Читать интересную книгу Человек видимый - Чак Клостерман

Спустя десять-пятнадцать минут разговора я обратилась к трем наиболее интересным пунктам его второго послания.

Примечание для читателя. Больше всего я жалею, что не записала на магнитофон именно этот разговор с Игреком. Зная то, что мне стало известно теперь, я почти наверняка могу сказать, что это была самая богатая подробностями беседа, во всяком случае в том, что касается научных пояснений. Но тогда мне казалось, что мы просто расчищаем себе дорогу для дальнейшего сотрудничества. Стыдно признаться, но в самый важный момент рассказа, вместо того чтобы внимательно слушать его, обдумывала дальнейшую тактику расспросов. Поэтому не могу слово в слово процитировать слова Игрека — а ни один репортер The American-Statesman[3] не осмелился бы использовать такого рода записи для официального отчета. Так что далее я помещаю мои теперешние попытки передать своими словами обильно пересыпанное научными терминами объяснение Игреком своей истории. Хотя я не могу пожаловаться на память, самые важные подробности я не запомнила, о чем до сих пор очень сожалею.

1. «Самая передовая область науки». Эта фраза показалась мне странной и претенциозной. Я спросила, почему он так выразился. Он пустился в непонятные и явно спонтанные объяснения о научной проблеме, которую назвал чем-то вроде «теории эпидермической рефракции». Игрек пояснил, что эти изыскания проводились на средства из военных фондов, но что сам он — человек сугубо штатский, которого пригласил на работу университет Чеминейд на Гавайях. Свое объяснение он предварил фразой: «Вам этого не понять» — и опять заявил, что подробности его изысканий не важны. Я попросила его продолжать. Как теперь выясняется, он либо говорил правду, либо умышленно пытался сбить меня с толку. Я понятия не имею, пытался ли он своими исследованиями решить или, наоборот, создать какие-то проблемы. Важно то, что он принимал участие в изысканиях, которые он назвал «проектом маскировки». В какой-то момент он спросил, видела ли я фильм «Стартрек», я ответила — нет. Несколько раз он использовал термин «отрицательный рефракционный индекс». Я попросила объяснить все это попроще, и он сказал приблизительно следующее: «Представьте себе, что вы смотрите на женщину спереди, но видите только то, что находится у нее за спиной». Он говорил о каком-то «прозрачном костюме». Трудно сказать, говорил ли Игрек а) хотя бы отчасти правду или б) это был плод его фантазий, но сейчас я все больше верю, что Игрек, как минимум, имел какое-то отношение к науке. Ясно, что эта связь не позволяет сбросить со счета его псевдологические фантазии, которые обычно называют патологической ложью (и парадоксальным образом может обогащать их). Эту часть его лекции я просто не могла понять. Когда я в этом призналась, он вежливо посоветовал мне больше не требовать от него объяснений, поскольку это лишь пустая трата времени. Я вынуждена была согласиться. Он был явно доволен, что добился от меня отказа от дальнейших требований объяснений.

2. «Сомнительные поступки». Я напомнила ему, что он говорил о каких-то преступных или предосудительных поступках, но он тотчас отрекся от прежних определений. Тогда о чем он говорил, спросила я. Он ответил: «Я имел в виду слежку. Проникновение в частную жизнь людей. Проникновение в их жилища. Тайную слежку. Я занимался тайной слежкой за людьми. В замаскированном виде. Иногда совершал кражи, которые никто не замечал. Я вообще обкрадывал людей». Я спросила, что значит «обкрадывал людей». Игрек ответил: «Я использовал жизнь людей без их согласия». Я попросила объяснить. Он сказал что-то вроде: «В какой-то момент меня стало интересовать только одно: как люди ведут себя наедине с собой. Но это невозможно понять, когда человек знает, что за ним наблюдают». Затем он сказал, что традиционный метод изучения человеческой психологии — это расспрашивать их о себе, но, по его мнению, это бесполезно. «Тот факт, что ты задаешь человеку вопросы, полностью обесценивает его ответы», — заявил он и спросил, знакома ли я с принципом неопределенности Гейзенберга.[4] Когда я ответила утвердительно, он заметил: «Значит, вы уже понимаете, почему психология терпит неудачу».

Мне хотелось расспросить его об этом подробнее, но время нашей беседы подходило к концу, и я перешла к третьему моменту.

