверенность будоражила меня, признаюсь честно. Мои вчерашние наблюдения за Ригемур Йельсен позволяли предположить, что она не любит делать покупки в «ИРМА». Позволяли предположить, что она готова ехать куда угодно, в метро или на автобусе, лишь бы появиться в другом супермаркете. Не каждый день, а, например, по пятницам через неделю. А может, она предпочитала спецмагазины с деликатесами на Фрогнер? Извольте радоваться! Ригемур Йельсен, жительница блочных домов, питалась исключительно омарами и нежными, с золотистой хрустящей корочкой жареными перепелами, крабами-великанами с Канарских островов и улитками из южной Франции. Я видел ее перед собой, то есть не видел, а представлял себе.