3. «Чувство вины». Думаю, это была самая важная фраза в ночном послании Игрека (и причина его обращения за помощью). Я спросила, какая разница между «виной» и «чувством вины», поскольку вина и есть чувство (как и любое другое). Игрек с негодованием возразил мне: «Человек чувствует свою вину, когда субъективно размышляет о своих поступках и приходит к заключению, что его поступки были неправильными с объективной точки зрения. Человек испытывает чувство вины, когда объективно размышляет о своих поступках и приходит к выводу, что они были неправильными с субъективной точки зрения. Моя проблема заключается в том, что я объединяю обе эти точки зрения». Меня поразили одновременно и мнимая глубокомысленность, и продуманность этой формулировки — создавалось впечатление, что он весь месяц ждал момента озвучить ее. Когда я попросила его повторить свое объяснение, он тотчас это сделал (и в тех же выражениях, что усилило мои подозрения в том, что объяснение было заученным). Я спросила, почему его так беспокоит мысль об ощущении вины. Игрек: «Отчасти потому, что я не заслуживаю чувства вины, но главным образом оттого, что оно меня тревожит».

В эту минуту я заметила, что наша беседа длится на пять минут дольше отведенного на нее времени. Это был уже четвертый сеанс, поэтому мы обсудили сумму моего гонорара. Так как третий сеанс был прерван (и по моей вине, хотя я этого не признала), я отказалась от гонорара за него. Игрек выразил мне благодарность за справедливый подход. Я сказала, что счет составит 450 долларов. Он отклонил мое предложение направить ему подтверждение в получении платежа по электронной почте.

Отправлено с моего планшета «Блэкберри».

От: [email protected]

Отправлено: пятница, 4 апреля 2008, 23:04

Кому: [email protected]

Тема: Игрек/пятница (сеанс не состоялся)

Странно. Игрек не звонит. Учитывая прогресс, достигнутый в прошлый раз, я очень надеялась на сегодняшний сеанс. Теряюсь в догадках. Но стараюсь не очень волноваться. Он мог пропустить звонок по самым разным причинам. Необходимо сохранять трезвый подход к данному случаю. Не хочу, чтобы снова повторились ситуации, как (удалено) и (удалено).[5] Тем не менее я разочарована, потому что начала находить настоящий интерес в беседах с Игреком и терзаюсь любопытством по поводу подлинности его личности.

Примечание. Во вторник получила 450 долларов, посланных обычной почтой наличными: двадцать две купюры по 20 долларов плюс две по 5. Самая крупная сумма, которую я когда-либо получала по почте. Довольно рискованно, по-моему.

Отправлено с моего планшета «Блэкберри» Дополнение[6]

Поступило еще два голосовых сообщения Игрека, на этот раз с объяснением пропуска сеанса. В отличие от предыдущих сообщений, казалось, он говорил без подготовки. Время первого сообщения 299 секунд, второго — 19 секунд.

Первое сообщение

«Добрый вечер, Вики. Говорит Игрек. Прежде всего хочу извиниться за то, что пропустил утренний сеанс. Не подумайте, что я об этом забыл. Я решил не звонить вам, но только потому, что обдумывал ваши слова во время прежних сеансов — правда, я действительно думал о том, что вы сказали, — и решил, возможно, вы были более правы, чем я сначала думал. Сегодня утром я смотрел одно телешоу — и мне пришло в голову, что люди, которые не любят говорить о себе, ограничивают свои потенциальные возможности. Им кажется, что этим они ограждают себя от какой-то абстрактной опасности, но на самом деле позволяют другим судить о себе. Так было с Джорджем Харрисоном. Он был скромным парнем, не любил говорить о себе, верно? Но вместе с тем он был членом группы „Битлз“, о которой люди вольны воображать что угодно. А я (неразборчиво) делать это (неразборчиво). Не потому, конечно, что я сравниваю себя с одним из „Битлз“, но я думаю, что вы (неразборчиво). А может, я немного похож на битла, в своей области. И вот мое предложение: когда я позвоню вам в следующий раз, никаких вопросов не будет, во всяком случае с вашей стороны. Мне нужно рассказать вам о том, что со мной происходило, а вам ведь очень важно получить полное представление о моей жизни. И, как следствие, понять мои проблемы. И если все пойдет хорошо, а я на это надеюсь, мы сможем встретиться — так сказать, лицом к лицу — и начать более прямой и откровенный разговор. Вот чем мы будем с вами заниматься. Вы согласны? Я позвоню на следующей неделе, и вы выслушаете меня. Говорить буду я, а вы помолчите. Но это не значит, что вам нельзя будет поздороваться или спросить меня о том, что вы не смогли понять. Однако советую вам задавать только самые необходимые вопросы, хотя, как я понимаю, это не совсем в вашем характере. Кое-что из того, что я вам расскажу, будет просто невозможно понять, так что не стоит ломать голову над моим состоянием, это не поможет нам добиться успеха. Во-вторых, я не хочу внушить вам ложную уверенность в том, что вы сможете незаметно для меня вести разговор в нужном вам направлении, задавая невинные на первый взгляд вопросы с определенной целью. Это у вас не получится. Я знаю, что каждый умный человек уверен в своем умении исподволь руководить разговором, и знаю, что…»